Страница 8 из 10
Темнота оказывается не долгой. Мелкие куски воздуха просачиваются в лёгкие, отрезвляя, приводя в чувства. Женский крик на повышенных децибелах разрезает густую тишину, и снова страх, стягивающий когтями сердечную мышцу. В дверях стоит Дарья, с перекошенным от боли лицом, на полу лежит Рина, медленно приходящая в сознание, отец с мертвенной бледностью в глазах прикрывает пледом окровавленные ноги моей малышки, и хрипящий мешок с побитыми органами корчится, вжимаясь в стену.
– Даш! Вызывай скорую и полицию! – пытается достучаться до всех отец. – Джей! Принеси воду, полотенца и аптечку!
– Не надо полиции, – шепчет Рина, цепляясь в плед. – Не хочу, чтоб отец моего сына сидел в тюрьме.
– Даша. Звони Вейнбергу. Пускай пришлёт свои две машины на госпитализацию, – гладит Марину по голове, что-то шепчет, успокаивая. – Сделаем всё тихо.
Потом всё пролетает с дикой скоростью. Бригада, увозящая полу-труп, Дарья, бьющаяся в истерике на руках у мужа, Рина, моя маленькая девочка, уставившаяся куда-то в пространство пустыми глазами с дорожками слёз на щеках, и я, абсолютно не понимающий, как помочь ей, себе.
Платная клиника с тёплыми, светлыми стенами, длинный коридор с мягкими диванами, холод ожидания, пронизывающий до костей. Это не в России холодно. Это в душе лёд сковывает, сжимает. Дышать больно от мороза в лёгких. Я чувствую всю боль, исходящую от Рины. Я чувствую, как её ломает от осознания произошедшего. И ничего! Ничего не могу сделать! Просто жду!
– Два сломанных ребра, ушиб грудной клетки, несколько внутренних разрывов влагалища, – звучит монотонный голос осматривающего врача. – Марине повезло. Вы вовремя успели. Сегодня оставим здесь. Завтра с ней психолог поработает. Всё будет хорошо, Максим Валерьевич. Она молодая, сильная. Справится.
– Что с … другим пациентом? – выдавливает отец.
– Там всё хуже. Множественные переломы. Сейчас просветим, посмотрим, что внутри…
– В сознании? – прерывает отец.
– Пока да, – испуганный ответ.
Ничего больше не говоря, отец проходит в палату. Оттуда торопливо выбегает персонал, плотно закрыв за собой дверь. Через несколько минут отец выходит с посеревшим лицом и сжатыми кулаками.
– Он больше не приблизиться к Марине и Лёше. Документы на развод и отказ от ребёнка подпишет, и исчезнет. Заявление в полицию на тебя писать не будет. Я домой, успокаивать жену и детей, – устало потирает виски́.
– Па. Я останусь здесь.
Он внимательно смотрит на меня, кивает, похлопав по плечу, и молча уходит. Этот вечер всем надо переварить, осмыслить и жить дальше.
В палату к Рине захожу с замиранием сердца. Она такая маленькая, худенькая, потерянная в пространстве кровати. От руки тянется капельница, от монитора куча проводов. Рассечённая губа с наливающейся фиолетовым гематомой на пол-лица, опухший нос с не отмывшейся до конца кровью под ним, перетянутая бинтами грудь.
Говорят, мужчины не плачут. Плачут. По крайней мере я сижу рядом с кроватью и заливаю больничную палату слезами. Я не справился. Я не уберёг свою женщину от этого кошмара. Сквозь мокрую пелену смотрю на бледное личико, ловя малейшее движение бровями, ресницами. Она спит, накаченная успокоительными и анальгетиками. У меня же в глазах та жуткая картина. И до сих пор хочется чувствовать руками кровь и треск костей.
Глава 10
Марина
Выплываю из забытья на пикающий, противный звук. Тело ноет, как после перемолки в комбайне. Каждый вздох отдаёт резкой болью в груди, тянущая тяжесть внизу живота, голова раскалывается, то ли от писка, то ли от запаха лекарств. Открываю глаза и встречаюсь взглядом с любимой Доминиканой. В них столько нежности и сожаления. Чёрные круги под глазами, тёмная щетина, оккупировавшая лицо моего мужчины, ссутулившиеся плечи. Но он всё равно самый родной и красивый.
– Джей… Спасибо что успел… – слова даются с трудом. Шепчу пересохшими губами и не могу оторвать от него взгляда. – Спасибо что спас…
– Я не успел, – качает головой, и в глазах появляется тоска. – Я не смог тебя спасти от этой мрази. Но я всё сделаю, чтобы больше никогда тебе не было больно. Ни на шаг не отпущу.
– Мой американский герой, – пытаюсь улыбнуться разбитой губой. – Не отпускай. Только дай попить.
Небольшой глоток воды раздирает горло. Боль в теле накрывает очередной волной усталости. Засыпаю от лёгкого поглаживания руки, такого успокаивающего, обещающего, что теперь всё будет хорошо.
Следующий, всплыв с глубины сознания сопровождается только болью в груди. Низ живота слабо даёт о себе знать, а в голове, кроме тумана ничего не осталась. Думать и пережёвывать о случившемся никаких сил нет. Жалею, что вышла за Андрея замуж? Нет! Он подарил мне Алёшку! Жалею, что не рассмотрела его гнилую душонку? Да! Если бы знала, давно развелась и привлекла бы к процессу Максима! А всё, что случилось – плата за ошибку. Большая плата, но в сравнение с мировым уровнем незначительная. Поэтому основная задача забыть и не омрачать этим дальнейшую жизнь. В спокойном смирении я пошла в мать. Она всю жизнь всех прощает и высасывает счастье из любой хрени. Мать её всю жизнь ремнём воспитывала – ей было тяжело справится с большим количеством детей, брат бухал и руки распускал – плохая генетика, муж гулял и не уважал – недостаточно любви и ласки со стороны жены. А так, все вокруг белые и пушистые. Просто обстоятельства мешают проявиться пушистым качествам. И я такая же дура. Но так легче оберегать душу от окружающего дерьма.
Джей по-прежнему сидит у моей кровати, поглаживая руку и прожигая щенячьим взглядом. Капельницу и провода убрали, пищащий звук перестал простреливать тишину палаты.
– Сколько я спала? – хриплю наждачным горлом.
– Часов двадцать. Выспалась поди? – шутит мой американский подарочек. – Пить?
– Да, – с удовольствием поглощаю прозрачную жидкость из трубочки. – Как мой малыш?
– Скучает. Но Даша с Алёнкой его развлекают. По крайней мере отец так сказал.
– Ты всё время сидел здесь? – приподнимаю руку, дотрагиваясь до колючей щеки.
– Я же сказал ни на шаг не отпущу, – отшучивается Джейк. – С собой носить пока нельзя, приходится сидеть.
– Я счастлива, что ты здесь, со мной, любимый, – тепло затопляет грудь, и хочется сказать всё, что накопилось внутри.
– Я счастлив, что я здесь с тобой, любимая, – прижимается губами к ладошке. И нежный, голубой взгляд с вкраплениями бирюзы, обволакивающий меня. Моя Доминикана.
– Марина Денисовна, как вы себя чувствуете? – прерывает наши голубые нежности Борис Евгеньевич, главный врач сего царства.
– Всё хорошо, Борис Евгеньевич. Дышать только больно, и слабость к кровати прижимает, – пытаюсь отвечать бодро.
– Ничего, ничего. Рёбра срастутся и болеть перестанет, – улыбается он. – Сейчас психолога к Вам отправлю.
– Зачем мне психолог? – недоумеваю я.
– Как зачем? Вы, Марина Денисовна, стали жертвой бытового насилия. В таких случаях беседы с психологом очень помогают, – просвещает мой недалёкий мозг.
– Я стала жертвой не бытового насилия, а совершённой глупости, – пытаюсь спокойно донести свою точку зрения. – И в этом случае мне помогут в моей семье. Кстати. Я очень хочу, как можно быстрее попасть в свою семью. Когда меня выпишут?
– Через час осмотр у гинеколога и, если он не против, можете отправляться на выписку, – на этих словах Борис Евгеньевич покидает палату, недовольно качая головой.
– Рин. Ты уверена, что тебе не нужен психолог? – осторожно интересуется Джейк.
– Уверена, – твёрдо стою на своём. – Любовь и нежность близких всё поправят.
Гинеколог порадовал отсутствием серьёзных повреждений и сохранением всех детородных функций. Хорошо, что мой герой успел вовремя и не дал Андрею поработать своим агрегатом в полную силу. Отделалась несколькими разрывами, которые очень быстро затягиваются. Так что, через два часа на руках у Джейка я отправляюсь домой, тискать своего сынулю и вытирать слёзы с соплями маме с сестрой.