Распад. Новое солнце

Кат шмыгнул носом и удалился в подсобку, а священник принялся нарезать хлеб и овощи, выращенные на собственном огороде.

– Ты так и не спросишь, где мы его нашли? – донесся до Рима голос юноши.

– Нет, – коротко ответил священник.

В последнее время все так и происходило, они могли нормально общаться, только когда не смотрели друг другу в глаза. В остальных случаях Кат сразу же огрызался, убегал или отвечал короткими простыми фразами. К сожалению, Рим догадывался, в чем могла заключаться причина столь странного поведения: парню было за что-то стыдно.

– Ненавижу, когда ты так делаешь.

Священник вздохнул.

– Зачем спрашивать очевидное? Он определенно нуждался в помощи. Мокрый, голодный, усталый. Ты просто не мог пройти мимо. Я понимаю. Ты всегда был такой. Всегда стремился помочь. Стать героем.

– Героем, – хохотнул Кат. – А ведь и правда, когда-то я был настолько глуп, что считал это достойной целью.

Рим услышал, как его приемный сын вернулся на кухню, но в его сторону не посмотрел, продолжая делать вид, что еще занят овощами.

– Что ты имеешь в виду? – спросил священник.

– У всего есть изнанка, – отрешенно ответил Кат. – Герои мечтают спасать и защищать, а значит, пусть и неосознанно, желают, чтобы люди продолжали попадать в неприятности. Страдали, мучились и плакали в ожидании своего спасителя. Во времена мира героев нет. Они порождение войны, как голод, разруха и смерть.

Рим охнул. Он никогда не учил Ката подобным вещам.

– Конечно, в твоих словах есть смысл, – признал Патер, – все мы эгоистичны. Таков наш грех, неотделимый от человеческой природы. Но если порок способен одновременно и приносить пользу ближнему, разве это плохо?

– Да? Тогда скажи мне, священник, может ли убийство быть благородным поступком?

– Никогда!

Рим почувствовал, как Кат улыбнулся за его спиной.

– А если это совершено ради спасения жизни? Разве это не высшее проявление жертвенности? Убийца-поневоле обрекает свою душу на вечные муки, но наказывает преступника, а главное, спасает невинного.

– И сам становится преступником, – возмутился Рим. – Обменять жизнь на жизнь – нет в этом ничего благородного.

– Считаешь? Разве не лучше, чтобы жил праведник, нежели чем грешник, который продолжит творить зло?

– Нет, Катрапс, – Патер вспылил и развернулся. – Зло есть зло, как бы ты ни пытался его оправдать. Существуют границы, которые никогда нельзя пересекать. Даже ради благой цели!

На секунду их глаза встретились.

– Не называй меня полным именем, старик.

На этом их разговор закончился, а тишину прерывало лишь шмыганье носа Ката. Молча они накрыли на стол, наполнили три графина водой, и стали ждать.

Через двадцать минут священник услышал топот по лестнице. Дети ворвались в столовую со смехом, согрев сердце старика.

– Ягли, садись сюда.

– Нет, он сядет рядом со мной.

– Так нечестно!

Маленькие сорванцы не давали гостю покоя, и Рим решил прийти ему на выручку.

– Прекратите немедленно, – вмешался он, но выбрал слишком добродушный тон, поэтому его проигнорировали.

– Делайте, что вам говорят, – крикнул Кат, и только после этого дети начали нехотя рассаживаться по местам.

– Садись, не стесняйся, – Рим кивнул Ягли, который явно чувствовал себя не в своей тарелке. Новая одежда подошла ему идеально, но его заметно тревожило отсутствие длинных рукавов, – металлическая рука притягивала слишком много любопытных глаз.

«Значит, бывший солдат», – подумал Рим и решил, что позже отдаст ему один из своих темных плащей.

Наконец-то все расположились за столом, и наступила очередь для молитвы.

– Отче, – произнес священник, – мы благодарим тебя за эту еду, за неожиданного, но желанного гостя, за наше благополучие в суровое время. – Он не мог не заметить, как искривилось лицо Ката. – Молим, чтобы сия пища дала нам сил помочь нашим ближним и нести твое благословение дальше. Да будет так!

– Да будет так, – хором ответили собравшиеся и прильнули к тарелкам.

– Не деликатес, но хотя бы питательно, – обратился к Ягли Рим.

– Да нет, не волнуйтесь, – задумчиво ответил гость. – Просто эта еда навевает воспоминания.

Раздался громкий хруст. Присутствующие накинулись на армейские питательные брикеты (благо в свое время Рим добился, чтобы церковь включили в реестр распространения гуманитарной помощи) и жадно запивали их водой.

Сегодня разговоры велись более охотно: звучали любимые истории, что могли быть поведаны только новому лицу. Дети перебивали друг друга, каждому хотелось получить свою минуту славы. Лишь трое продолжали молчать: Ягли, Рим и Кат.

Ужин медленно подходил к концу. Рим поставил кипятиться чайник, а сам выскользнул из трапезной и поднялся на второй этаж.

Его комната находилось в самом конце коридора. Это была небольшая коморка с одноместной деревянной кроватью, столом, заваленным книгами, и высоким шкафом для одежды. Приблизившись к последнему, он достал оттуда свой темный плащ с капюшоном, набросил его на руку и спустился вниз. Решил пока не заходить на кухню и не мешать, дав своим воспитанникам вволю пообщаться с гостем.

Вспомнив, что так и не затушил свечи подле алтаря, он вышел на улицу и вновь направился в церковь.

Архитектура любого храма была символична, но и практична одновременно. Акустика, блуждающее эхо, все строилось так, чтобы голос проповедника достиг даже самых дальних рядов в церкви. Может, поэтому Рим и оказался невольным слушателем беседы двух молодых людей, или же, виной стала простая случайность, любопытство и неплотно захлопнутая дверь.

– Мне нужно идти.

– Хорошо, я тебя провожу. Выйдем через два часа, когда все лягут спать.

– Нет. Я и так достаточно пользовался вашей добротой. Я пойду один.

– И куда же? – огрызнулся Кат. – В Архелон так просто не попасть. Повсюду стены, ограждения, охрана.

– Как-нибудь справлюсь.

Кат протяжно шмыгнул. Хронический насморк еще не самое страшное, чем рисковали обернуться его ежедневные ночные прогулки.

– Я знаю людей, они помогут. Проведут. Есть тайные пути, которые только им известны.

Гость покачал головой.

– Просто скажи, где мне их найти.

– Нет, так не пойдет. Они не подпустят к себе какого-то незнакомца. Без меня у тебя нет шансов.

– Эти люди… не для них ли, случайно, предназначались запчасти, которые вы пытались сегодня украсть?

– Может, и для них. Я тебя о лишнем не спрашиваю, и рассчитываю на ответную любезность.

Некоторое время они оба молчали.

– Хорошо, сделаем по-твоему. Только ждать не будем, отправляемся прямо сейчас.

Раздался громкий протяжный скрип. Ягли и Кат напряглись и инстинктивно развернулись ко входу. Фигура священника едва читалась в полумраке храма, поэтому зависло молчание, пока Патер медленно не подошел, а его лицо не осветили свечи.

– Рим? – удивился Кат.

Было ли это несвойственное для тихого священника мимика или яростный огонек в его глазах, но юноша сразу же все понял – священник слышал их разговор от начала до конца.

– Ты подслушивал.

– Сядьте.

– Да как ты посмел…

– Я сказал, сядьте!

Непреклонность в голосе священника оказалась для Ката сюрпризом. Может, поэтому он даже не заметил, как подчинился, опустившись на жесткую деревянную скамью. Гостю осталось лишь последовать его примеру.

– Кто ты? – вопрос Патера был адресован Ягли. – Зачем тебе нужно в Архелон и во что ты пытаешься втянуть Катрапса?

– Я… не думаю, что мне стоит отвечать на эти вопросы, – произнес Орш.

– Ясно. Почему-то я ожидал, что ты так скажешь. – Рим, почувствовал, как начинает терять над собой контроль. Он злился и на проблемного сына и на уже не столь желанного гостя, но в первую очередь на себя. Сострадательность, чуткость, гостеприимность – эти качества делали из него выдающегося священника, но совсем не лучшего главу и защитника семейства.

– Вот! – Патер бросил Ягли плащ. – Забирай его и проваливай.