Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 53 из 78

Вот только если толстяк оказался настоящим увальнем и был практически мгновенно обезглавлен ханшей, так и не успев даже рыпнуться, то окружавшие его бойцы были намного опытнее и не позволили просто так убить себя. Почти сразу же завязалась кровавая мясорубка, зазвенели клинки, и не любившая обычно оказываться втянутой в ближний бой Абызбика, по сути, оказалась в самом центре сражения.

Впрочем, сейчас это волновало её меньше всего. Сабля так и танцевала в её руках, словно живая, извиваясь и отбивая изогнутые клинки тегеранских воинов, рубя и нанося резкие колющие выпады. Сверкали разнообразные вспомогательные, защитные и атакующие чары, которые опытные чародеи и маги успевали активировать в этой жаркой сече. И пусть зеленоглазые и не обходились без потерь, но люди с фиолетовыми глазами куда чаще падали, зачастую скатываясь с купола, поражённые либо сталью, либо острейшими метательными дисками, либо смертоносными чарами Бажовых.

И в самый последний момент внезапно раздался болезненный вскрик Абызбики, казавшейся до этого непобедимой чародейкой, вернувшейся на землю из самого Ирия. В последний момент один из магов тегеранцев перед своей смертью от чьей-то сабли сумел как-то извернуться и полоснуть своим клинком по спине на мгновение отвлёкшейся от него девушки…

* * *

— Стратегическая обстановка в Москве сейчас крайне напряжённая, но в первую очередь из-за неприсоединившихся кланов, а не из-за действий Дмитрия, — хмуро посмотрев на меня, сказал Громов-старший, поочерёдно раскладывая на столе карты полиса, с нанесёнными поверх цветовыми метками, напоминающими криво сшитое лоскутное одеяло. — Причём нижние уровни страдают ещё и от разборок криминала. Сейчас банды вплотную столкнулись с ассоциациями наёмников, которые так же под шумок расширяют свою территорию. По сути, сейчас у промышленников и финансистов, как и у простых торговцев и ремесленников, не связанных с кланами, есть только два варианта. Получать крышу от бандитов, что очень нестабильно. Либо договариваться о защите от наёмников, что дорого, но тебя точно не попросят в какой-то момент выложить на стол все сто процентов выручки, потому как так затребовала левая пятка главаря.

Отец Хельги и многие поддерживающие Ольгу Васильевну кланы собрались сегодня в нашем небоскрёбе, как в её официальной нынешней резиденции на общее собрание. Дабы обсудить текущие дела и поговорить о том, как, собственно, жить дальше.

И вот после того, как все основные вопросы были обговорены и согласованы, Громов неожиданно поднял именно эту тему.

— То есть, по сути, те же яйца только в профиль? —усмехнулся я. — Выбора, по сути, нету, либо идти к бандитам в законе, либо к тебе придут их коллеги, которые вне закона?

— По сути — да, — кивнул Громов и, бросив взгляд на Ольгу Васильевну, сидевшую рядом с Катериной, добавил: — Основная проблема в том, что разгорающаяся война банд с ассоциациями вносит хаос в продуктовые поставки простецам на всех уровнях. И полное игнорирование этой проблемы с нашей стороны в дальнейшем, боюсь, приведёт к новой катастрофе, которая только усугубит текущий кризис.





— Голодные бунты? — нахмурившись, предположила Астрид. — Пришлось мне с сестрой в молодости узнать, что это такое у нас, в Новгороде. Ситуация тогда была примерно такой же, как сегодня в Москве. Только там выбранного народным вече князя отказывалась признавать большая половина собрания, у которых не было единого кандидата… Но парадокс ситуации состоял в том, что он действительно победил, но не устраивал большинство.

— Да… — кивнул глава воздушно-электрического клана. — Но голодные бунты — это только часть проблемы. Их можно и подавить. Куда хуже последствия самого голода, а учитывая, что на пороге зима…

— Каннибализм… — поморщившись, пробормотала Ольга Васильевна.

И было от чего морщиться. Для простых людей это особо не афишировалось, но нам в академии рассказывали, что многие устойчивые мутации вроде тех же свинорылов, посмотреть на которых нас водили осенью на первом курсе, не что иное, как последствия пожирания представителей своего собственного вида. Грубо говоря, однажды, много веков назад, свинка или кабанчик нашла и с голодухи съела трупик своего сородича. А так как живица есть во всех живых существах, как, собственно, и в некоторых неживых объектах, она в этот момент слопала не только мясо, но и пригодную для лёгкого собственного усвоения порцию живицы.

В результате свинка стала сильнее, а потому, запомнив это, в следующий раз целенаправленно убила другую свинью, чтобы опять хорошо и вкусно поесть. Не было бы живицы, это просто была бы свинья-каннибал, но так как во всём есть живица, она получила и усвоила определённый заряд. Вот только то, что это легко усваивается, не факт, что хорошо.

Дело в том, что не только одарённые люди, а вообще, все существа имеют в своей живице определённую стихийную направленность, ведь на самом деле те же «аспекты» названы так, потому что, в отличие от стихийников, представляют из себя этакий ослабленный сплав этих самых стихий, превратившихся в какое-то необычное свойство получившейся живицы. Вот только это происходит естественным путём в утробе матери и через последующее деторождение.

У каннибала же подобного слияния не происходит, вместо этого он накапливает некий резонирующий заряд, который делает его сильнее и запускает процессы мутации организма, но при этом ещё и ослабляет его естественную сопротивляемость одержимости слабым духам. И вот когда в такую отъедавшуюся на своём виде свинку вдруг вселился, может быть, очень слабенький дух чего-то человекоподобного, она через какое-то время окончательно мутировала в первого антропоморфного свинорыла. А как уж они развили интеллект до использования инструментов и расплодились в таком количестве — к делу не относится.

Так вот, люди, мало чем от других животных в этом плане отличаются, и человеческая живица так же влияет на людей. И тут опасность грозит в первую очередь именно простецам, потому как живицу они не чувствую и управлять ею сознательно не могут. А потому, как та свинка, сломав вопрос морали, чувствуют себя разве что сильнее, покуда не начнут мутировать во что-то обычно очень и очень неприятное.