Страница 44 из 78
Щёку же под левым глазом, который тут же залила кровь, лишив чёткого зрения, и лоб над ним, будто раскалённым прутом ссадили. Хорошо хоть, судя по ощущениям, сам глаз не пострадал. Впрочем, думать об этом времени не было, потому как взрыв моего огненного шара, своей яростью дающий мне некоторое время, практически рассеялся, и Морозов, обожжённый, но не сильно, вырвавшись из защитившего его ледяного кокона, вновь бросился на меня.
Начался рукопашный бой, но теперь Александр наносил как можно больше ударов с моей левой, почти слепой сейчас из-за залитого кровью глаза стороне, лишь изредка проводя внезапные и смертоносные удары справа. Я же мог только защищаться.
Взрывом ледяной рогатой лошади меня, похоже, слегка контузило, а потому я никак не мог прийти в себя. Что наконец-то произошло из-за боли, когда совершенно внезапно в мою ногу выше колена воткнулся метательный нож.
Не знаю, был ли он смазан ядом, или на него наложены какие чиновничьи чары, но боль оказалась жуткой, что, впрочем, эффективно прочистило вялые от взрыва мозги. Ну а заодно очень сильно разозлило, так что, когда Морозов вновь бросился на меня, чтобы добить, я даже не понял сначала, что произошло, когда всё вокруг очень знакомо поглотила изумрудная кутерьма. А затем я выскочил из неё прямо за спиной ещё ничего не успевшего понять противника.
Обычно эгоистическая клановая телепортация Бажовых, во всяком случае, в моём дилетантском исполнении, ведь в клане пока не хотели, чтобы я её учил, не такая быстрая. Она требует жестов и вообще концентрации, а потому я не мог использовать её в ближнем бою. Но сейчас, как и когда-то с «Мисахикой», она вдруг взяла, да и получилась на чистой силе воли. К сожалению, со всеми соответствующими эффектами, так я точно чувствовал, что не смогу повторить её некоторое время, но всё же я был сейчас за спиной у Морозова!
В моей руке тут же расцвёл зелёный огненный бутон, уже почти готовый раскрыться и превратиться в прекрасный и смертоносный цветок. Александр, уже сообразивший, что что-то не так, рванулся влево, пытаясь уклониться, но я был быстрее.
Со всей силы я впечатал чары ему в спину, и с мерзким звуком разрывающейся плоти правая рука парня отлетела далеко в сторону, когда в его груди вдруг раскрылся изумрудный цветок. И на этом стало понятно, что бой я выиграл. Пусть рана и не была такой, чтобы мгновенно убить его, но и Морозов не являлся бывалым и матёрым чародеем, чтобы сражаться с поражёнными лёгкими, лишившись руки и плеча.
Отброшенный раскрытием цветка чуть в сторону, он пару мгновений полежал, а затем одной рукой с трудом перевернул своё тело на спину и, к моему удивлению, усмехнулся.
— Теперь… Теперь ты точно мёртв… — произнёс он и закрыл глаза.
А в следующий момент его тело вдруг покрылось изморозью, словно туша свиньи в рефрижераторе, и стало набухать.
— …Посмертное проклятье! — ворвался в мой на мгновение застывший после наплыва адреналина мозг чей-то крик из-за дуэльного купола… и в этот момент я понял, что если ничего не сделаю, то сейчас умру.
За преградой в этот момент мои соклановцы суетились, пытаясь как можно скорее снять её, чтобы спасти меня. Но… К сожалению для них, купол для дуэли — это групповые чары на четверых человек, а не тип, именуемый «тюрьмой», который быстро ставится и быстро разрушается. Поймать в дуэльный барьер во время боя можно разве что калеку или ну очень нерасторопного человека. А «Посмертное проклятье», как я понимал то, что происходило со всё больше вздувающимся обмороженным уже явным трупом Алекандра Морозова, — это завязанные на эго клановые чары быстрого взрывного характера…
И потому у меня было только два варианта. Либо погибнуть. Либо… Подойдя к телу, я опустил руку на холодную грудь парня и закрыл глаза. Ну, или глаз, потому как левый у меня сейчас ничего не видел. После чего распространил своё эго не на себя, а на его тело, начав быстро сжигать.
Изумрудное пламя взъярилось, подпитываемое быстро вырабатывающейся живицей готовящегося к взрыву трупа. По сути, то, что я делал, было просто сжиганием чужой живицы, как с тем кланом, выращивающим траву, который я видел в иллюзии во время испытания, да и во время боя, уничтожая лёд того же Морозова.
Любые чары — суть структурированная живица, а её эффект не что иное, как пиковая или более насыщенная форма. Так что, покуда она уничтожается и находится ниже порога срабатывания, всё будет хорошо. Замороженная плоть, готовая вот-вот взорваться мне в лицо, вторична, но тоже быстро уничтожается огнём. И что первое будет уничтожено сейчас — я не знал.
С закрытыми глазами, чувствуя, как по лицу течёт крови и пот, от которого дико щиплет новоприобретённый шрам, я просто изливал своё эго на тело, веря и не веря в то, что это может меня спасти. И, естественно, ожидая, что в следующий миг будет удар, боль, и для меня всё закончится.
При этом, конечно, хотелось бы вот прямо сейчас, как на похоронах Хельги, взять, да и выдать пронзающий небо луч огня, мгновенно почувствовав, как почти полностью опустело ядро… И тогда я точно был бы спасён! Но очередного чуда не происходило, и живица совсем не хотела изливаться из меня, как тогда, бурным потоком, а текла обычной струёй, из-за чего я уже почти принял свою смерть… когда рука, лежавшая до этого на твёрдой морозной груди мертвеца, вдруг резко провалилась, и я открыл глаза.
Купола уже не было. И Бажовы, и пленные Морозовы как-то заворожённо смотрели на меня, а передо мною покоилась груда пепла в форме гротескной человеческой фигуры. Похоже, мой огонь всё же не зря назывался бета-стихией и действительно, преодолев всю мощь детонационного «Посмертного проклятья», просто сжёг тело Александра. Ну, или это я, в свою очередь, неправильно понял механизм действия этих чар, и они не должны были взорваться, а произошло бы что-то другое… Но меня сейчас это уже не волновало…
С тихим рыком вырвав из мяса своей ноги Морозовский нож и почувствовав облегчение, потому как боль почти сразу ушла, я полез в свой аптечный подсумок и достал оттуда ампулу с универсальным противоядием, которую дала мне Ольга Васильевна. Отломал защитный стеклянный колпачок и вылил половину на рану, а остальное в рот. После чего попытался встать, и именно в это время все ожили.