Страница 28 из 57
У его же предшественника никогда не было цели помочь или научить, скорее — наказать, показать, насколько он всех превосходит.
Первое время работа в морге доводила меня до полуобморочного состояния. Голос дрожал, руки тряслись. По сравнению с начальником работа в секционной в одиночку казалась раем тишины и умиротворения. Жалобы мужу заканчивались его возмущениями: «А на что тогда будем жить? Ты ж сама хотела с мертвяками работать — так не впутывай в дерьмо, которым решила измазаться».
В один из дней зашла к Станиславу Сергеевичу в кабинет, дрожа от его злобного взгляда. Тогда еще я совсем мало работала в морге и не успела научиться смотреть на все хладнокровно. Но искренне считала себя профессионалом (ха-ха!) и постаралась на требование начальника подправить постдиагноз уверенно ответить:
— Неправильная, несвоевременная и проведенная не в полном объеме диагностика помешала установить правильный диагноз и привела к смерти. У него даже не взяли кровь на алкоголь, а его содержание в организме при вскрытии по нулям. Стопроцентное расхождение диагнозов третьей категории. Как я могу сделать вид, что не заметила перелома? — сказала красиво и пафосно. Браво. Вручила бы медаль себе «полная дура». А как иначе могла выглядеть дрожащая, вся как будто скукоженная молодая девчонка, строящая из себя уверенного и важного патолога?
— Мертвых уже не вернуть. Нужно думать о живых. И ты прекрасно понимаешь, что его не нарочно угробили. Врачей мало, они просто не успевают. Если врача уволят, то что будет с остальными пациентами? На них будет еще меньше времени, — говорил Станислав Сергеевич спокойно. Я понимала, что он злится, по порозовевшим кончикам ушей. Точнее, понимаю сейчас. А тогда меня сбила с боевого настроя именно его уверенность. И спокойствие. Ведь обычно его злость выражалась криком и прямыми угрозами.
Бывшему начальнику удалось меня убедить в моей неправоте. К тому же с врачом я не раз общалась, и ставить его под угрозу увольнения действительно не хотелось.
Я поправила постдиагноз. И получила больше должностных полномочий. Станислав Сергеевич решил, что мне нужно дать больше власти, раз уж я так легко поддаюсь его «управлению». Вот только я больше никогда не соглашалась с его идеями исправлять постдиагнозы.
Потому что наконец до меня дошло. Если родственники умершего по горячим следам напишут жалобу в департамент, то будет очень-очень плохо. Мне. Ибо по шапке получит не Станислав Сергеевич. И хорошо, если за халатность, а не за заведомо ложное заявление. Начальник наверняка бы делал вид, что он здесь ни при чем.
А вот при следующей просьбе подправить постдиагноз на меня наорали. Ибо в этот раз я не согласилась. Тогда я каким-то чудом нашла в себе силы и ответила, что уважительно отношусь к нему и к своей профессии. И на меня нельзя кричать.
И я действительно, несмотря на все, сохраняла некое уважение к бывшему начальнику. Потому что его отвратительные непедагогичные методы многому меня (что удивительно!) научили.
А его требования подправить постдиагнозы даже немного понимала. Представляла, какое давление может оказывать больница. Ведь им действительно критически не хватало специалистов.
Это я поняла, к сожалению, после следующей моей ошибки — абсолютной честности. К счастью, это продлилось недолго. Успела заметить и узнать, что в любом морге те, кто заваливал больницу расхождением диагнозов, буквально специально каждого умершего обследуя в поисках того, что не нашли лечащие врачи, — очень быстро уходили «по собственному желанию».
Так что…
Если мне нужно было помочь врачу… Если видела, что ошибка случайна, но может усложнить жизнь, то просто не искала сопутствующих заболеваний, не выявленных при жизни. Хотя облегчать или усложнять диагноз в интересах родного стационара — это дело каждого врача, этичность которого двоякая. Крайняя категоричность привела бы к тому, что врача уволили, отчего больница не смогла бы сразу найти ему замену. И у меня есть все основания считать, что мой стол несколько раз пополнялся как раз из-за того моего периода «абсолютной честности».
Сейчас я выработала такую стратегию: иду навстречу лечащим врачам по пустякам, но меня не сдвинуть с решения в главном.
Да, я наделала много ошибок. И успела о них рассказать мужу в поисках хоть какой-то поддержки, помощи или утешения. И сейчас я стояла перед своим добрым начальником и получала пинок от кармы. Или как там это называется, когда приходит время расплачиваться за свои ошибки? Не знаю, каким образом, но бывший распространил информацию о том подправленном постдиагнозе.
И если сейчас, не по горячим следам, меня трудно за это уволить, то подпортить репутацию или довести до увольнения — запросто. И Федор Степанович предложил тот единственный вариант, что видел: взять отпуск пораньше, пока слухи не улягутся. Вот только я не уверена, что Ишак ограничится лишь ими. А еще мне нужны хотя бы несколько дней, чтобы выполнить обещанное той беременной. Но начальник, когда считал, что делает благо своим работникам, неумолим.
— Людочка, скоро вернется с больничного Наташа, у нас есть Витя и интерн. Не волнуйся, мы справимся, — успокаивал меня Федор Степанович, наивно полагая, что я переживаю о текущей загруженности морга. Не знаю, как они справятся неполноценной командой, но уже понятно, что отговориться не получится. По крайней мере, не тогда, когда нашего отделения коснется проверка.
Пришлось «бежать» и дополнить отпуск несколькими днями без оплаты.
На всякий случай собрала нужную мне информацию по Турову Игорю. Возможно, придется организовать похороны самой. И ушла, провожаемая обеспокоенным взглядом Виктора. Впервые тот проявил деликатность и промолчал.
Глава 13. У этой палки тоже есть другой конец
Перед уходом я сделала еще кое-что — уточнила телефон той старушки, что не допила чай. И сейчас, получается, у меня было время снять хоть один камень с души. Я позвонила и предложила встретиться. Хотела позвать в кафе, где бабуля выбрала бы чай на свой вкус, но Лидия настояла на приезде к ней домой.
Ехать за уже купленным чаем домой не хотелось, пришлось бы объяснять, почему я так рано, что случилось и куда еду. Почему-то была уверена, что Рома опять заметит мое состояние. А ведь я считала, что отлично умею прятать чувства даже от самой себя. Куда эта уверенность делась?
Поэтому перед посещением Лидии я заехала в единственную в городе чайную и купила несколько видов чая в подарок.
Лидия, недавно потерявшая и мать, и мужа, встретила меня с улыбкой. В доме была старенькая, но уютная мебель. И пахло травами, а не старостью, как это бывает в таком возрасте. И самым приятным было то, что старушка не давала мне и слова вставить, заваривая принесенный чай в красивом фарфоровом заварнике и ставя кружки из той же удивительной ретро-коллекции.
Я не знала, как мне извиниться и подобрать слова, объясняя тот груз вины, что я чувствовала. Ведь в такой тяжелый для нее момент я не смогла даже ей чая нормального налить. И то, как Лидия благодарила за чай и радовалась ему, дарило мне чувство освобождения от тяжести внутри. И вообще ее щебет расслаблял и давал надежду, что ничего не кончено. Да, я потеряла подругу и, возможно, скоро работу. У меня разлад с отцом моего ребенка и собственной матерью. Но вот я вижу пар от заварника, оставляющий след на окне рядом. Чувствую запахи чабреца и леса, а мне улыбается добрая и чистая душа.
Лидия рассказывала о сыне, вселяя радость в мое сердце. Об этой чудесной старушке есть кому позаботиться.
— Квартиру я на Диму записала, а через месяц переведусь в стардом.
— Что? — спросила и закашлялась, подавившись чаем.
— Я понимаю, как это выглядит со стороны. Вот только меня никто не заставляет. Сын готов взять к себе. Но нет ничего лучше для отношений между детьми и родителями, чем жить отдельно, — сказала Лидия удивительную для пожилой женщины фразу. — А мне же и внимание, и общение нужно. Сама же видишь: болтаю без остановки. Зачем Диме сложности создавать? Он и так до сих пор не женился, а тут еще и я буду у него в доме, как тут девушку-то привести?