Шаг во тьму

По словам старых сентиментальных поэтов, которых он часто цитировал, он знавал триумф и катастрофу, но он одинаково относился к этим самозванцам. Поэтому не было никаких причин, чтобы он не дожил до ста лет. Но когда в его тело проник вирус, ему уже исполнилось 90, а не 82, и он сделал открытие, потрясшее до глубины души его старую душу. Нет никакого сомнения, Дэн Минот оказал бы достойный отпор смерти, ведь он всю свою жизнь был борцом. Но защитные силы его организма сильно ослабели, и враг, которому в конце концов сдаются все люди, одержал над ним полную победу.

Гроб стоял открытый. Мег питала отвращение к традиции, но она не протестовала; так пожелала ее бабушка, так распорядился сам Дэн в своем завещании. Кроме того, жители города были бы оскорблены, если бы их лишили возможности оказать знаки уважения покойному таким известным, старомодным образом. Из презренного чужака Дэн превратился в своего в этом городе. Неважно, что у него офисы в Нью-Йорке и дорогие магазины в шикарных местах, как, например, в Палм-Бич или Буэнос-Айресе. Для его современников Дэн Минот навсегда останется ювелиром Селдона, державшим магазин на Мейн-стрит. В течение двадцати лет Дэн открывал его каждое утро ровно в девять часов. Каждый день он переходил улицу и шел обедать в кафе «Кейт». Рядом располагался магазин Майка Поттера «Хозяйственные товары», дальше «Салон красоты» Барби Ботвел и другие магазины, способствовавшие превращению Селдона из заурядного городка местного значения в причудливую достопримечательность и перевалочный пункт на туристических маршрутах, ведущих в Новую Англию. Люди, занимающиеся малым бизнесом в Селдоне, в немалой степени были обязаны Дэну, что такое превращение их родного городка не было для них мучительным. Поэтому они пришли не только попрощаться со старым другом, но и стать свидетелями смены традиций.

С одной стороны, Мег понимала и принимала дань памяти деду. С другой стороны, она противилась вмешательству посторонних и трудно переносила необходимые формальности, которые легли на ее плечи. Она даже купила себе черное платье, хотя никогда не носила одежду черного цвета, ведь это цвет смерти, цвет скорби. Утром, посмотрев на себя в зеркало, прежде чем отправиться в церковь, она невольно отпрянула, увидев призрак, уставившийся на нее: лицо бледное как мел, смотрело из-под широких полей черной шляпы – еще одна поспешная покупка, сделанная ею, но, по крайней мере, шляпа скрывала лицо от любопытных или сочувствующих взглядов.

Бабушка тоже не одобрила ее выбор. Изучив, нахмурясь, внешний вид внучки, она пробормотала: «Я думала, тебе должно пойти черное. Но разве это черный цвет? Я никогда не разбиралась в этом… Может, оттого, что ты слишком бледна. В любом случае очень мило с твоей стороны, что ты подумала о трауре».

Бабушка великолепно смотрелась в черном, и она знала это. Кружевной воротник и манжеты на ее платье были такие же белоснежные, как и ее волосы. Из украшений она надела лишь маленькое колье из жемчуга, принадлежавшее когда-то одной графине, и жемчужные серьги. Она сидела прямо с сухими глазами, вооруженная холодным достоинством, присущим ее поколению и социальному положению. Она была на 18 лет моложе Дэна и поэтому знала, что такой день непременно наступит.

Мег понимала, что не может следовать безупречному примеру бабушки, но, по крайней мере, лицо ее не было мокрым от слез. До сих пор она не проронила ни слезинки. Слишком поспешно все произошло: сначала телефонный звонок, вырвавший ее из какого-то неприятного сна, сразу же забытого, – плохие новости всегда приходят не вовремя; потом торопливые сборы и гонка в аэропорт, необходимость быть сдержанной и полезной перед беспомощней бабушкой. Кажется, сейчас с ней все в порядке, но формальный обряд похорон сузил сферу ее деятельности. Она сделает все правильно, грациозно до тех пор, пока действуют законы приличного поведения. А есть ли рамки приличия, когда вдова остается наедине со своим горем в ночные часы одиночества? Может быть, благородство и законы приличия становятся привычкой, если соблюдать их так долго, как бабушка.

Мег хотела верить, что так оно и есть. Самообладание бабушки беспокоило ее больше, нежели безграничное проявление горя, ведь это было бы естественно. Сама Мег вела себя странно и понимала это. В ней все онемело. Она черпала силы в отстраненности, с которой смотрела на происходящее, как какой-нибудь посторонний журналист. Как благодарна она Джорджу: без него ей бы не справиться. Она искоса взглянула на дядю, сидевшего между нею и бабушкой. В голову ей сразу пришло слово «надежный». Да, он был спокоен и надежен. Словно почувствовав ее взгляд, он повернул голову и улыбнулся ей из-за склоненной головы бабушки. Его глаза покраснели больше, чем глаза бабушки. Джордж Вейкфилд был зятем бабушки, а не родным сыном, о чем не преминули бы упомянуть городские кумушки, все же он был таким же близким, родным и хорошим, как кровные родственники. Он так и не женился снова, даже не взглянул на другую женщину, а ведь прошло уже более двадцати лет…

Мег поняла, что пастор читает молитву, потому, как бабушка склонила голову. Поспешно она пригнула и свою, но не смогла сконцентрировать внимание на словах. Краем глаза она смотрела на руки сидевшего слева мужчины – длинные, ухоженные, загорелые. Где это Клиф успел так загореть в начале лета? И как это скромно сложенные руки создают впечатление того, что их владелец относится с некоторым презрением и усмешкой ко всему происходящему?

Но такое впечатление рождали не руки, просто она хорошо знала Клифа. Она не видела своего двоюродного брата – сына Джорджа от первой жены – много лет, но, только взглянув на него сегодня утром, когда он приехал, сразу же поняла – тот не изменился. Конечно, он изменился внешне: он уже не тот прыщавый, нескладный подросток, с которым она виделась двадцать лет назад; это взрослый мужчина, высокий и жилистый, весь в отца. Его манеры отличались вежливостью и утонченностью. Он был таким же симпатичным, как и отец, – глаза обоих мужчин поражали своей голубизной. Но выражение глаз было как у озорного мальчишки, который все время подшучивал над маленькой Мег, вызывал недовольство целого города, откалывая разные штуки, пока, отчаявшись, отец не отправил его учиться в интернат. В улыбке Клифа не было теплоты в отличие от улыбки Джорджа, чувствовалось лишь ожидание – как будто он надеялся не упустить шанс посмеяться над чьей-нибудь глупостью или оплошностью. Ну нет, ему не удастся посмеяться над ней. Мег теперь тоже взрослая, она не попадется больше на его шутки.