Страница 1 из 4
Кристина Устинова
В гостях у дяди
Арбайтенграунд (Восточный округ), 1938 год.
Примечание: По закону отца вписывают в свидетельство о рождении ребёнка только в том случае, если он состоит с его матерью в законном браке. Сама же мать не может этого сделать – только отдел ЗАГС. Это сделано с целью уменьшения рождения детей вне брака, а также для того, чтобы все семьи были занесены в государственную базу, потому что ЗАГС при экстренных обстоятельствах тесно сотрудничает с полицией, в том числе и с сотрудниками Синей Гвардии, министерствами по внутренним и гражданским делам. В противном случае в графе «отец» будет стоять прочерк, а матери выплатят пособия, лишь незначительно превышающие прожиточный минимум. Также отец не может быть прописан в доме матери и наоборот.
Перед выпуском в массы все газеты и журналы проходят министерство пропаганды и цензуры, отдел контроля СМИ. Люди, проверяющие материал, имеют право не допустить его в массы. Они уведомляют об этом авторов статей и редакторов. Если же те проявят излишнюю настойчивость – обратятся в суд, попробуют выпускать материал в более узких кругах или повторно отправят статьи на проверку, – то им грозит наказание от штрафа в пятнадцать тысяч марок до шести лет лишения свободы.
Часть 1. Большая проблема дяди
Впервые за длительное время отец заговорил со Стефаном о дяде Мартине в июне, когда тот окончил школу. За завтраком он ему сказал:
– Сынок, впереди у тебя целых два месяца каникул, а дальше – комиссия на поступление. Знаешь, я бы на твоём месте не тратил время зря и отправился бы работать.
– Ну вот ещё! – сказала мать. – После экзаменов дети должны отдыхать, а не работать!
– Ему уже восемнадцать, большой мальчик – пускай работает себе.
– Ох! И куда ты ему предложишь пойти? Уборщиком, как и ты?
Отец рассмеялся и похлопал Стефана по плечу. Тот сидел в сторонке, нагнувшись над кашей; он думал только о том, как пройдёт первая встреча после экзаменов с Мартой Кольб. Встреча должна состояться через час, а пока он не особо торопился.
Между тем отец перестал смеяться и сказал:
– Нет. Предлагаю ему подработать в редакции у дяди Мартина.
Мать выругалась и вскочила.
– Ты не посмеешь! Отправлять Стеффи к этому алчному распутнику? К этому бабнику? Только через мой труп!
Стефан посмотрел на неё.
– Что случилось, мамочка? О ком вы говорите?
Отец повернулся к нему.
– Сынок, ты разве не помнишь дядю Мартина? Ну ты что! Он приходил к тебе, когда тебе исполнилось шесть лет, помнишь? Вы ещё тогда гуляли по парку.
– Только один раз за всю жизнь! – говорила мать. – Ему совершенно всё равно на тебя Стефан, у него свои проблемы…
– Да помолчи ты! Стеффи, помнишь его? Ну такой, бледнолицый, рыженький?..
Внезапно Стефана осенило.
– А-а… Вспомнил! Да, мы с ним гуляли в парке. Помню, тогда продавали разливное пиво в бочках, и он дал мне его попро… Ой, извините, мама.
Мать со стоном села.
– Господи! Стефан, неужели ты пойдёшь к нему работать? Конечно, можешь там поработать каким-нибудь стажёром, но на особое расположение не рассчитывай.
Сын пожал плечами.
– Ну, не знаю. Как получится…
Отец поморщился.
– В смысле «как получится»? Ты пойдёшь работать – и точка. Кабан такой – а всё сидишь на нашей шее! Без обид, сынок, но как есть, говорю. Я сегодня же звоню дяде, понял? Завтра едешь к нему в Торговый квартал, в редакцию.
– Ну ладно.
– Сынок, неужели тебе не всё равно? – сказала мать и тут же махнула рукой. – Ай, ладно! Я тебя предупредила; поступай, как знаешь.
Потом они ели в полном молчании и слушали радио. Стефан чмокнул родителей и отправился на улицу. Весь разговор тут же выветрился из его головы: он думал только о предстоящей встрече с Мартой. Последний учебный год они не виделись, так как её мать вышла на пенсию и девушка устроилась на хлебозавод. Сердце стучало у самого горла, когда Стефан вышел из коммунальной квартиры на улицу и направился в парк Искусств, который располагался на соседней улице, Киноплатц. Солнце слепило прямо в лицо и жарило асфальт, но положение спасал прохладный ветерок, который тревожил кустики и цветы, стоящие вдоль ворот парка гербарии. Поскольку воскресенье, парк полон народу: дети плескались у фонтана и возле одиноко стоящих скульптур, а их родители и другие люди постарше пытались укрыться от зноя в тени, но мест не хватало, и некоторые усаживались на траву под деревьями. Стефан прошёл в главные ворота, вдыхая аромат цветов: пионы, лилии, розы… Он уже представлял, как Марта сидит рядом с ними, возле статуи мудреца, срывает один цветок за другим и прячет его за коротко постриженные волосы…
Он нашёл её сразу, у бюста Сократа. Она, точно как в его воображении, сидела в тени, в матросском платье, и нюхала пион. Стефан сел рядом и поцеловал её руку.
– Господи, ты такая красивая!.. Что с тобой?
Она подняла на него побелевшее лицо с мешками под глазами и натянула улыбку.
– Да так, всё хорошо… Ну, как? Сдал?
– О да, все экзамены на «отлично». Пойду туда же, куда и планировал: в университет имени Гёте, на журналиста. А ты?
– Хорошо экзамены сдала.
– Так всё-таки пойдёшь в медицинский?
Она покачала головой и вздохнула.
– Лишь бы хоть куда, где растёт трава, и нет забот.
Неожиданно Марта закрыла лицо руками и заплакала. На минуту Стефан опешил, пододвинулся к ней и обнял за плечики, погладил по голове.
– Что с тобой? Почему ты плачешь?
– Всё хорошо, – сказала она, прижавшись к его груди.
– Нет. Скажи!
– Извини, но не хочу нагружать своими проблемами. Ты мне ничем не поможешь…
– Ну хотя бы поделись… Ну же, не плачь, а то я сам сейчас расплачусь.
Он почувствовал, как саднит грудную клетку, в глазах защемило. Это её несколько успокоило, она отстранилась и вытерла слёзы.
– Дело всё в моей маме, Стефан. Господи, моя мать просто… идиотка!
– Марта, не говори так! Надо матерей уважать…
– Я её уважаю, но других слов подобрать не могу, когда она меня тащит ко дну. Вот посмотри на это! – Она указала на платье. – Как думаешь, сколько оно стоит? Пять чёртовых марок! Меня его мать заставила надеть, чтобы ей обидно не было, а я так хотела сказать, что оно мне незачем!
– Ты обижаешься на то, что она дарит тебе дорогие платья?
– Во-первых, они мне не нужны. Но самое главное то, что я бы её за это на руках носила, если бы было на что тратить. Чтобы купить это платье, она взяла в долг. У нас куча долгов, Стефан! Когда она накопила их со всех наших родственников – в то числе и среди тех, кто вообще в Нордеграунде живёт, – то она стала просить у друзей и знакомых!
– Ну, может, у неё трудности, квартира…
– Ха, как бы то ни было! Она уже старенькая, она полностью на моём содержании. Ты же знаешь, я работаю на том хлебозаводе и сама плачу за нас двоих. Это ладно, продукты и всё необходимое тоже есть… Но тут вот какая проблема: понимаешь, она вообще с детства жила в достатке. И замужем также, пока отец не умер… А потом она осталась одна, всё пошло под откос и… О боже!
– Погоди, Марта. Прошло уже пять лет, и неужели…
– Нет, сначала всё было хорошо, но как только она вышла на пенсию – вот тогда и распустилась. Господи, всю свою пенсию тратит на шляпы, выписки на журналы и на платья! Обедать в кафе для неё – ежедневный ритуал, обязательно чашечка кофе с круассанами, покупка пластинок, духов, шляп…
– Но зачем ей всё это?
– Господи, я не знаю! Я ей триста раз задавала этот вопрос, а она говорит: «Ну что же это, под старости лет и пожить-то нельзя?» Я ей объясняю, говорю: «Мамочка, у нас положение не очень, пожалуйста, давайте обойдёмся хотя бы без ежедневного обеда в кафе и чашки кофе. Мы можем и дома его попить; да, он не такой вкусный, но что поделать?». И при этом она смотрит на меня так, как ребёнок на новую технику, на иностранца – ей остаётся для пущей картины слюну пустить, честное слово!