Коррекция (Йеллоустоун)

– А ведь нас будут подозревать, – сказала Лида. – Я сразу вспомнила бы о наших закупках продовольствия.

– Ну и что? – возразил он. – Мне теперь на это плевать. И в чём нас могут обвинить? В предусмотрительности? Не в том же, что мы проковыряли дыру в Йеллоустоне. Подожди, меня кто-то вызывает.

Вызывал министр связи.

– Алексей Николаевич, – сказал он. – Население оповещено всеми видами связи. Сотовую разблокировали и продублировали сообщение на все телефоны. Это всё, что можно сделать. В газетах будут печатать статьи о катастрофе и её последствиях. Ваше распоряжение о раздаче населению фонарей сейчас выполняется. В сельские районы их развозят по воздуху. Завтра в первой половине дня должны закончить. Меня в этом заверили работники республиканских министерств.

– Хорошо, Игорь Юрьевич, – сказал Алексей, – спасибо за работу.

– Что за фонари? – спросила жена.

– Забыл тебе сказать. Подожди минутку, сейчас принесу.

Алексей ненадолго сходил в кабинет, после чего вернулся в гостиную и протянул ей небольшой фонарик.

– Изготовили для всех, включая детей старше пяти лет, – объяснил он. – Светодиодный излучатель и накопитель. Светит очень ярко и непрерывно работает месяц. Яркость можно регулировать. Ночью в городах будет светло, но вне зон освещения видимость почти нулевая. В квартирах и рабочих помещениях увеличим число светильников. Хоть как-то компенсируем отсутствие солнечного света. Я читал, что в ваше время у многих из-за его отсутствия появлялось состояние депрессии.

– А что скажете людям?

– Объявим о введении военного коммунизма, – невесело усмехнулся Алексей.

– Я серьёзно спросила.

– А я серьёзно ответил. Вот же чёрт! Ведь уже почти построили материальную базу коммунизма! Каждый имел нормальный дом или квартиру и мог купить электромобиль. Любая техника или мебель – бери на выбор! Питание у всех было хорошее, и каждый мог прекрасно отдохнуть! А теперь всё коту под хвост! С завтрашнего дня отменяем деньги, точнее, временно прекращаем их использовать. Будем начислять на счета, но без права пользования. Оставим только возможность перевести на другой счёт для стариков, которые уже не увидят своих денег. Что так смотришь? Зачем нам деньги? Кормить всех будем бесплатно. На предприятиях и в больших домах откроется много столовых, где каждый сможет поесть три раза в день, регистрируя всё на свой чип. Их, кстати, выдадут всем детям старше пяти лет. Проживание и все коммунальные услуги теперь бесплатно, городской транспорт – тоже, а междугородним будут пользоваться только по служебной надобности и специальным разрешениям. Если разрешат поехать, снимут деньги со счёта. Одеждой и обувью обеспечим, а все компьютерные салоны и кинотеатры будут бесплатные. Даже бытовую технику дадим просто так, если выйдет из строя или иммигрантам. Чем не коммунизм, жаль, что он никого не обрадует!

– Да ладно тебе огорчаться! – сказала Лида. – По сравнению с тем, что будет твориться у других, это действительно коммунизм. А почему не напечатали сегодня?

– Когда отберут солнце, уже не так остро воспримут потерю всего остального. Многие не поверили нашему сообщению. Им легче думать, что я сбрендил, чем поверить в гибель мира.

– Когда завтра поедешь на работу?

– Как обычно в девять. Вместе поедем. Один из законов военного коммунизма заключается в том, что должны работать все, за исключением стариков, беременных и больных. Ну и те, у кого малыши до двух лет.

– Да я не против, – засмеялась Лида. – Просто хотелось бы знать, каким будет у нас пенсионный возраст. Или теперь вкалывать вечно?

На следующий день затмение началось около трёх часов. Алексею передали, что фронт пыли появится над Москвой через десять минут, и он позвонил в секретариат и вызвал Лиду к себе.

– Хочу встретить это вместе с тобой, – сказал он жене. – Можешь смеяться, но с тобой мне не так страшно. Сколько себя к такому ни готовь...

– Не надо! – сказала она, обняв мужа. – Пошли к окнам.

Они стояли, обнявшись, у одного из двух окон кабинета и ждали. Минуты через три край неба подёрнулся дымкой, а следом за ней появилась чёрная полоса, которая начала на глазах наползать на город. Сразу же потемнело, свет убывал, пока не стало так темно, что глаза с трудом воспринимали контуры предметов.

– На два года убавили свет! – сказал Алексей, включая фонарик. – Но на улице светлей, всё-таки можно обойтись без освещения.

Он дошёл до двери в приёмную и включил свет.

– Возвращайся в секретариат, у меня сейчас будет много работы.

Когда жена вышла, Алексей сел за стол и уронил голову на руки. Хотелось сидеть и не оборачиваться, чтобы не видеть темноту за окнами, но он поборол слабость и включил коммуникатор.

Прошли пять первых и самых тяжёлых дней. Как это ни казалось дико, но все начали привыкать к темноте и к ограничениям. Людей грела мысль, что это не навсегда. Два года можно было перетерпеть. На улице похолодало, но пока не очень сильно. Сегодня было минус пять, но температура понемногу падала. Питались почти так же, только немного уменьшили порции и уже не было большого выбора. В городе постоянно горел свет и каждый день бригады монтажников устанавливали новые светильники.

– Скоро не понадобится и солнца, – глядя в окно, пошутила Лида. – Хватит нам энергии?

– Её у нас с запасом, – ответил Алексей, – а если не хватит, построим реакторы. Людей всё равно нужно чем-то занять.

Они отработали своё и уже были дома, но Алексею звонили и домой. Сегодня тоже были два вызова. Первым вышел на связь министр заготовок.

– Алексей Николаевич, извините за то, что беспокою дома, но вы сами сказали доложить, а у меня раньше не было полной картины.

– Не стоит извиняться, Николай Игнатьевич, переходите к делу.

– Дела идут не лучшим образом. Треть колхозников отказывается сдавать продукты и скотину. Не прямо в лоб, но тянут резину, зная, что у нас нет на них времени. Как вы и говорили, таких берём на карандаш и оставляем в покое. Это в основном мелкие хозяйства, и на западе Украины отказы почти повсеместно. На Кавказе другая беда. Нам нужно спустить с гор всех крестьян, но почти никто не хочет ни спускаться, ни отдавать скот. На них не повлияли темнота и понижение температуры. Поблагодарили за фонари, на этом всё и закончилось. Я боюсь, что, если дней через десять ударят морозы, мы мало кого оттуда выведем.

– Обращались в местные органы власти?

– Там сидят такие же... извиняюсь! На словах соглашаются, а делать ничего не хотят. Не все, но многие.

– Успокойтесь, Николай Игнатьевич, – сказал Алексей. – Силу применять нельзя, а сейчас не то время, чтобы кого-то уговаривать. Мы всё объяснили и предложили помощь. Не верят или не хотят? Дело их. Пускай, когда приморозит, спускаются со своих гор сами! Как дела в Средней Азии?

– Там всё нормально. Как только установятся морозы, проведем массовый забой скота и заморозку мяса. А крестьян уже вывозят в города.

Потом позвонил один из заместителей министра вооружённых сил.

– Алексей Николаевич, это вас беспокоит генерал Гращенков. Звоню по просьбе нашего посла в Гаване. Вопрос срочный, поэтому он не обратился по своим каналам, а передал с нашими пилотами. На Кубе температура воздуха около нуля и завтра уже будут заморозки, а у них у трети населения нет никакой тёплой одежды. Дома утепляют, но эта работа на месяц. Им отправили сотню контейнеров с тёплой одеждой, но корабли подойдут только через три дня, да и мало им посланного. А у нас десантная авиация каждый день летит туда порожняком. Дать бы им хоть что-нибудь из резервов? Жалко, хороший там народ, но к морозам непривычный. И если есть войлочная обувь, тоже бы подкинуть.

– Хорошо, Иван Павлович, – сказал Алексей. – Я посмотрю, что можно сделать. Во сколько у вас завтра вылет? После двух? Попробуем успеть. Как идёт эвакуация?

– Хорошо идёт, – ответил генерал. – За один заход перевозим сто тысяч. Выделяют молодые семьи с детьми. Проверку делаем поверхностную. И люди вроде хорошие, и не хватит времени нормально всех проверить.