Коррекция (Йеллоустоун)

– А я к тебе, – сказал ему вышедший в коридор Старостин. – Он хочет тебя видеть.

– Это кстати, – отозвался Алексей, – а то я уже хотел обратиться к вам. Теперь скажу сам. Кто дежурит?

– Григорий Пушкарёв. Ты с ним ещё не встречался, так что я провожу. Пойдём, хозяин не в кабинете, а в рабочей комнате.

Пушкарёв – высокий, широкоплечий парень – дежурил в прихожей.

– Никуда не вышел? – спросил Старостин о Сталине. – Тогда заходим.

Сталин сидел за столом и что-то писал.

– Присядьте, – кивнул он на стулья. – Сейчас закончу.

Дописав,вложил бумагу в конверт и отдал Старостину.

– Оформи и отправь Поскрёбышеву. Теперь разберёмся с тобой. Просьбы ко мне есть?

– Есть, Иосиф Виссарионович, – ответил Алексей. – Мы с Михаилом Гавриловичем хотим завтра посетить Абакумова. Его заинтересовал такой мутный тип, как я. Мало того что я оказался в опасной близости от вас, так ещё нужно присвоить звание старшего офицера ГБ. Я и подумал, что неплохо было бы успокоить его вашей запиской. Всё-таки хоть какой-то документ. Телефонный звонок к делу не подошьёшь. Заодно в ней можно приписать, что вы запрещаете мне распространяться о себе. Наверняка он попытался навести справки, получил в результате дырку от бублика и теперь будет на меня давить. И о моей жене он уже знает и гадает, с чего это ей такая честь.

– Что-то уже придумал? – спросил Сталин.

– Лида хороший художник. Вот фотография портрета её матери.

– Работа мастера, – оценил Сталин, возвращая фото. – Хочет нарисовать меня?

– Я знаю, что вы не любите позировать, – сказал Алексей, – но это не потребует много времени. Она лишь сделает эскизы, а работать будет по ним. И это не к спеху, сейчас она взялась за мой портрет. Нужно вспомнить технику и потренироваться. А для Абакумова хоть и хилое, но объяснение.

– Это не объяснение, а так... – Сталин недовольно нахмурился, достал и раскурил трубку. – О вас скоро многие узнают, поэтому нужно придумать что-нибудь получше, а пока пусть будет портрет. И вот ещё что... От твоего устройства для чтения плёнок устают глаза. Мне сделают все книги, а тебе нужно написать свои объяснения, не дожидаясь, пока у меня появятся вопросы. Я не один буду их читать. Задача ясна? Завтра к вечеру должен подъехать один человек, и я вас познакомлю. А с Абакумовым будь осторожен. Когда оформят все документы?

– Завтра заберём форму, а послезавтра – документы, – ответил Старостин. – Это если ничего не помешает. Послезавтра же включим в работу. Думаю пока с его помощью потренировать ребят.

– Сможешь совмещать с записями? – спросил Сталин. – Ну раз сможешь, потренируй охрану. Это всё? Тогда я вас не держу.

– У руководства работа начинается в девять тридцать, – сказал Старостин, когда они вышли в прихожую. – Утром у Абакумова совещание, потом он с час работает в своём кабинете, а вот, когда закончит, мы и подойдём. Ехать здесь всего ничего, поэтому будь готов к одиннадцати. Шофёра брать не будем, поведу сам. Заодно и поговорим.

– Сказал? – спросила жена, когда он вошёл в гостиную.

– Сказал. Записку он напишет. Я предложил объяснить твоё пребывание на даче рисованием портрета, так он посмотрел на меня как на дурачка. Сказал, что придумает что-нибудь более жизненное. Плохо, что я почти ничего не знаю по этому времени и не узнаю, если буду сидеть на этой даче. Насколько всё было бы проще, если бы нас перенесли лет на двадцать позже.

– Толку об этом сокрушаться! Ты показывал ему фотографию? Тогда возвращай обратно. Когда едете?

– В одиннадцать нужно быть готовым.

–Позавтракаем, я поглажу брюки, и поедешь. Паспорт сейчас положу в пиджак. Когда поедем за одеждой?

– Не терпится натянуть брюки и посмотреть, как на тебя сделает стойку мужская часть населения дачи? Вынужден огорчить: ты завтра не поедешь. После министерства всё заберём. Это классное ателье: они шьют без повторных примерок, и никто не жалуется.

На следующий день Старостин появился чуть раньше.

– Броский костюм, – сказал он, осмотрев Алексея, – ну да ладно. Раз уже готов, выедем чуть раньше. Заскочим в Кремль кое-что отдать, а потом поедем в министерство.

– И меня туда пустят только по паспорту? – удивился Алексей.

– Конечно, нет. Постоишь на площади, а я обернусь за пять минут. Пошли к машине.

Машиной оказался уже старый ЗИС - 101.

– Удивлён? – усмехнулся Старостин. – Это разъездная машина для поездок вроде нашей. Хозяин и «девятка» ездят на бронированных сто пятнадцатых. В гараже их пять штук. «Девятка» – это у нас выездная группа охраны.

– А почему вы зовёте его Хозяином? – спросил Алексей, садясь на переднее сидение рядом с подполковником. – Он об этом знает?

– Это для посторонних. Между собой наши ребята зовут его Дедом. Тебе тоже не возбраняется, когда станешь для них своим.

Старостин завёл мотор и после проверки выехал за ворота.

– Хочу с тобой поговорить, – сказал он Алексею. – К тебе теперь многие будут присматриваться, а кое-кто попробует сблизиться. В глазах всех ты новый любимчик Сталина. Вынырнул неизвестно откуда, был обласкан и приближен, даже поселён на даче вместе с женой в комнаты для почётных гостей. Ты знаешь, что там жили Мао Дзэдун, Броз Тито и Черчилль? А теперь живёте вы. Почти наверняка об этом знают уже и Абакумов, и Берия. У них есть здесь свои люди. Не из телохранителей или «девятки», а их тех, кто сидит на воротах и патрулирует территорию. Буду удивлён, если никто не стучит Маленкову. О твоём геройстве в комнате отдыха тоже доложат. Я думаю, что Берия не утерпит и примчится на вас посмотреть.

– Как вы к нему относитесь?

– Нормально я к нему отношусь. И он относится к нашим парням так же. Частенько заходит поиграть в бильярд или сыграть в козла. Не веришь? Ну и зря. За проигрыш он даже лазил под стол. И давай на ты. А то я тебе тыкаю, а ты мне в ответ показываешь своё воспитание. Мы не сильно разнимся по возрасту и званию.

– Ты просто держал дистанцию, поэтому и такое обращение.

– Ладно, с этим закончили. Держи свою бумагу для Абакумова. Сталин вчера написал. Думаю, что она его удовлетворит. Если со Сталиным из-за тебя что-то случится, погоны он потеряет, но может сохранить голову. Войди в его положение и не обижайся: проверять тебя будут в любом случае. И на Власика будут давить, чтобы он держал тебя подальше от Сталина. Николай в данном случае ничего не решает, но Абакумов и здесь прикроется. Он принял меры, а если начальник Главного управления охраны не отреагировал должным образом, его и наказывайте. Так, теперь я остановлю машину, а ты выйдешь и немного подождёшь. Мне нужно передать пакет Поскрёбышеву, а он предупреждён и ждёт, так что я быстро обернусь.

Через пятнадцать минут Старостин вернулся, забрал Алексея и погнал машину на Лубянку. Приехали вовремя. Пропуск на Самохина был готов, поэтому быстро прошли проверку и поднялись на третий этаж. По засланному красной ковровой дорожкой коридору дошли до приёмной министра. Абакумов был у себя и сразу же их принял.

–Здравствуйте, Виктор Семёнович, – поздоровался Алексей. – Я пока не в штатах и в цивильном, поэтому не буду щёлкать каблуками.

– Здравствуй, – отозвался министр, с любопытством осматривая Самохина. – Не обижаешься, что на ты? Ну и прекрасно. Ты ещё не в штатах, а у меня из-за тебя уже прибавилось седых волос. Я не могу отказывать Иосифу Виссарионовичу в его просьбе, а выполнять не имею права! Извини, но ты очень подозрительная личность. У вас с женой ни документов, ни биографии. Вы, случайно, не с неба свалились? И такому человеку я должен присвоить звание майора и ввести в охрану Сталина!

– Я всё понимаю, товарищ генерал-лейтенант, но ничем не могу помочь, – сказал Алексей. – Мне запрещено говорить о своей семье. Прошу вас взять эту бумагу и ознакомиться.

– Ладно, к этому разговору мы ещё вернёмся, – сказал Абакумов, прочитав записку Сталина.

Он хорошо владел собой, но Алексей заметил мелькнувшее на лице удовлетворение. Они перебросились несколькими фразами, и Абакумов их отпустил.