Друг моего отца

Невысокий, полноватый, мешковатый даже в купальных плавках, Эбнер был из тех людей, что словно всегда были пожилыми, но при этом не старились. Я знал его без малого лет восемнадцать, или чуть больше, и всегда он выглядел помятым, отёчным, будто с вечного бодуна, и обманчиво безобидным. Разве что тогда седины было меньше, а теперь он стал белый как лунь. Эдакий комиссар Мегрэ в исполнении Жана Гобена или Леонов в «Джентльменах удачи». Выпивоха-добряк, только с подозрительно пытливым взглядом. А ещё под неказистым фасадом скрывались феноменальная память и недюжинный умище. Мой главный консультант, учитель, крупнейший аукционный специалист и человек, благодаря авторитету и связям которого, я теперь имею этот бизнес и то, что имею.

– Это ты чего тут понарисовал? Сердечки? – поставил Вениамин Наумович поднос с графином и закусками на край бассейна, плюхнулся в термальную воду. Поднял волну, нырнув, пока я с недоумением рассматривал свои художества: и правда два сердечка, перекрывающие друг друга. И, потом только, пригладив мокрую седину, сел рядом со мной на кафельную скамью. – Жениться тебе пора, Арман.

– Ты же знаешь, я не могу, – сполз я по кафелю в воду по грудь, положил голову на бортик и уставился в нереально синее вечернее небо.

– Всё ты могёшь, просто дал себе какой-то дурацкий зарок, – разлил он по стаканам мутную малиновую жидкость, и один подал мне.

– Опять твой забродивший яблочный сок?

– Не забродивший сок, а мост. А это вообще штурм – перебродившее виноградное сусло. Ты, дружище, в Австрии, а это настоящие символы её осени. Скажи спасибо, что я тебя на фестиваль «Крестьянская осень» с коровами и сеном не потащил.

– Спасибо, – повёл я рукой, словно отбивал поясной поклон и подвинул под затылок полотенце. – Мне твоих деревенских забегаловок хватило.

– Забегаловка, – передразнил он. – Да что ты понимаешь в настоящем хойригере? Это, между прочим, традиционная австрийская таверна. И ты от вопроса-то не уходи. Что с тобой, Армаш? Что-то не нравится мне, как ты киснешь.

– Я не кисну, Вень. Просто день такой. У дочки Андрюхиной сегодня день рождения. Давай, не чокаясь, за её отца, – поднял я голову. И высосал его сладенькую медовушку большими глотками до дна.

Эбнер только пригубил и отставил стакан.

– Сколько ей уже?

– Двадцать три. И Андрюхи уже восемнадцать лет как нет, а этот козёл всё живёт и живёт. А у меня из-за него руки связаны. До сих пор.

– Но ты-то восемнадцать лет бобылём не из-за него, а потому что зарок дал, что не женишься, пока долг не отдашь. А если этот князь, будь он неладен, ещё двадцать лет проживёт?

– Не проживёт. Ему уже девяносто семь. Но сам знаешь, что пока он жив, дёргаться мне нельзя. Искать её слишком опасно. Если я найду, то и он найдёт.

– Да, знаю, чего ж не знаю. С такими людьми как Романов не шутят. Андрей был прав. И ты ему слово дал. Только кто же знал, что этот отпрыск императорского рода столько проживёт, что девчонка уже и выросла, и выучилась, и поди замуж вышла.

– Это неважно, – отмахнулся я. – Долг есть долг.

А вот что было важно, так обещание, данное Андрею, когда на нашем пути встал Николай Александрович Романов. И уж не знаю точно ли он князь императорской крови, известной каждому династии, я его родословную не проверял. Но совершенно точно, что он до сих пор теневая и ключевая фигура всего бизнеса, связанного с искусством. Серый кардинал. И мой злейший враг, встреча с которым восемнадцать лет назад стоила мне двух жизней: жены и лучшего друга. И ещё кучи условий, которые мы оба, заключив перемирие, до сих пор вынуждены соблюдать.

– Раз уж выдался у нас сегодня такой день памяти, – подлив мне штурма, спустился по грудь в горячую воду и Эбнер. Холодало. – Расскажи мне, Армаш, как вы с Андреем познакомились.

– Вень, ты же слышал. И не раз.

– А я ещё хочу послушать. Нравится она мне. Хорошая, солнечная история.

Конечно, солнечная. Дело-то было на Чёрном море.

– Ваш детский дом вывезли из дождливого серого Петербурга на лето в какой-то заброшенный пионерский лагерь, правильно я запомнил?

– Да, время было такое, всё ветшало, разваливалось. И нам, то ли мэр, то ли губернатор, кто там у них был тогда, с барского плеча поездку и организовал. А там… лето, фрукты, море. Кормили, как на убой. И персонал, не наш суровый детдомовский, а тётки все жалеющие нас, босонят, щедрые, радушные, – невольно улыбнулся я.

Да, тогда я ещё часто улыбался…

– Эй ты, слышь, чо лыбишься? – окликнул меня чернявый паренёк. – Ещё раз сюда сунешься, я те калитку быстро прорежу.

Всего у нас в лагере было в достатке. Вот только своего пирса, уходящего далеко в море, на территории не было. И мы бегали на чужой, с которого ныряли местные.

Но я тогда со всеми вместе не нырял. Я и плавать в свои четырнадцать не умел. Научиться было негде. Так, сидел на берегу, делал вид, что в воду лезть не хочу. А сам приходил ночами, когда никто не видит.

Но с этим местным тогда всё равно сцепился.

В общем, отбуцкали мы друг друга до первой крови, да так и разошлись – он был крепче, наглее и старше, я выше, злее и жилистее – силы оказались равны.

А потом ночей через несколько, когда я уже наплюхался вдоволь и сидел дрожал, прижавшись к бетонной свае пирса на берегу, увидел, как двое притащили его на этот пирс уже избитого. И ещё лупили, ногами. А когда он уже даже защищаться перестал, скинули в воду.

Я под сваями дождался, когда они уйдут. И за ним в воду с пирса и сиганул.

Уж не помню, как я там барахтался, пока его тянул. Не знаю и как на нижний ярус пирса затянул. И думал уже за помощью бежать, но он очнулся. Застонал, зашевелился.

– Дебил, ты какого хера в воду прыгнул, ты же плавать не умеешь, – отхаркивал он воду с кровью. – Я бы сам выплыл.

– Ага, – только и кивнул я, словно не видел, как он кверху спиной там плавал. Взвалил его на себя, да так, считай, на горбу до дома и доволок…

– Хорошая история, – вдохнул Эбнер и подлил мне ещё. – Правильная. Так только настоящая мужская дружба и начинается.

– Тогда мы всё лето были не разлей вода. Жаль, ни одной фотки не сохранилось. Ему в тот лето «мыльницу» как раз подарили, он с ней не расставался. Это потом уже Андрюха всё сжёг. А мы встретились следующий раз через год. Я думал, он просто хулиган. А он, сука, умный был, а ещё хуже – талантливый. Правда, талант у него был больше криминальный, чем художественный, хоть он в Академию Художеств поступил. Ну и как стал учиться, нашёл меня.

Я оглянулся, услышав рингтон телефона. И нервно сглотнул.

Она. Перезванивала. Сама.

– Ну ты говори, говори, не буду мешать. Пойду ужин нам закажу, – засуетился Эбнер. Обернувшись полотенцем, он зашлёпал босыми ногами к гостиничному корпусу.

А я дрожащей рукой нажал «ответить».

Глава 11. Яна

– Здравствуйте, это Яна Нечаева, – уверенно произнесла я, глядя на пустой двор-колодец в окно, хотя колени подгибались. Кто мог позвонить мне на этот номер, если не он? Но мало ли, вдруг какой-нибудь тупой «холодный обзвон». – Вы мне звонили.

– Привет, Яна Нечаева, – мягким баритоном ответил он. – Это Арман Чекаев.

Я схватилась за подоконник и сказать мне было нечего. Но ведь я и не должна? Это же он первый позвонил.

– Как ты себя чувствуешь? – Я закрыла глаза. А как я могу себя чувствовать? – Я понимаю, вопрос неуместный. Но клянусь, если я как-то могу… – он сглотнул, – нет, не исправить, но… искупить свою вину. – И я даже продолжить не успела, только открыла рот, как он сказал. – Блядь, какую херню я несу. Ян, я просто хочу тебя снова увидеть. Давай встретимся?

– Давай, – пожала я плечами, и сама от себя не ожидая такой смелости.

– Отлично! – Мне показалось, или он правда обрадовался? – Я сейчас в Австрии. Но завтра уже вернусь. Вечером ты будешь свободна?

– Да, – кивнула я.

Мысли путались. Скакали в голове словно мячики. Это что-нибудь значит? Я интересна ему или это просто чувство вины? Но он ведь уже извинился, и это «хочу видеть» тогда зачем? Чёрт, я ведь поверю всему, что он скажет. Я даже по телефону перед ним как кролик перед удавом.