Страница 20 из 28
Врачи боролись за его жизнь. Спасли. Лишь весной сорок четвертого он окончательно покинул последний из госпиталей и прибыл в столицу, в Главное управление милиции, откуда после многочисленных рапортов уходил в действующую армию. Теперь же в кадрах главка долго рядили, что делать с бывшим сотрудником, признанным медиками негодным к службе. Все шло к пенсии. Но время диктовало другое: все больше городов и населенных пунктов освобождались от немецкой оккупации, вновь создавались органы милиции, требовались опытные работники.
У Маньковского руки-ноги целы, голова на плечах, партбилет в кармане, значит, может работать. А коль скоро нужно ему легкие лечить, пусть едет на «курорт», в Ялту, там как раз начальник отдела нужен…
Так и получилось, что стоит майор на набережной приморского города со своим бывшим однополчанином и, смеясь, стряхивает с кителя морские брызги.
– Но, думается мне, Леша, торговать тебе, боевому командиру, на рынке не дело, – вернулся Маньковский к прерванному разговору. – Ты знаешь, где отдел милиции находится?
Прохоров усмехнулся:
– А кто его из наших базарников не знает? Путь туда протоптан. Это же здесь, рядом.
– Значит, дорогу найдешь. Заходи ко мне, потолкуем о житье-бытье. А сейчас извини, как ни хорошо здесь, на бережку, но работа ждет… Не поверишь, ведь я еще не появлялся в отделе. Машину оставил возле здания и – сюда, к морю.
– Ну ты даешь, майор! А в какой должности пребывать будешь?
– Начальником.
На том и расстались. Майор широким спортивным шагом пересек набережную и исчез в одной из выходящих на нее улиц. Прохоров же заковылял, постукивая деревянной ногой, вдоль моря в направлении гостиницы «Ореанда» и дальше к балке Чокурлар.
Обстановка в Ялте и окрестностях складывалась серьезная. В горах скрывались банды дезертиров, не успевших сбежать гитлеровских приспешников. Нередко эти группы объединялись и совершали дерзкие набеги на села и пригородные поселки: грабили склады, магазины, дома граждан.
В самом городе ощущалась нехватка продовольствия и промышленных товаров: снабжение населения налаживалось трудно. Как следствие – росли кражи, процветала спекуляция. Задачи перед милицией стояли огромные, а людей – раз-два и обчелся. В основном – пожилые да бывшие фронтовики, признанные после ранений негодными к строевой службе. По-настоящему боевой коллектив собрался лишь в уголовном розыске. Да и то у ребят, служивших здесь, в основном прошедших школу армейской разведки, больше было дерзости и отваги, чем оперативного опыта и знаний. Учились в деле, на операциях. Что касается дознания и следствия, то здесь все сходилось на заместителе начальника отдела Иване Борисовиче «острове, старом крымчанине, давно перешагнувшем пенсионный возраст.
Именно ему и поручил Маньковский вести совещание, а сам, после того, как представился личному составу, сидел молча за столом и записывал все, что говорили люди…
Разошлись сотрудники лишь когда солнце скрылось за горами. Руководители остались вдвоем. Тучный, с солидным брюшком, Костров расстегнул ворот кителя и вытер взмокшую шею платком.
– Подготовьте свои предложения, Иван Борисович. И не мешкая. Будем выправлять положение.
– Если мешать нам не будут, так сказать, палки в колеса ставить… – буркнул Костров.
– Это вы о чем?
– Сами скоро узнаете…
Ночевать Маньковский остался в кабинете. Распахнул окна, выходящие в небольшой зеленый дворик, и устроился на жестком, видавшем виды диване. То ли усталость сказалась, то ли живительный местный воздух подействовал, но заснул он сразу и крепко.
Под утро его разбудил встревоженный дежурный: в Гурзуфе ограблена продовольственная палатка, сторож убит ножом. По давней привычке Маньковский собрался быстро и уже через десять минут выехал с оперативной группой.
А когда вернулся, с удивлением заметил в дежурной части Прохорова. Тот, едва начальник отдела появился в дверях, вскочил со стула:
– Не ожидали, товарищ майор?
– Честно говоря, не думал вновь так скоро увидеть тебя. Что, надумал работой настоящей заняться?
– Другая забота привела меня. – Прохоров осмотрелся, нет ли кого поблизости. – Поговорить бы надо…
– Пройдем в кабинет, – пригласил Алексея Маньковский. И только сейчас заметил в руках Прохорова какую-то странную котомку, по интересовался: – А это что?
– Это потом, сначала о деле…
Говорил Алексей неторопливо, обстоятельно, так, будто докладывал командиру результаты разведывательного рейда.
– В одиннадцать ноль-ноль добрался я вчера домой. Это после того, как мы расстались на набережной. На ходиках время приметил. И вижу, сидят за столом мамаша моя и Петровна. Если полностью – Оксана Петровна Назаренко. Соседка наша. За три дома от нас живет. Это сейчас, когда ей профессор особнячок как бы в наследство оставил.
– Какой профессор?
– О нем после. Он с немцами убежал. Дело-то сейчас в другом. Как, значит, увидела меня Петровна, так со слезами ко мне. Дескать, ты бывший офицер, все знаешь, скажи, куда мне одинокой жаловаться. Я отвечаю, что вроде бы ей, Петровне, грех на житье обижаться: бывший хозяин все добро отписал, сама бумагу показывала. И в доме добра осталось – до смерти хватит. «Какого добра?» – Это она меня перебивает. «Увезли, – говорит, – все подчистую». «Когда?» – спрашиваю. «Да вот час назад», – отвечает. И снова в слезы. Долго мучился, пока до сути добрался. Приехали к ней трое в штатском, сунули под нос красные книжечки и давай шуровать по дому. Добра всякого повытаскивали – пропасть! Погрузили на грузовичок и – до свидания не сказали.
То, что рассказал Прохоров, не на шутку встревожило майора. Грабеж получается. Да среди бела дня! Неужели бандиты так обнаглели? Но женщина говорила Прохорову о красных книжках. И фотографии людей в погонах там видела, и фамилии, и печати. Да еще старший все время подчеркивал: «Ты, тетка, с органами не шути, выкладывай все, что присвоила». Неужели оборотни объявились? Маньковский поднял трубку телефона. Сказал дежурному, чтобы немедленно разыскал Кострова. Когда тот, запыхавшись, прибыл, Александр указал ему на Прохорова:
– Иван Борисович, бери кого-нибудь из свободных оперов и поезжай по адресу, который укажет этот товарищ. Я его хорошо знаю. Судя по всему, дерзкий грабеж.
– Нас этим не удивишь, – отдышавшись, произнес Костров, хлопнув Прохорова по плечу. – Веди, Сусанин!
Уже в дверях Прохоров обернулся и вытянул перед собой котомку, которую все время, пока беседовал с Манькоаским, не выпускал из рук,
– Вот память стала! Никудышная. Это же вам мамаша прислала, Александр Иосифович. Чебуреки. Она у татар научилась их стряпать. Тонкие, в трубочку свернуть можно. Сочные да вкусные – пальчики оближешь. Мамаша их так укутала, что жар весь сохранили. Отведайте…
Костров вернулся, весьма удивленный тем, что произошло в доме гражданки Назаренко, Судя по всему, обыск произвели сотрудники отдела НКГБ. К тому же они изъяли большое число весьма дорогих вещей. Костров положил перед начальником солидный список, составленный со слов потерпевшей. Маньковский даже присвистнул от удивления, когда ознакомился с ним. Более полусотни наименований. Здесь были и картины известных мастеров, и старинные вазы, и ковры, и даже… чек на 20000 швейцарских франков.
– Богатенький, видно, был профессор…
Костров тут же выдал справку:
– Известнейший курортолог, специалист по туберкулезу. Эмигрант. Еще с революции. Сюда приехал с немцами, с ними же и удрал. Назаренко вела у него хозяйство. Вроде экономки…
– Иван Борисович, а ордер на обыск предъявлен был, понятые присутствовали?
Костров посмотрел на Маньковского, как на инопланетянина.
– Это вы нашего начальника отдела НКГБ спросите.
– Кстати, как его фамилия?
– А вам разве не говорили? Странно. Его представляют раньше, чем первого секретаря горкома. Хозяин… Сатов его фамилия.
4.
Сатов был взбешен: только что надежный человек сообщил, что в доме Назаренко побывала оперативная группа милиции. Пробыла там более часа. Подполковник вызвал адъютанта и, не скрывая раздражения, крикнул: