Страница 1 из 2

Маленький театр Ханны Арендт

Мюллер-Колар Марион

Марион Мюллер-Колар

На немецком языке имя Ханна – палиндром. Его можно читать слева направо и справа налево. В любом направлении всё равно получится Ханна.

Ханна Арендт знала, что имя у неё не простое, а особенное. Но в этот морозный день, 4 декабря 1975 года, она разгадала его тайну.

Этим утром Ханна Арендт твёрдо решает закончить «Жизнь ума». Склонившись над раковиной, она брызгает в лицо холодной водой, стараясь привести мысли в порядок.

– Когда наконец я поставлю последнюю точку? Быть может, это будет моя первая философская книга, – старая дама хитро улыбается самой себе в зеркало. – Но…

Ханна Арендт протягивает неуверенную руку к стеклу:

– Ты кто? – шепчет она маленькой девочке, внезапно появившейся перед ней. – По-моему, я тебя знаю.

С другой стороны зеркала девочка с длинными тёмными косичками пишет пальцем: Х-А-Н-Н-А.

Едва на стекле появляется последняя буква, изображение девочки пропадает. Ханна Арендт тяжело вздыхает, отворачивает кран и ещё раз умывается. Странное явление… Наверное, она до конца не проснулась.

Ладно, пора за работу. Но за письменным столом виднеется силуэт девочки с чёрными косичками.

– Что ты тут делаешь? – повышает голос Ханна Арендт, скрещивая на груди руки. – Что тебе от меня нужно?

Ханне Арендт шестьдесят девять лет. У неё никогда не было детей, и она не привыкла к тому, что ей мешают работать.

– Девочка, мне надо писать книгу.

– Книгу? Расскажи, о чём она, – просит девочка, прижимая к сердцу потёртого плюшевого лиса с линялым мехом.

– В моей книге нет истории, она… о смысле слов, – отвечает Ханна, намеренная прекратить бесполезный разговор.

– Значит, ты сочиняешь слова?

«Сочинять слова», – повторяет про себя Ханна Арендт. Раздосадованная, она обходит письменный стол.

– Обо мне можно говорить всё что угодно, кроме того, что я сочиняю слова. Я мыслитель-космополит, а не кабинетный философ, который забился к себе в нору и что-то там выдумывает.

Девочка выходит из-за стола и усаживается на пол.

– Если я не буду обращать на неё внимания, – размышляет вслух старая дама, – может, она снова исчезнет.

Но ребёнок и не думает угомониться. Проходит минута-другая, и девочка принимается разговаривать сама с собой:

– Жил-был лис. И однажды он вылез из норы…

Ханна Арендт начинает терять терпение. Слова, выходящие из-под клавиш печатной машинки, словно перестают её слушаться.

– Нет, не так. Жил-был лис, и он боялся большого злого волка… – громко выговаривает ребёнок.

Тут лис выпадает у неё из рук и валится на пол.

– Видишь, ничего не получается. Пожалуйста, расскажи мне историю, – вздыхает девочка.

«Ей упорства не занимать», – отмечает про себя Ханна, по-прежнему делая вид, будто вокруг ничего не происходит.

Девочка поднимается с пола и бросает взгляд на чёрные маленькие буквы, которые мерно выстукивает печатная машинка.

– Раз ты всё это печатаешь на машинке, значит, у тебя сочиняются слова…

Очевидно, эта фраза становится последней каплей, переполнившей чашу терпения большой Ханны.

Большая Ханна энергично вышагивает по улицам Манхэттена, волоча за собой ребёнка. Девочка покорно семенит следом. Её чёрные глаза широко открыты, как будто она хочет проглотить весь мир.

– Куда ты меня тащишь? – спрашивает она наконец.

– В театр. История подразумевает события. История, рассказанная ради себя самой, – пустословие или ложь.

Две Ханны пересекают большой зал, уставленный пустыми креслами. Большая Ханна поднимается на сцену. Перед ней падает тяжёлый занавес. Ханна приподнимает полотнище и проскальзывает в образовавшийся просвет.

– Ну, давай, объявляй, – обращается большая Ханна к девочке, выныривающей из-под занавеса, – история…

– Здесь не хватает зрителей.

– Зрители появятся, когда начнутся события.

– А ещё нужны персонажи.

– Совершенно верно. Если бы я жила одна в этом мире, всё было бы чересчур предсказуемо. Мир таков, каков он есть, поскольку нас много.

– Ты уже знаешь конец? – спрашивает девочка, подбрасывая в воздух игрушку.

Лис приземляется на лапы и испуганно прячется под юбку своей хозяйки.

– Смотри, лис совсем как настоящий! – приходит в восторг девочка, пока зверь в ужасе озирается по сторонам.

За кулисами происходит какая-то возня. Две Ханны оборачиваются и смотрят на то, как подрагивает чёрный занавес. Из темноты на сцену готовятся выступить новые персонажи.

Большая Ханна протягивает девочке жезл – двенадцать его ударов возвещают начало спектакля. Но ребёнок настороженно хмурит брови.

– Что там за шум за красным занавесом? – шепчет девочка, подходя к авансцене.

Малышка Ханна раздвигает занавес, и на неё устремляются сотни пытливых глаз. От ужаса девочка пятится в глубь сцены.

– О-хо-хо! Зал полон зрителей, и вот у ребёнка уже паника, – замечает большая Ханна.

Обиженная девочка с плачем убегает за кулисы. Дети очень чувствительны, будь они неладны…

– Но эта история предназначалась нам двоим, только тебе и мне, – всхлипывает девочка.

– Если история заслуживает того, чтобы её рассказали, нужны зрители: они будут судьями.

Но девочка, кажется, не готова вылезать из своего укрытия. Тогда большая Ханна недовольно хмурится:

– Раз так, сиди за кулисами, но учти: мне не нужна история в твоём исполнении, мне это неинтересно!

Ещё вопрос, у кого из двух Ханн больше упорства!

Девочка, сдавшись, возвращается на сцену. Ханна вручает ей жезл:

– Итак, ударяешь двенадцать раз.

От страха у девочки сердце уходит в пятки. Но большая Ханна её подбадривает: