Страница 1 из 2

Грёзы Гастона Башляра

Пьерон Жан-Филипп

Жан-Филипп Пьерон

Бар-сюр-Об – городок в регионе Шампань, на северо-востоке Франции. Это край долин и холмов, покрытых тяжёлыми глинистыми почвами, богатыми кальцием. Здесь растёт виноград, из которого делают вино, славящееся по всему свету. Это не затерянный уголок, не глухая провинция, не захолустье, где чувствуешь себя пленником, – напротив, тут ощущается простор и раздолье. На местном наречии эта местность называется Валлаже. Здесь протекает река Об. Она медленно катит свои воды, на фоне которых то и дело проносится стремительный зимородок, сверкая своим голубым опереньем. По берегам звонких ручьёв стоят плакучие ивы, из ветвей которых плетут корзины.

Они сидят вокруг костра. Кто они? Несколько местных молодых людей. Анри, сын бочара, ставший преподавателем коллежа. Адриан, высокий плотный парень, коммивояжёр. И Гастон, самый младший из всех, с живыми глазами, в которых горят огоньки, и взъерошенными волосами, – он работает на почте. Рассылает письма и посылки во все четыре конца Франции. Все трое воспользовались выходным днём, чтобы прогуляться, побродить по округе, побросать камешки в воду, срезать себе прутики из орешника…

А ещё – чтобы поговорить. Вот они собрались тесной мужской компанией вокруг костра, совсем как раньше, в школьные годы, когда происходило какое-нибудь важное событие. Сейчас они собираются отпраздновать предстоящую женитьбу одного из них и похоронить его мальчишескую жизнь.

И действительно, Гастон, которому уже стукнуло тридцать, сын распространителя газет господина Башляра, служащего Почты и телекоммуникаций, наконец женится на учительнице. Это надо отметить! Ещё стоит день. На улице не холодно. Но они всё же разжигают огонь.

– Эй, Гастон, передашь мне улиток? – спрашивает Анри, тонкий знаток и гастроном.

– Подожди немного! Видишь, угли ещё не готовы и камень недостаточно прогрелся, – отвечает Гастон.

– Ты вечно разводишь церемонии, – со смехом восклицает Адриан своим красивым низким голосом.

– Развести огонь – это тебе не разжечь угольную плиту, – продолжает Гастон. – Плита – это практично и удобно, но она не вселяет грёз… Тогда как огонь кажется совершенно живым!

Он произнёс последнюю фразу, чуть прикрыв веки, созерцая пламя, которое он играючи разжёг охотничьей спичкой; в уголках его глаз пролегли морщинки.

– Не преувеличивай, – насмешливым тоном вставляет Адриан.

– Ты слишком привык к своей зажигалке и керосину. Но не надо забывать о том, что об огне много фантазировали, прежде чем его приручить, – шепчет Гастон, помешивая угли.

– По-моему, теперь всё в полном порядке, – внезапно объявляет он, пытаясь ещё несколько мгновений насладиться магией колеблющихся и дрожащих языков пламени. – Огонь готов. Можно жарить.

Он достаёт из большой матерчатой сумки плоды их охоты на улиток. Превосходная улитка, бургундская, достаточно крупная, достаточно жирная! Они не лишали себя этого удовольствия – отведать сочных улиток, поджаренных на краснеющих углях.

Ракушки между то вспыхивающими, то гаснущими угольками вздыхают, пенистая слизь быстро испаряется и высыхает, от потемневших и сузившихся телец улиток пахнет солёным, огонь изгибается в танце.

Гастон, Анри и Адриан наслаждаются этим импровизированным пиршеством. Огонь разжигает их воображение.

После этого развлечения трое друзей спокойно возвращаются в город. За собой они оставляют полупотухший костёр. Гастон бросает последний взгляд на угли, светящиеся в сгущающихся сумерках.

– Почему я с таким удовольствием смотрю на огонь, размышляю, мечтаю? – спрашивает он себя.

После того как трое приятелей уходят, угли продолжают посверкивать между камнями. Они шипят и перешёптываются, утомившись заставлять плясать пламя.

Трое друзей расстаются на мосту, состоящем из семи арок, при въезде в Бар-сюр-Об. Прежде чем удалиться, Адриан дружески тычет Анри в живот, словно подталкивая его. Гастону смешно. Они прощаются друг с другом. Совсем как на исходе летних дней.

Прежде чем вернуться домой, Гастон навещает бабушку. Она живёт рядом с мостом, на повороте, в приземистом крестьянском домике – старинном доме сапожника, его деда. Догадывается ли она, что к ней зайдёт внук? Бабушка готовит вафли. Старинный рецепт, проверенный временем, к которому он привык с тех пор, как был маленьким. Аромат, вкус, запах – детали, которые возвращают нас в детство, когда всё было таким настоящим.

Рядом с большой кастрюлей, где доваривается картошка – гарнир к курице, бабушка пристроила две формы, которые она по очереди ставит на огонь. Гастон, не говоря ни слова, наблюдает за тем, как она хлопочет. Её движения уверенны, проворны и сноровисты, невзирая на нетвёрдую походку и преклонные лета. Она снимает форму с раскалённых углей, ощетинившихся красными шипами. Открывает её и черпаком наливает туда густое тесто, которое, соприкасаясь с горячим металлом, дрожит и пузырится. От хрустящего теста и клубов пара комната наполняется сладковатым запахом. Гастон открывает рот, собираясь что-то сказать.

– Молчи, дурачок, – останавливает его бабушка. – Быстро садись и ешь.

– Обожаю твои вафли, а ещё люблю наблюдать, как ты их готовишь! Но не беспокойся, радости желудка мне тоже хорошо знакомы.

– Пользуйся, пользуйся, мой мальчик, – отвечает она, вздыхая. – Времена наступают тяжёлые, даже для будущих новобрачных.

– Чуть не забыл, я же должен встретить Жанну, уже опаздываю!

Поглощая обжигающую вафлю и всё поэтическое, что она в себе воплощает, Гастон добавляет:

– На самом деле есть – это не просто набивать себе живот. Это способ приобщения.

На пороге дома, всё ещё поглощённый образом горящего огня и кухонными ароматами, Гастон замечает свою будущую жену, новую учительницу школы для девочек. Лицо у неё мрачное. Нельзя сказать, что она сердится, это не в её характере, просто её терзает беспокойство.

– Что случилось? – спрашивает у неё Гастон, внезапно принимая озабоченный вид.

– Твой отец здесь. У него плохие новости. О, Гастон, я так боюсь заглядывать вперёд, – Жанна с рыданиями бросается ему на грудь, зарываясь лицом в длинную пушистую чёрную бороду, смягчающую черты его лица.

– Но, Жанна, стоит ли так волноваться? Мы ведь с тобой поженимся через несколько дней. Нам ничто не сможет помешать, – продолжает он, стараясь придать своему голосу уверенность.