Страница 4 из 24
Глава 1
С усталым вздохом я уронил седалище на пучок травы, показавшийся наиболее сухим из всех остальных, представленных на выбор. Впечатление было ложным, под задом торжествующе чавкнуло, погружая меня в расползающуюся грязь, но сил подняться, моральных и физических, уже не было. Да и заползшему на колени коту отдых требовался куда больше, чем мне. Частый дождь и тьма позднего вечера замечательно гармонировали с общим настроем нашей маленькой группы. Благо еще было довольно тепло, всего лишь середина сентября.
— Вот же дерьмо…, - выдохнул я, приваливаясь спиной к недовольно скрипнувшему колючему стволу куста, а затем прикрывая глаза.
Всё наперекосяк.
Черная полоса в жизни — это некая абстракция. Человек может искренне считать, что у него все плохо, даже если сыт, обут, пьян, живет в мирном развитом городе, имеет определенный запас средств, неплохо к нему относящихся родственников…, ну и нормальную работу до кучи. Чем большего он лишается, тем сильнее меняются его критерии «черной полосы», пока не окажется, что он с тоской вспоминает времена, когда мог позволить себе кусок хлеба с колбасой с утра, а те сварливые родственники по крайней мере были людьми, к которым можно повернуться спиной… или спросить хотя бы тот же кусок хлеба.
Всё познается в сравнении, хотя я, в своей не очень-то и радостной первой жизни дошёл до самого дна — мучительной смерти от рака. Ну, это тогда, сходя с ума от боли, я так считал. Новая жизнь, данная мне Богом-из-Машины, уже неоднократно доказала, что дохнуть в мягкой постели от боли — это, в общем-то, довольно неплохое занятие. По крайней мере, постоянные боли выгодно отличаются от ощущений, когда тебя кто-то режет, делает в тебе дырки, отрывает конечности, обжигает магией и… роняет в разверстые потроха чудовища, чья кровь признана одной из самых смертельных субстанций благодаря своей чуждости этому миру.
Падая в море ихора, булькающее внутри агонизирующей Аркадии, я был железобетонно уверен в том, что сдохну. Не самая благостная смерть, учитывая, что никакой из своих целей я не достиг, а лишь помог одному скользкому божку и еще нескольким чересчур хитрожопым товарищам сбежать с континента, прихватив с собой целый город. Паршивый конец для кида по имени Магнус Криггс, долгое время считавшего, что ему немерено повезло стать шерифом Незервилля, открыто ходить по улицам, вкусно кушать и сладко спать.
Однако, я смог выжить. Сознательных заслуг тут было ноль. Даже упади я в воду, со всеми полученными ранами всплыть бы не получилось, а уж про ихор и говорить не стоит. Но именно он меня и спас, активизируя все механизмы моего «отлученного» от Неверящего Бога тела. «Отлучение» и спасло, как я понял потом, так как Деус искусственно ограничивал через имеющуюся у него связь возможности тел своих «детей», но и мои бы не сработали, не зачтись мне смерть самой Аркадии. Титанически огромного первичного ихорного монстра, за которого мне было начислено очень много «очков развития» с одновременным полным погашением Долга.
Эти самые очки, а также уже имеющееся у меня энергетическое сродство с ихорными монстрами, и позволили моему искусственному телу перестроиться. Измениться. Мутировать.
…вырваться из глубин гниющего пруда ихора, вскарабкаться по склизким «берегам» разлагающейся плоти, убрести в другой конец разлома, в котором нашла свой конец Аркадия, а там, используя торчащие из земли корни и пару кусков шкуры попрочнее, вылезти наружу по осыпающемуся пологому склону.
Кое-как, практически не соображая, я добрался до Хайкорта, точнее места, где ранее был этот город. Обнаружил вместо него перекошенный пейзаж какого-то плоскогорья с сломанными и упавшими деревьями, пошёл на разведку, по-прежнему действуя почти на автомате. Нашел нечто вроде палаточного городка возле пересохшего русла речушки, которую, естественно, перенесло не полностью. В этом сборище хибар бродили несколько неживых солдат моего давнего знакомого Энно, но они, вместо того чтобы взять под козырёк и во всем подчиняться действующему шерифу, открыли по мне огонь. Поймав три пули, я пустился наутёк, петляя меж деревьев, но вскоре потерял сознание, вырубившись в внезапно подвернувшейся яме. Там меня и нашёл Волди… хотя, если уж быть точным, то догнал. На его бело-рыжую тушку нежить реагировала так, как положено, то есть без агрессии.
Не опознай я кота вслух, то скорее всего, в той же яме бы и остался. Сверхъестественно умное животное смогло кое-как заткнуть тряпьем сквозные раны, а затем несколько дней таскало мне куски заветревшегося плесневелого хлеба и полоски вяленого мяса, пока я не окреп достаточно, чтобы броском камня прибить неосторожного кролика. Его живая плоть и позволила мне восстановиться.
История самого Волди, которого я оставлял с Элли и Эльмой, была простой как сапог. Из кивков и отрицательных покачиваний кошачьей головой, я составил следующую картину: прибывшие на поезде от входной в Хайкорт крепости девочки послали Волди на мои поиски, а сами пошли домой. Бело-рыжий бедолага оказался вне пределов города, когда Ахиол вместе с Лейлушем Коррадорра ат-Мансипахом запустили ритуал переноса города, от чего и остался здесь, наблюдать, как пришедшие невесть откуда забытые некромантом Энно мертвецы меланхолично перемалывают из автоматов бродяг из палаточного городка, прибывшего сюда вместе с куском плато в «обмен» на Хайкорт. Кот, совершенно правильно опасаясь куда-либо путешествовать один, остался среди безразличных к нему мертвецов, пробавляясь охотой на разную мелочь, а тут вскоре появился и я.
Вскоре мы умудрились добраться до застоявшейся лужи, уже наполовину испарившейся под жарким солнцем пустыни, где я, разогнав со зловонной поверхности мусор, смог увидеть, как перекорежило мою внешность. Вылитый, мать его, серый человечек! Или, скорее, плод любви пришельца и гнома, да еще и снабженный глубоким шрамом, который с помощью палочки пришлось очищать от скопившегося там мертвого ихора. Лысый, страшный, серый, с беспросветно черными глазами, утратившими всю былую красоту.