Доминирующая раса

На полпути он выскочил из чащобы и стал нарезать круги, держа меня в поле зрения. Вернее, себя в поле моего зрения, потому что чувств у нукт больше, чем у людей. У них невероятное чувство пространства, для них не существует лабиринтов, и видеть им совсем необязательно. Возле ворот Аджи остановил меня, едва не уронив при этом, и полез ласкаться. Мне пришлось вытаскивать его чуть ли не за хвост, потому что из-за дверей на меня по-змеиному шипела Николь. Ей предстояло идти следующей, но она почти не волновалась. Она выросла с нуктой, лет до восьми постоянно ходила в слюнях, а когда видела страшный сон, то сгребала подушку с одеялом и уходила спать на чердак к Рексу.

Своего друга она назвала Файр.

Файр по-своему уникален — из всех известных мне боевых только он способен при свидетелях выполнить команду «апорт». Прочие расценивают ее как попрание их достоинства и смертельно оскорбляются. Николь сначала думала, что Файр глупый, но он просто веселый. Помню, на Терре-5 Николь закрутила роман с энтомологом Хансом. Вот это, я понимаю, энтомолог! На Экмена смахивает, только благодушный и невозмутимый, настоящий швед. Завидев его, Файр мгновенно принимал позу угрозы, но Ханс беднягу просто игнорировал. Файр пробовал на него рычать, — и Ханс зарычал на него в ответ. Отчаявшись, Файр пошел и стал плевать на хансовы вещи, погубив тем самым не только свитер, но и часть ценной коллекции насекомых. За что был Николью нещадно бит. Отлупленный Файр смертельно обиделся, убежал и три дня блуждал по лесам в одиночестве, но потом вернулся, понуро прошествовал через весь лагерь и обреченно бухнулся перед Хансом на спину. В конце концов, они стали не разлей вода. После того, как Ханс и Николь поженились. Вообще-то у нукт полиандрия, но приставучий чужак и другой самец собственного прайда — не одно и то же.

В доме мастеров стояли накрытые столы. Нас встретили шумным весельем и тостами. У меня чуть-чуть кружилась голова, и моя радость деликатно подставлялся мне под локоть… Я чувствовала себя слишком тупой и усталой, чтобы до конца осознать то хорошее, что сегодня случилось.

Народ травил байки. Мне рассказали байку про русских. Что русские девчонки, выходя из вольера с нуктой, всегда произносят одну из двух сакраментальных фраз. Или обе сразу. При этом имея такой вид, как будто изрекли сентенцию вселенской важности. И никто не может понять, зачем и почему они это делают. Первая фраза — «Зубы и когти, когти и зубы, но главное — хвост!», вторая — про необыкновенного и самого лучшего в мире крокодила, с которым они теперь вместе.

Я встала, подбоченилась и произнесла фразу про хвост.

Док приходил еще несколько раз. Расспрашивал про воспитание нукт и их физиологию. С чего мне было скрытничать? Операторов секретам не учат. То, что я знаю, можно даже прочитать, если пораскинуть мозгами и догадаться, где подобные сведения могут публиковать. Вот мастера, они действительно знают кое-что. Их знания передаются из уст в уста, не сразу, только тем, кто заслуживает доверия. И мастер никогда не пойдет в заброс. Это не его дело.

— Янина, — Док наконец задал вопрос, который я думала услышать гораздо раньше, — вы знаете имена штатных агентов на Фронтире?

— Вы поторопились, — устало ответила я. — Я не успела получить разведданные.

Он не огорчился.

Да, я давно поняла, что нужна им для другой цели.

Ну почему, почему я?! Почему меня угораздило попасть на Фронтир, и именно в тот момент, когда кому-то пришла глупейшая блажь — завести собственный питомник? Почему эти люди начинают действовать раньше, чем получат всю информацию и оценят даже не рентабельность, а просто возможность того, что им хочется?

«Мы решим это опытным путем».

Действительно, что еще можно сказать о х’манках?

Только то, что они побеждают. Так или иначе, невзирая ни на что.

В свободное от посещений время я мучилась смертельной тоской. Мне принесли лэптоп, карту с библиотекой и фильмотекой, но сейчас это не вызывало у меня ни малейшего интереса. Дважды в день я прогоняла специальный комплекс упражнений, чтобы держать мышцы в тонусе; было искушение делать это чаще, просто от скуки и со злости, но экстрим-оператору нельзя слишком наращивать мышечную массу. Многим нуктам свойственно переоценивать свои силы. Аджи тоже такой. Вдруг… вдруг нам еще доведется встретиться. Отработать кое-какие элементы. Мой хороший может не рассчитать длину прыжка.

Пару раз приходил Лэри. Я старательно пыталась его разговорить. Это было несложно, потому что все равно бесполезно. Я подозревала, что отсутствие обычной камеры слежения означает только присутствие дорогущей сенсорной камеры.

Лэри убрали. Питание мне стала таскать толстая, угрюмого вида тетка. Похоже, повариха. Ну и ладно. Одной иллюзией меньше.

— Вы не сможете отсюда уйти, Янина, — вскоре после этого сказал мне Хейнрри. — По нескольким причинам. Здесь нет казенных машин. И настолько старых машин, чтобы их ключи не были завязаны на генокод, нет тоже. Вы, как всякий оператор, благоразумны. В пустыне регулярно бывают самумы. Температура в ней выше, чем в пустынях Земли и даже Терры-3. И, что немаловажно, гуляют ррит. Кроме того, я думаю, вы же не уйдете без Аджи?

Он был прав.

Мне хотелось его убить.

Но я же не могла просто лежать и ждать!

Тогда я подумала: конечно, улизнуть мне не удастся. И ничего хорошего меня определенно не ждет. Но я же все равно могу барахтаться до последнего. И я буду это делать. Потому что я экстрим-оператор. Потому что имею слабость считать себя сильной. И потому что мне нравится себя уважать.

Если в состоянии предельного нервного напряжения я смогла связаться с Аджи, то отчего не попытаться еще раз? Если пройдет три месяца, и пять месяцев, и семь, а метаморфоза не начнется? Что скажет старый паршивец Хейнрри, что скажет старому паршивцу великий самец Экмен, и что скажут им обоим их неведомые хозяева?

Ха!

Вот только как прийти в такое состояние? Скука и утомление — определенно не то. То больше смахивало на истерику. Вторую в моей жизни.

Вот не думала, что когда-нибудь пожалею о том, что не истерична.

Следующая неделя прошла в самоистязании.