Страница 8 из 12
Он скривился:
– Чего она хочет?
– Встретиться с вами.
– Черт возьми! – вздохнул он. – Веди ее.
Я открыл дверь в гостиную, пригласил Хелен и подвел к красному кожаному креслу. Она смотрелась в нем приятнее, чем Кремер, хотя выглядела не так впечатляюще, как вчера. Глаза опухли, кожа потускнела. Она совсем не спала, сказала она Вулфу. Она приехала сразу из офиса окружного прокуратура, поскольку дома у нее мать, позднее придут из школы братья и сестры и поднимут шум, так что, как бы то ни было, она решила сначала встретиться с Вулфом. Мать у нее старых правил и не хочет, чтобы дочь стала актрисой. Казалось, будто она ищет место, где можно вздремнуть, но тут Вулф ее перебил:
– Полагаю, мисс Яконо, вы пришли не за тем, что вам нужен совет, становиться ли вам актрисой.
– Нет, конечно. Я пришла, потому что вы детектив и очень умный человек, а я страшно боюсь. Боюсь же я вот чего: если станет известно, что я кое-что сделала, я никем не стану. Даже если я останусь жива, родители велят мне сидеть дома и никуда не пустят. Я уже чуть не проболталась, когда меня допрашивали. Потому решила все рассказать вам, а потом, если вы мне поможете, я помогу вам. Если пообещаете меня не выдать.
– Я не могу пообещать вас не выдать, если вы признаетесь в совершении преступления или сокрытии сведений, касающихся преступления.
– Это ни то и ни другое.
– В таком случае даю вам свое слово и мистера Гудвина. Мы сохранили множество тайн.
– Тогда ладно. Я ударила Винсента Пайла ножом, так что меня забрызгало кровью.
Я вытаращил глаза. На какую-то долю секунды я подумал, будто она хочет сказать, что он умер вовсе не от яда, что она пробралась наверх и его зарезала, хотя вряд ли такое было возможно, потому что, уж наверное, врачи заметили бы рану.
Объяснять свои слова она явно не собиралась, и Вулф сказал:
– Мисс Яконо, удар ножом обычно называют преступным действием. Когда и где это произошло?
– Это не было преступным действием, это была самооборона. – Ее голос звучал так ровно, будто речь шла о таблице умножения. Очевидно, она готовила эти модуляции для сцены. – Это произошло в январе, примерно три месяца назад. Конечно, я о нем слышала, как и все в шоу-бизнесе. Не знаю, правду ли говорят, что он финансирует спектакли ради новых девушек, но похоже. Ходят слухи, будто у него то одна девушка, то другая, хотя толком никто ничего не знает, потому что он на этот счет всегда был очень осторожен. Девушки иногда проговаривались, но он помалкивал. Я не о том, как он с кем-то обедал, я про «последний рубеж». Мы на Бродвее так это называем. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Догадываюсь.
– Иногда говорим «последний барьер». Это то же самое. В начале зимы он начал за мной ухаживать. Конечно, мне было известно о его репутации, но он вложил деньги в «Лист ариземы», и уже начали подбирать актеров на роли. Я же не знала, что постановка будет провальной, а если девушка хочет получить роль, то должна уметь общаться. Мы с ним несколько раз ходили обедать, потанцевать и так далее, а потом он пригласил меня к себе, и я пошла. Он сам приготовил обед… Я ведь сказала, он был очень осторожен. Ведь так?
– Сказали.
– Ну так это правда. У него пентхаус на Мэдисон-авеню, но, кроме нас, там никого не было. Я позволила ему себя поцеловать. Я рассуждала так: актрису всегда целуют на сцене, в кино, по телевизору, так какая разница? Мы приходили туда три раза, и ничего особенного не произошло, но в четвертый раз – в январе – он на глазах превратился в животное, и нужно было как-то его остановить, так что я схватила нож со стола и ударила его. Кровью мне забрызгало платье, и дома я попыталась отстирать его, но пятно осталось. Платье стоило сорок шесть долларов.
– Однако мистер Пайл не умер.
– О нет! После мы с ним виделись несколько раз… случайно виделись… Но он со мной почти не разговаривал, и я с ним тоже. Не думаю, что он кому-нибудь рассказал о том случае, но что, если рассказал? Что, если полиция узнает?
– Это, конечно, было бы неприятно, – хмыкнул Вулф. – Вопросов задавали бы еще больше, чем сейчас. Но если вы искренне все рассказали, опасность вам не грозит. Полицейские не дурачки. В убийстве, которое произошло вчера, вас никто бы не обвинил, и уж никому в голову не пришло бы вас арестовать за то, что в январе вы ударили мистера Пайла ножом в целях самообороны.
– Естественно, – согласилась она. – Я боюсь не ареста. Я боюсь родителей. Если полиция начнет расспрашивать, они все узнают, и мне придется выбирать между семьей и сценой, а я этого не хочу. Разве вы не понимаете? – Она подалась вперед в красном кожаном кресле. – Но если полиция быстро выяснит, кто это сделал, кто его отравил, тогда все быстро закончится, и все будет в порядке. Только я боюсь, сами они это быстро не выяснят, а вы, думаю, могли бы, если я вам помогу. Вчера вы сказали, что это ваш долг. Я не могу предложить это полиции, потому что они спросят, с чего бы это.
– Понимаю. – Вулф прищурился. – И каким же образом вы намерены мне помочь?
– Намерена вот как. – Она передвинулась на край кресла. – Как вы вчера сказали, отравила его одна из девушек. Она взяла тарелку среди первых, потом вернулась и взяла другую. Я не совсем понимаю, зачем она это сделала, но вы-то понимаете – значит, все в порядке. Но если она вернулась за другой тарелкой, то вряд ли подошла за ней сразу. Скорее всего, была одной из последних, а полиция уже выяснила, кто был в последней пятерке. Я поняла это по вопросам, которые они мне задавали. Значит, или Пегги Чоут, или Нора Джерет, или Кэрол Эннис, или Люси Морган.
– Или вы.
– Нет, не я, – сказала она просто, словно между прочим. – Значит, это одна из них. Но не могла же она отравить его просто так, ведь правда? Должна быть очень серьезная причина, чтобы отравить человека. Так что тут в первую очередь нужно выяснить, у кого причина была, а с этим я могу помочь. Я не знакома с Люси Морган, зато немного знаю Кэрол и неплохо – Нору и Пегги. А сейчас мы вместе влипли в историю, и я могу сделать вид, будто просто решила поболтать. Мол, поскольку мне пришлось признаться, что я с ним несколько раз обедала и нас видели вместе, и я подумала: кто-нибудь сказал бы им, так что лучше скажу сама. Встречались с ним многие, но он так осторожничал, что мы знаем, кто перешел с ним «последний рубеж», только если они сами признались. А ведь так можно выяснить, у кого из этих четырех девушек была причина его убить, и сообщить вам. И все закончится.
Я поздравил себя с тем, что не успел попросить у нее номерок, а если бы успел, сейчас вычеркнул бы без малейших сожалений. Не хочу сказать, что готов угостить кофейком девушку, только если она полна исключительного благородства, но где-то нужно провести черту. Мне показалось, что Вулф почувствовал то же отвращение, так как потерял дар речи.
– Есть предложение, мисс Яконо, – вмешался я. – Приведите их сюда, всех вместе, и пусть мистер Вулф с ними побеседует. Он, как вы и сказали, очень умный человек.
Она засомневалась:
– По-моему, это не очень хорошая идея. Думаю, они скорее скажут что-то мне, один на один. Вы так не думаете, мистер Вулф?
– Вы их знаете лучше, чем я, – пробормотал он. Ему удалось держать себя в руках.
– А потом, – продолжила она, – когда мы выясним, у кого из них была причина, и сообщим в полицию, я могу сказать, что видела, как она подошла за другой тарелкой. Разумеется, где я видела ее, где была она и где я, будет зависеть от того, кто это. Я видела ваше лицо, мистер Вулф, когда сказала, что вы сможете разоблачить ее, если я вам помогу, видела его выражение. Вы ведь подумали, что двадцатилетняя девушка ничем не может помочь, ведь так?
Тут я посочувствовал ему. Разумеется, он с удовольствием ответил бы, что такая ведьма и двадцати лет может пригодиться, но прозвучало бы это невежливо.
– Вероятно, я отнесся к вашим словам немного скептически, – признал он. – К тому же думаю, вы слишком упрощаете проблему. Тут нужно учитывать все факторы. Во-первых, преступление не было спонтанным, у преступницы был заранее продуманный и хорошо подготовленный план, поскольку яд она принесла с собой. Значит, она заранее знала, что среди гостей будет присутствовать мистер Пайл. Как по-вашему, могла она знать?