Хьюстон

Продолжая болтать, Принц плавно втопил в пол педаль газа, и мы рванули, резво набирая скорость. Виражи сменяли друг друга под визг шин и свист ветра в приоткрытое окошко. На небольших горках машина, словно с трамплина, слегка взлетала в воздух, заставляя желудок подскакивать к самому горлу. Принц при этом радостно улюлюкал. Тедди напряженно сопел, временами шумно переводя дыхание, и только Птицу не было слышно. Впереди показалась небрежно сложенная из старых покрышек невысокая стена. Мы на дикой скорости летели прямо на нее. Чувствуя подступающую панику, я вцепился руками в сиденье так, что пальцы свело от напряжения. Я надеялся, что перерос уже свой детский страх, так как довольно легко переносил поездки в обычном общественном транспорте. Но автомобили остались особой статьей. Я, конечно, уже не бился в истерике, но по-прежнему, чувствовал себя, мягко говоря, не комфортно в этом средстве передвижения даже при небольшой скорости.

Принц, круто вывернув руль, лихо развернул «старушку» перед самой стеной. Позади приглушенно вскрикнула Птица. Казалось, мы чудом избежали столкновения, и даже Тедди облегченно выдохнул.

— Что, чижики, весело! Заценили класс?! — перекрикивая рев мотора, восторженно завопил Принц. Я почти не слышал его. Казалось, что в уши набили плотным слоем вату. Кружилась голова, перед глазами все плыло. Горячий, душный воздух никак не хотел протискиваться в сжатые спазмом легкие. Я начал задыхаться, тщетно пытаясь втянуть в себя хоть немного кислорода. В глазах потемнело. Чтобы сделать вдох, мне нужно было срочно выбраться из этой бешеной карусели. Сильно мешал сдавивший грудь ремень, и одной рукой я торопливо нащупал удерживающий его замок, а другой судорожно нашарил ручку и, приоткрыв упиравшуюся дверь, высунулся в поток мчавшегося навстречу ветра, с размаху ударившего в лицо. Раздался пронзительный крик, и чья-то рука, больно вцепившись мне в плечо, резко вдернула обратно в безвоздушное пространство салона. Я снова задергался, пытаясь вырваться. Тут Птица, перегнувшись через спинку, крепко обхватила меня руками, прижавшись щекой к лицу, и я отчаянно забился, стараясь освободиться от душащих объятий. Сквозь окутавший сознание туман едва пробился ее крик: «Хьюстон, перестань, не надо!» Машину крутануло под сумасшедший визг тормозов и, пролетев еще несколько метров, мы встали.

— Ты что творишь, мать твою, жить надоело! — заорал Принц. Я, вырвавшись, наконец, из рук все еще державшей меня Птицы, вывалился из машины и, стоя на коленях в плотной дорожной пыли, согнувшись пополам, судорожно хватал ртом воздух, крошечными порциями с усилием проталкивая его в легкие и словно со стороны слыша свое сиплое надрывное дыхание. Принц продолжал бушевать, выскочив из машины и перемежая свою речь отборными ругательствами.

— Что за подстава, Тедди! — орал он. — Я из-за вас сидеть не хочу! Забирайте этого придурка и валите отсюда! И чтобы вас здесь больше не было!

Он еще немного пораззорялся, потом сел в машину и, громко хлопнув дверью, уехал.

— Я же говорил, что он псих, — удовлетворенно пробормотал Тедди. — Нормальные люди не будут на всем ходу из машины сигать.

— Сам ты псих! — накинулась на него Птица. — Помоги лучше, не видишь ему плохо. Ох, вы и свиньи!

У нее был такой голос, словно она вот-вот расплачется. Тедди что-то недовольно буркнул, и все же попытался помочь Птице, ухватив мою руку. Но меня вдруг охватила такая злость, что я оттолкнул его и просипел, с трудом выговаривая каждое слово:

— Пошли вы все к черту. Оставьте меня в покое… Да, я псих, ненормальный. Довольны? А вы… ублюдки…

Тедди смачно плюнул мне под ноги:

— Пошли Птица, ничего ему не будет. Психи, они, гады, живучие.

— Сам уходи, дурак ненормальный! — закричала она.

— Ну, как хочешь.

Он ушел, а я, не глядя, на Птицу медленно поднялся и, пройдя пару шагов до обочины, растянулся на жесткой колючей траве, облегченно закрыв глаза. Она опустилась рядом и, помолчав, спросила осторожно:

— Дать тебе воды?

Я помотал головой:

— Не надо.

Стало легче, но все равно каждый вдох давался с трудом. Скоро от напряжения заболели ребра. Головокружение постепенно стало стихать, но перед глазами еще висела густая черная сетка, от которой мир вокруг казался покрытым паутиной частых трещин. Зрелище было на редкость гнусным, поэтому я снова закрыл глаза и видимо отключился. Очнулся от того, что Птица влажной салфеткой протирала мне лицо. Она расстегнула куртку, несколько пуговиц на рубашке и легкий ветерок приятно холодил шею и грудь. Этот же ветерок красиво ворошил Птице волосы, иногда бросая на лицо темные пряди, которые она убирала привычным движением руки. Когда смог немного продышаться, приподнявшись, спросил у нее:

— Как они узнали? Йойо проболтался, да?

От мысли, что своим «испытанием» я обязан несдержанности Йойо, на душе стало так паршиво, словно меня предали. Хотя, он ведь мне подписку о неразглашении не давал, да и за друга видимо не считал, так что какие претензии. И все же.

— Не ожидал от него.

— Нет, не Йойо.

Птица опустила глаза, а я обрадовался, сразу охотно поверив ей.

— Они в твоем личном деле прочли.

Я вопросительно уставился на нее. Все личные дела хранились у директора под замком. По-моему, даже в сейфе, и уж точно не имели хождения среди воспитанников в качестве занимательного чтения на сон грядущий.

— Его Син принес, еще на той неделе.

— Из библиотеки?

Птица слегка улыбнулась, оценив сарказм.

— Нет, конечно. Из кабинета директора.

— Зачем он это сделал? И как?

— Ну, в общем, Син любую дверь открыть может.

Я угрюмо хмыкнул:

— Надо же, криминальный гений. И как он с таким талантом и на свободе до сих пор.

Птица протяжно вздохнула и затеребила край рукава. Она всегда так делала, когда нервничала. Ей было неприятно говорить мне об этом. Вроде как, дружка выдавала, за такое его точно по головке не погладили бы. Но все же сказала. Может, не хотела, чтобы я на Йойо думал. Птица, она справедливая была. Это я давно заметил. Интересно, где Син ремесло взломщика освоил? И как, в самом деле, не загремел туда, где небо в клеточку, а друзья в полосочку?

— Это длинная история. Не осуждай его, он не со зла.

Ну да, не со зла, как же! По доброте душевной! Исключительно из соображений расширения кругозора и эрудированности. А еще повышенной чуткости, чтобы лучше понимать тонкий внутренний мир своих товарищей и как-нибудь ненароком не нарушить их душевный покой.

— Ты тоже читала?

Она кивнула, немного замявшись, и опустила глаза. Ну, конечно, читала! Потому и не удивилась, когда Тедди про психушку речь завел. Остановить его пыталась, чтобы не разболтал лишнего. Может, тоже все это время меня за ненормального держала. Так горько стало.

— Ясно… Ну и как, интересно было?

— Не злись. Пожалуйста. И не обижайся, здесь у каждого что-нибудь да есть за душой. Думаешь у Тедди все гладко?

— Не думаю. Было бы гладко, сюда не попал.

Теддина биография волновала меня сейчас меньше всего. Я злился на него, но еще больше на себя, что позволил втянуть в эту глупую историю, да еще при Птице. Хотя потому и позволил, что при Птице. Потому что увидел в ее глазах кроме беспокойства еще и понятное, в общем, любопытство. Вот только на что надеялся? Что этот не самый приятный факт биографии, «скелет в шкафу», остался далеко в прошлом и никак меня больше не достанет. Наивная лесная зверушка — сказал бы Йойо! Зачем только Сину понадобилось копаться в моем личном деле, рисковать, доставая его из директорского кабинета. Что он хотел там найти и зачем? Скорее всего, смеха ради, поиздеваться при случае. Так ведь молчал все это время, только зачем-то Птице его подсунул, да наверняка еще прокомментировал от души. Хотя она все же молодец! Зря я так на нее… Обычно после этого на тебя сразу как на придурка смотреть начинают, как на идиота конченного, словно, в самом деле, ты у них на глазах в штаны мочишься, да слюни пузырями пускаешь. А она ничего — разговаривает как обычно, не шарахается, не косится.