Мертвая сцена

– Вы думаете, что я либо симулянт, либо больной. Но ни то ни другое не является правдой. Зачем же мне с вами хоть о чем-то беседовать, если заранее понятно, что вы не встанете на мою сторону?

– Или на сторону правды? – быстро спросил Филипп Филиппович.

– В данном случае это одно и то же, – махнул я рукой.

– Вы напрасно считаете, что я заведомо окажусь не на вашей стороне, – помолчав, продолжал доктор. – Если ваш рассудок действительно помрачен, то, поверьте, я удостоверю этот факт. Я независим в вопросах психиатрии, и здесь никто не может на меня повлиять.

– Да не помрачен мой рассудок, не помрачен! – в отчаянии простонал я. – В этом-то все и дело!

– Знаете, в чем главная специфика душевных болезней? – неожиданно спросил Филипп Филиппович. – То есть в чем их отличие от болезней более привычных – физических?

– Ну и в чем же? – хмыкнул я, с неохотой втягиваясь в продолжение разговора.

– В том, что страдающий от физической болезни, как правило, знает, что болеет, соглашается с этим фактом. Человек же душевнобольной практически никогда не признает наличие у себя заболевания. По крайней мере, до какого-то момента.

Я презрительно фыркнул:

– Намекаете, что я больной на голову и не знаю об этом?

– Все может быть, – спокойно ответил доктор.

– Филипп Филиппыч, это чушь! Как вы себе это представляете? Я заболел – и стал считать себя не тем, кем являюсь на самом деле?!

– Такие случаи весьма распространены, – сказал он тоном знатока.

– Да, но я прекрасно помню всю свою жизнь! Жизнь Уткина, а не Носова, понимаете?!

– Вы могли изучить чужую жизнь, – с тем же почти издевательским спокойствием продолжал психиатр. – Тем более что речь идет об известном человеке.

– Ну и как это тогда?.. – взмахнул я руками, с досадой сознавая, что диалог с психиатром меня разволновал. – Как это возможно?.. Я изучил чужую жизнь перед тем, как заболеть и представить себя на месте другого? Так, что ли?!

– Вы могли изучать не намеренно, не для того, чтобы, как вы выразились, заболеть. Вас просто мог на протяжении многих лет интересовать известный кинорежиссер Уткин. Тем более что когда-то вы с ним вместе учились…

– Доктор, – взмолился я, – вы уже поставили диагноз – или как вас понимать? Я и есть Уткин!

– Диагноз поставим позже, – ласково сказал Филипп Филиппович. – Вот еще немного поговорим и…

– Филипп Филиппыч! – перебил я. – Скажите прямо: вы считаете, что я Носов, и переубеждать вас в этом бессмысленно?

– Вы действительно Носов, – немедленно произнес он. – Хотя я допускаю, что сами себя вы им не считаете.

– Это просто бред, – со злостью прошипел я.

– Мой бред? – уточнил доктор.

– Видимо, ваш, раз вы психиатр! Говорят же, что все психиатры – сами психи…

– То есть в существование психических заболеваний вы, по крайней мере, верите?

– Ну, видимо, они бывают, – пожал я плечами.

– А я вам как специалист говорю, что они не только бывают, – самым резонным тоном молвил Филипп Филиппович, – но и могут поразить фактически любого. Да, в том числе и психиатра. Но чаще все-таки в лечении нуждаются пациенты, а не врачи, – развел он руками, словно отчасти сожалел о таком положении вещей.

Вот уже несколько дней я по многу часов разговариваю с Филиппом Филипповичем. Он все-таки втянул меня в свои сети. Более того – он заронил в меня искру сомнения. Небольшого, крохотного, но все-таки сомнения. Я действительно слегка стал сомневаться в том, кем являюсь на самом деле. Иногда я как будто прихожу в себя и говорю себе же: «Нет, это невозможно! Пора кончать с разговорами! Он очень убедительный, этот доктор, он профессионал. Вот он и запудрил мне мозги. Как я могу хоть на секунду усомниться в том, кто я есть?! Я Устин Уткин – и точка!»

Но это чувство, к сожалению, быстро проходит. Чаще всего я теперь занимаюсь в одиночестве тем, что представляю себя Носовым. Могу ли я им быть? Возможно ли это? Доктор уверяет, что возможно. Я не верю, а он только кивает: правильно, вы и не должны верить, вы ведь больны. А тот факт, что люди сходят с ума, нельзя отрицать. Иногда действительно сходят. Все об этом знают. Так, может, я и впрямь – сошедший с ума неудачник Носов, возомнивший себя успешным Уткиным? И на этой же почве его и убивший? Доктор говорит, что такое бывает. Реально случившееся полностью вытесняется из головы бредовой галлюцинацией, иллюзорным воспоминанием, которое воспринимается больным как абсолютно подлинное.

И на все мои слова у этого Филиппа Филиппыча есть ответ, буквально на все. Когда я говорю, что помню во всех подробностях свою многолетнюю совместную жизнь с Аллой, он возражает:

– На протяжении этих самых многих лет вы лишь фантазировали о том, как бы вы жили с ней. На деле вам это не удалось. И это, вероятно, стало одной из причин вашего заболевания.

Короче, он уже не сомневается, что я больной. И своей железобетонной уверенностью заставляет сомневаться и меня.

В этой безумной ситуации есть один только плюс: смертная казнь мне уже не грозит. Грозят годы лечения в психушке, но это вроде бы можно пережить. Доктор уверяет, что можно. Хотя и не скрывает, что люди редко выходят оттуда полностью выздоровевшими. Если вообще когда-нибудь выходят.

Подумать только, я – спятивший Носов! Настолько влезший в шкуру Уткина, что полностью поверивший в целиком придуманную чужую жизнь!

– Филипп Филиппыч, – спросил я сегодня доктора, – а как вы думаете… если я действительно Носов, то когда я… когда перестал считать себя Носовым и стал считать Уткиным?.. Одним словом, когда именно я спятил?

– Думаю, именно в тот момент, когда вы убили Уткина, – со своим неизменным ледяным спокойствием ответил психиатр. – Вас настолько шокировало собственноручно совершенное злодеяние – вероятно, первый в вашей жизни по-настоящему ужасный поступок… В общем, это убийство вас настолько потрясло, что ваша психика в целях элементарной самозащиты перестроилась. И в ту же минуту вы уверились в том, что вы – Уткин, стоящий над трупом покончившего с собой Носова.

– Я готов был бы полностью в это поверить, – дрожащим голосом ответил я, – если бы только мне предоставили хоть одно доказательство того, что я – этот самый Носов.

– Боюсь, на данный момент вы можете признать этот факт только путем логических умозаключений, – сказал доктор. – Но если вы это сделаете, то, уверяю вас, рано или поздно вы вспомните все, что произошло. Осознаете себя Носовым – и вылечитесь.

– А если я… только притворюсь, что осознал? – спросил я. – Чтобы выйти на свободу.

– Меня вы так не проведете, – самодовольно улыбнулся Филипп Филиппович. – Да и любого другого хорошего специалиста – тоже.

Из этой затянувшейся, не знаю даже на сколько дней, психотерапии меня внезапно вытащил визит Аллы. Ее посещение было, мягко говоря, как ушат ледяной воды. Да, она пришла ко мне на свидание. Чего я меньше всего ожидал.

Я еще подумал, когда меня только к ней вызвали: если она начнет разговор в духе «Носов, как ты мог так поступить?», мое сопротивление доводам Филиппа Филиппыча окончательно будет сломлено.

Но разговор пошел совсем по-другому – с первой же фразы Аллы, даже с первого произнесенного ею слова…

Сначала она молчала, и я тоже. Через полминуты она выразительно посмотрела на охранника, стоявшего совсем рядом со мной.

– Хотите поговорить с ним наедине? – вежливо поинтересовался охранник у наверняка известной ему актрисы.

Алла кивнула.

Придя со мной в комнату для свиданий, охранник первым делом нацепил на меня наручники. Меня это огорчило. Они думают, что я наброшусь на Аллу и попытаюсь ее задушить? И вообще чье это указание – следователя или доктора?

Теперь же я думаю, что Алла сама попросила надеть на меня эти отвратные кандалы. И благодаря им охранник без всяких опасений вышел из комнаты, оставив меня с Аллой тет-а-тет.

Наручники были замкнуты на мне сзади. Крайне неприятно общаться с кем-нибудь в таком унизительном, скованном положении. Не говоря уже о том, что попросту сидеть так неудобно.