Страница 4 из 14
Это умопомрачительный поцелуй. Горячий и самый лучший за всю мою жизнь. Так меня ещё никто и никогда не целовал.
Глава 4
Аркадий
– Аркаш, ну хватит уже, прошу тебя, – Паша без меня уйти не может. У него слишком развито чувство ответственности, а мне после беседы с девчонкой хорошо стало. Настроение поднялось. Права, сто раз права! Я ж теперь свободен! Могу делать всё, что пожелаю.
Собственно, вместе с домом я лишился всего. И контроля – в том числе. Завтра же заберу документы из ненавистного экономического – плевал я глубоко на профессию, что не близка мне и даром не нужна. С сентября восстановлюсь в медицинском. Вряд ли раньше удастся, но попытаться можно, разузнать, что к чему. А пока работу найду. Аллилуйя!
И с этого момента жизнь заиграла всеми красками радуги. Удовольствие в чистом виде, с ног сшибающая эйфория. Лучше этого состояния – только секс. И то не уверен.
Всё остальное помню смутно. Кажется, пил, пытался развеселить Пашку. Танцевал, потом опять пил, не забывая девчонку из вида не упускать. Отличный якорь. Прямо крюк надёжный. С такой можно и в пропасть – вытащит обязательно. А я в людях хорошо разбираюсь. А точнее, чувствую.
Я начал проваливаться, как только упустил её из виду. Но зов крысолова силён: я шёл за девчонкой, как за звуками дудочки. Настиг её, чтобы уже не отпустить. Мой якорь. Ничего не знаю. Меньше всего сейчас я хочу проваливаться в небытие.
У неё тёплые губы. И пахнет она ягодами и лесом – что-то такое немного сладкое с кислинкой, хвойное и пьянящее. Голову сносит напрочь. Хотя куда больше. Паша прав: надо было остановиться.
Она вначале застывшая, как неживая. Губы у неё неподатливые, сжатые, а тело деревянное. Но я сейчас чёртов папа Карло, и у меня желание из чурбачка выстрогать Буратино – нечто тёплое и гибкое, идеально мне подходящее.
Это не обольщение, нет. Не набор тупых, безотказно срабатывающих приёмов, когда стоит только правильно пальцем пошевелить, и любая девчонка – моя. Вот сейчас я об этом не думаю. Потому что не от скуки или развлечения ради стараюсь. Я и на самом деле чувствую себя скульптором, великим художником, что способен оживить статую, создать трёхмерное чудо, сотворить сумасшедшую инсталляцию, сваять шедевр – не меньше!
Вдохнуть жизнь, увидеть, услышать, почувствовать, как бежит кровь по её венам и восторжествовать: это я! У меня получилось! Я крут! Великий создатель и зачинатель нового движения!
Я не знаю, в какой момент она дрогнула. Выгнулась навстречу, губы её ожили. Пальцы в волосах моих зарылись, отчего – молнии по всему телу, ликование в сердце. И после этого – ликование и провал. Тёмный вихрь, что тянет меня на самое глубокое дно, где очень, очень хорошо… Не отпускай меня, мой якорь, иначе я пропаду…
Алла
Я сопротивлялась изо всех сил притяжению. Нет, оттолкнуть не пыталась, а побыть безучастным зрителем немного получилось. Но уже тогда я понимала: ничего не выйдет, Драконов сейчас не в том состоянии, чтобы понимать слово «нет». А я не в том состоянии, чтобы его произнести вслух.
Я не удивилась страстному танцу его тела и губ. Скорее, Аркадий подтвердил мои смутные подозрения, что такие, как он, вряд ли песня на один мотив. Натурал. В крайнем случае – бисексуал.
Я могла об этом думать, пока притворялась ветошью. Потом стало совсем не до размышлений на посторонние темы.
Он словно выдавил из меня лишнее. Остались только мы. Я не поняла, как оттаяла и ответила ему. Мы жарко сплетались в тёмном коридоре в объятьях. И большой вопрос, кого из нас больше шатало.
Позже, вспоминая детали этого безумства, я не могла с уверенностью сказать, кто из нас был инициатором всего остального.
Кажется, он превратил меня в совершенно неуправляемую кошку. Отчётливо помню, как схватила его за руку и потянула за собой. А дальше – вся инициатива у него. Он решал, когда мы остановимся и поцелуемся ещё раз. Гладил лицо моё, словно я реликвия, доставшаяся ему по наследству, а он никак не может нарадоваться свалившемуся на голову счастью.
Молча. Ни слова, будто мы дали обет молчания. Дыхание одно на двоих и два взбесившихся тела. Не понять, где чьи ноги и руки, кто об кого трётся. То, что у нас ни одной головы на двоих – тоже к гадалке не ходи.
Я не помню, как мы очутились в полутёмной комнате. Кто с кого одежду срывал – медленно, постепенно, не прекращая поцелуев – тоже не помню.
Руки его гладят шею и сжимают плечи. Мои пробираются под свитер и футболку, бесстыдно шарят по груди, касаются живота. Ах, как он прекрасен! Живой, настоящий, горячий. Под кожей двигаются гладкие литые мышцы. По нему можно анатомию мышечной системы изучать – куда там картинкам на бумажных страницах!
Аркадий не отстаёт: его пальцы пробегаются по моей груди, вызывая ещё большую бурю и смятение, ладони меряют талию – обхватывают почти полностью. Большими пальцами он поглаживает мой живот. Из глотки его рвётся возглас удовольствия. Кажется, ему всё нравится.
А потом мы падаем на широкую кровать, и я на короткий миг застываю от ужаса: это вип-комната, мне здесь не место. Меня ждут большие неприятности, если кто-то застанет, увидит, застукает с поличным.
– Всё будет хорошо. Верь мне, – после долгого молчания голос его звучит хрипло и слишком громко. Я вздрагиваю, а затем он прижимается ко мне горячим телом, и мысли разлетаются в разные стороны, как птицы.
Шорох крыльев. Мягкие перья планируют вниз, покачиваясь от дуновения ветра. Полумрак дышит желанием, пахнет телами, что готовы любить. Рассеянный свет выхватывает тёмную голову, плечи и руки, что касаются меня нежно и благоговейно. Я чувствую себя желанной, единственной, пусть на эти краткие мгновения.
У него получается заставить меня забыть обо всём и жить лишь этими крошечными светлячками, что рассыпаются по телу от его поцелуев. Он зажигает меня, как свечу, дарит нестойкое, но очень живое пламя.
Пальцы его высекают искры. Воздух потрескивает от напряжения. Томление. До предела натянутая струна, которая звенит внутри, рождая дрожь и ожидание, что темноту раскроит пополам молния, подарит свет – резкий и острый, ослепляющий и дарящий освобождение.
Шелест пакетика от презерватива – почти не слышный из-за толчков сердца, что грохочет в ушах, заглушая все остальные звуки, а затем высоковольтный разряд, когда Аркадий входит в меня – медленно, с наслаждением, растягивая удовольствие.
И я благодарна ему за эту неспешность, за ощущение, что всё происходит правильно, по-настоящему сильно, как точный выстрел в мишень, как восторг от любования шедевром.
У него получается убедить, что это так. У него вообще всё очень хорошо получается, будто он виртуоз, универсальный музыкант, что с лёгкостью способен сыграть на любом инструменте без нот, на слух, следуя только за собственным вдохновением и внутренним безошибочным ритмом.
Он движется, а я откликаюсь, иду ему навстречу. Мы встречаемся, как берег и волна, как небо и земля. Бесконечное кольцо наших рук и ног, нашего единения и дыхания, поцелуев и стонов.
Он таки дарит мне молнию – и это намного ярче и ослепительнее, чем я думала. Я открываю рот в немом крике, бьюсь в экстазе, разлетаюсь искрами фейерверка, каплями росы, бликами солнечного света. Проливаюсь тихим дождём, загораюсь чистым рассветом, расцветаю, как щедрая земля, напоённая влагой и негой, теплом и благодатью.
Он напрягается, дрожит и успокаивается вместе со мной. Тишина. Глубина океана. Новая точка отсчёта. Неизведанный виток времени.
Я думаю о том, что ничего не знала об этой стороне жизни до встречи с Аркадием Драконовым. Думаю, что… ничего не успеваю подумать, когда он опять оживает. Я снова любуюсь, как перекатываются под кожей его мышцы. Впитываю новые поцелуи и дарю свои. Не хочу отпускать, но и не смею задерживать. Он сам не хочет уходить. Нам хорошо вместе ещё раз. А потом ещё…