Мой пушистый фамильяр

— Где я?

— В больнице, где же еще? — усмехнулся мужчина. — Неделю без сознания лежала.

— А что со мной случилось?

— Травма головы, — коротко ответил врач и, приподняв мне веко, посветил в глаз фонариком. Затем то же проделал со вторым глазом.

Глаза немедленно заволокло слезами, и я всхлипнула, словно и вправду заплакать собиралась.

— Ну, ну, — успокаивающе произнес врач, — не надо плакать. Теперь все хорошо будет.

И обратился к стоявшей рядом медсестре:

— Пока лечение продолжаем прежнее, завтра после обхода посмотрим по состоянию.

Та молча кивнула.

— А вам сейчас нужен покой и сон. И никаких волнений, — повернулся врач ко мне. И — снова медсестре: — Успокоительное ей вколите.

Та вновь кивнула. И врач, уже не обращая на меня внимания, подошел к соседней кровати, на которой лежала пожилая женщина. А я закусила губу, пытаясь осознать его слова.

Значит, я уже неделю в больнице лежу. А как же все, что со мной происходило? Ведьма, Ковен, Пушистик? Неужели все это — просто мой бред, вызванный травмой?

Просто бред? И Антрон — тоже бред?

По щекам потекли слезы.

Нет, не верю! Не может этого быть! Я же жила там, я все чувствовала. И времени прошло намного больше, чем одна неделя!

Вот именно — больше…

Перевела взгляд на капельницу, от которой к моей руке тянулась трубочка с лекарством, взглянула на закрепленную в вене иглу, вздохнула судорожно и закусила губу, пытаясь успокоиться.

Врач же сказал, что мне сейчас нельзя нервничать.

Но слезы текли сами собой, и я, с трудом подняв тяжелую руку, вытерла их ладонью.

Все, хватит ныть. Антрон бы этого не одобрил. Да и Персен бы разозлился. Не любят они нытиков.

 Не любили.

И вообще, какое мне дело, что они любят, если их не существует. Если они — плод моего бреда.

На душе лежал даже не камень — скала, мешающая дышать. Каждый вдох давался с таким трудом, что приходилось себе командовать: вдох — выдох, вдох — выдох, иначе бы грудная клетка просто не справилась со столь трудной задачей. Хорошо хоть сердце как-то умудрялось работать самостоятельно, стучало лихорадочно, сбиваясь на бег, отчего к горлу подкатывала тошнота.

Словом, состояние у меня было в самый раз для больницы. И я даже обрадовалась, когда в палату вошла медсестра, держа в руке шприц с лекарством.

Не знаю, что уж она мне вколола, но после этого уснула я быстро. И, к моему горю, в эту ночь мне ничего не снилось.

 A утром, после обхода, ко мне в палату ворвалась Катька. И разревелась, увидев мою слабую улыбку.

— Васька, как ты нас всех напугала!

— Не шуми, — прошептала я. — У меня голова болит.

— Прости! — сразу сбавила тон подруга. — Ты как?

— Нормально. Слабость только. А что врач говорит?

— Не знаю, — мотнула головой Катерина. — Там с ним сейчас твоя мама разговаривает. Но, видимо, все хорошо, раз меня к тебе пропустили. Правда, сказали, что ненадолго. Не больше пяти минут.

И деловито начала выгружать на тумбочку пакеты с яблоками, апельсинами и виноградом.

— Все мытое, можешь сразу есть. Завтра еще принесу.

— Я до завтра столько не съем, — серьезно проговорила я и вспомнила Пушистика: он бы это в один присест слопал, да еще и пожаловался бы, что мало дали.

От воспоминаний сразу стало горько.

Что ж, придется привыкать жить по-старому. Забыть о своих якобы способностях. О приключениях. Ходить на нелюбимую работу, вносить в таблицы циферки и ждать пенсии. Потому что такой насыщенной жизни, как в Ландрии, у меня здесь точно не будет.

Лет в сорок завести пяток кошек, чтобы оживить пустой дом, где никогда не зазвучит детский смех. Ведь такого мужчину, как Антрон, я здесь вряд ли встречу.

И вспомнила, как была потрясена, увидев лежащего в пентаграмме красавца.

Это был он — тот, кого я когда-то в юности нарисовала, увидев во сне, и которого ждала всю жизнь, глупо влюбившись в собственный рисунок. Тот, чей облик принял Дух, пытаясь соблазнить меня в пещере.

Вьющиеся густые волосы, широкие плечи, сильные, но ухоженные руки, которые, наверное, умеют крепко обнимать. Мужественные, и в то же время утонченные черты лица. Странное сочетание. Не увидела бы воочию, не поверила бы, что так может быть.

Воочию… Скажи лучше — в бреду. В бреду можно и не такое увидеть.

А ребенка можно и без любви зачать. За деньги, например. Если мальчик родится, назову его Антоном. Антон Антонович. И будем мы с ним жить вдвоем. Ну, и с кошками, разумеется. А может, Тошка себе еще собаку захочет завести. Придется кошек с ней мирить. Так что скучно нам не будет, это точно.

— Ты меня опять не слушаешь, — ворвался в мои горькие думы укоризненный голос подруги. — А мне уже уходить пора. Пять минут прошло.

Катька встала, шагнула к двери, потом обернулась, взглянула на меня очень внимательно, и внезапно сказала:

— А ты изменилась, Васька.

— В смысле? — не поняла я.

— Не знаю, — пожала плечами подруга. — Но что-то в тебе не так.

И улыбнулась:

— Ладно, не заморачивайся. Я сама не поняла, что сказала. До завтра!

— До завтра, — вымученно улыбнулась я в ответ. А когда Катерина закрыла за собой дверь, удивленно хмыкнула: что значит — что-то во мне не так? Мудрит Катька.

Но подумать об этом мне не дали. Дверь снова распахнулась, и в палату вошла мама. Сразу начались охи-вздохи, возгласы, что нужно быть осторожнее, что родители бы не пережили, если бы со мной что-то случилось, что у отца чуть инфаркт не случился от переживаний…

Вот никогда не понимала, когда мама, пытаясь меня в очередной раз усовестить, говорила про папин инфаркт. Что значит «чуть не случился»? Инфаркт либо есть, либо его нет. Середины не предусмотрено.

Впрочем, обычно подобными словами маме удавалось вызвать у меня чувство вины. Но — не в этот раз.

Я удивленно прислушалась к себе: нет, виноватой я себя не ощущала. Странно. Кажется, Катька права и во мне действительно что-то изменилось.

Только что? И, главное, почему? Слишком сильно головой приложилась?

С трудом дождавшись маминого ухода, закрыла глаза, пытаясь уснуть в надежде, что хоть во сне снова окажусь в Ландрии, но, увы, и в этот раз мои надежды не оправдались.

 Через несколько дней меня выписали. Сказали, что никаких последствий травма не дала. Что сотрясение мозга, как ни странно, оказалось не сильным, и теперь все врачи дружно недоумевают, почему я так долго без сознания провалялась. Что жить я буду долго и счастливо. Словом, выдали мне на руки голубую бумажку с датами моего пребывания в больнице, и в сопровождении мамы и Катьки отправилась я домой.

И начались у меня трудовые скучные будни.

После того, что случилось со мной в Ландрии, снова погрузиться в бухгалтерские проводки, целый день сидеть и вставлять циферки в таблицы, было невыносимо. Хотелось другой жизни, той, которой я жила целый месяц.

Точнее, как выяснилось, которой целую неделю бредила.

От воспоминаний хотелось выть в голос, но я приходила домой, забиралась с ногами на диван и весь вечер бездумно смотрела телевизор, во время рекламы переключая каналы, а потом забывая, что я смотрела. Мне было все равно.

Катька удивлялась произошедшим со мной переменам, но я почему-то даже ей не могла рассказать о своем… бреде? Сне? Видении?

Кстати, сны мне сниться вообще перестали. Ложилась вечером, и как в черную яму проваливалась. Утром приходила в себя и отправлялась на работу.

Катька переживала из-за этого. Ей очень нравились мои сновидения, и она надеялась, что их отсутствие — просто последствия травмы, и что со временем сны вернутся.

А я не знала, хочу ли их снова видеть, зная, что это — всего лишь сон, и я никогда больше не смогу встретиться с его героями наяву.

Пока я лежала в больнице, меня обрили наголо, чтобы как следует рассмотреть рану, которую я получила, врезавшись затылком в асфальт. Ну, и чтобы обследования проводить удобнее было, разбираясь, почему я из комы выйти не могу. Успокаивали: ничего, новые волосы вырастут. Да я и не переживала. В больнице ходила с перевязанной головой, а когда пришла пора выходить на работу, парик купила. Симпатичный такой. Короткая модная стрижка, и цвет волос мой, натуральный темно- русый. Я всю жизнь такой была, пока рыжей ведьмой не стала.