Страница 10 из 134
— Как сурок, — шепотом ответила та. — Не замерзли?
— Немного, — Катя повесила куртку на крючок. — Спасибо, Арина Ивановна. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи!
— Грустная она какая-то, тебе не кажется? — уже в кровати поделилась женщина с мужем своими наблюдениями. — Вот-вот свадьба, вопрос с операцией решится. Вроде бы хорошо все складывается, а на ней лица нет. Может, зря ты настоял, чтобы она вышла замуж за Генриха? Не любит она его.
— Любит, не любит… — проворчал Александр Ильич. — Налюбилась уже: сначала Виталик, затем Ладышев. Хватит себе и нам жизнь портить. Главное, чтобы человек попался хороший, любил и ее, и Марту. Стерпится — слюбится. Давай спать.
— А ведь он сегодня был на перроне… — решилась поделиться Арина Ивановна.
— Кто он?
— Вадим Ладышев. Прямо напротив вагона столкнулись. Растерялась, подумала, что он тоже Катю приехал встречать.
— Еще чего надумала! Да я ему даже приблизиться к ним не позволю! Да я… — от негодования Александр Ильич едва не захлебнулся. — Пусть только появится, гаденыш, пусть только!..
И без того немногословному Александру Ильичу не удалось подобрать слова, чтобы передать свои эмоции. Вскочив с постели, он, натыкаясь в темноте на предметы, заметался по небольшой комнате.
— Да, он… Да я… Неужели после всего она продолжает с ним общаться? — Он вдруг резко остановился. — Да как она?..
— Саша, Саша, успокойся! — перепуганная Арина Ивановна включила ночник, ступила босыми ногами на пол и, поймав мечущегося по спальне мужа, крепко обняла. — Ничего не случилось. Катя его даже не заметила. Я на всякий случай у нее спросила, кто знает о ее приезде. Его не упомянула. Так что успокойся, пожалуйста. И не шуми. Разбудишь, начнешь расспрашивать… Вдруг она о нем думать забыла, а ты тут со своими подозрениями? Успокойся, присядь. Сейчас капли принесу… Вот, выпей, — протянула она чашку воды с разведенным снадобьем. — Все хорошо. Дочь с внучкой спят в соседней комнате, я рядом… Спи, дорогой! Утро вечера мудренее.
Как маленького, Арина Ивановна уложила мужа в кровать, укрыла одеялом, выключила ночник и прислушалась: за стенкой тихо, ни шорохов, ни звуков.
«И зачем я вспомнила про Ладышева? — пожурила она себя. — Эх, знать бы, что у Кати в голове! Упрямая ведь, вся в отца. Слова лишнего не скажет, все в себе носит. Надо у Оксаны выпытать, что у нее там с Генрихом. Не пожалели бы мы после…»
Катя свернулась в клубок, стараясь не коснуться Марты, укуталась в одеяло: замерзла — все же осень. Эх, надо было не ждать согласия Генриха, а купить билеты и приехать летом, как планировала. Так нет, всё надеялась договориться, откладывала поездку. А когда поняла, что разговоры-уговоры бессмысленны, билеты на поезд были только на первые числа сентября. Можно, конечно, лететь и самолетом, врачи разрешали, но на двоих с багажом это выходило дороже. А деньги приходилось экономить: все бытовые траты они с Генрихом оплачивали пополам. Так договорились изначально: Катя старалась сохранить хоть толику самостоятельности и независимости, а он, как признался, был не в состоянии взять на себя все расходы. Конечно, если он пройдет кастинг на роль ведущего в ток-шоу, положение изменится, и, конечно же, она будет этому рада. Было только одно «но»: Генрих сообщил, что в таком случае им придется переехать. Значит, еще одна ниточка связи с родными станет тоньше.
А ведь с Оксаной они настолько подружились, даже сроднились, что между сестрами по крови такое редко встретишь! И ее дети, и Роберт стали такими же близкими. Жаль, что между Оксаной и Генрихом с первого дня знакомства возникла стена отчуждения. С его стороны это было объяснимо: не рассчитывал, что в Германии у Кати найдется более близкий человек, чем он. А тут вдруг объявилась сестра! Да еще взяла Катю под опеку. В свою очередь Оксана сразу заподозрила Генриха в неискренности, утверждая, что Катю он не любит, а маниакально живет прошлым и хочет заполучить ее как вещь, как долгожданный приз. И Марту не любит, как бы ни старался это скрыть и убедить всех в обратном. Ревность, что ли, ею руководила? Сложно сказать.
За все время был лишь один короткий период, когда Оксана и Генрих были солидарны. Спустя несколько месяцев после второй операции Кате следовало принять решение: ехать с дочерью домой или же оставаться в Германии до следующего хирургического вмешательства. И здесь оба принялись ее уговаривать: только оставаться! Зачем рисковать? Клиника под боком, они оба, насколько смогут, будут ей помогать. А если вдруг Марте понадобится срочная консультация, что тогда? Снова собирать документы, открывать визы? Это же сколько времени займет! Могут и не успеть!
Пожалуй, это был самый весомый аргумент. Катя и сама больше всего в жизни страшилась подобного случая. Потому и решила остаться. Но честно предупредила: как бы ни старались они ее уговорить в следующий раз, после третьей операции, как только позволят врачи, они с Мартой сразу уедут домой в Минск.
К сожалению, слишком многое изменилось за три следующих года. И если Генрих победит в кастинге, а она станет его женой, ей придется переезжать не в Минск, а в другой город, далекий от Энгера, от Оксаны. Он сразу заявил, что намерен строить патриархальную семью: в такой вырос и другой не признает. И практически с первого дня, как стали жить вместе, начал готовить будущую супругу к новой роли: стал более категоричен, более требователен, злился, если она пыталась с ним спорить, не соглашалась с его мнением. И все же пока многое терпел, в том числе Катину самостоятельность. Особенно финансовую. Но постоянно напоминал, что, как только они официально оформят отношения, о разного рода вольностях ей придется забыть. Семья — это не только права, но и обязанности. Ей придется помогать мужу, поддерживать его, делить с ним радости и горести.
Катя уже была в роли супруги и понимала ее плюсы и минусы. И все же многое в прошлой семье было иначе: они с Проскуриным советовались, помогали друг другу, в то же время каждый обладал определенной степенью свободы, жил своей жизнью, развивался как личность. И до поры до времени такая модель семьи не давала сбоев. Но в той семье ситуация изначально складывалась иначе: женились-то по любви.
Сейчас же никакой любви с ее стороны не было. Была лишь осознанная необходимость, за которую ей придется многим заплатить. И чем ближе был день бракосочетания, тем мрачнее становилось у Кати на душе.
«Все ради тебя, моя любимая девочка, все ради тебя, дорогая! — она проверила, укрыта ли Марта одеялом со стороны стены. — Только ради тебя, солнышко!.. Выдержу как-нибудь…»
2
— Доброе утро! Что слышно? — прорвавшись сквозь полосу утреннего тумана в низине, Ладышев позвонил первому заму.
— Доброе, да не очень, — буркнул Андрей Леонидович. — ЧП у нас. Проникновение на объект. Есть пострадавший: Петровичу по голове дали. Так что сейчас здесь и скорая, и милиция, и охрана.
— А Зиновьев?
— Умудрился почти всё проспать! В четвертом часу проснулся по нужде, заметил активность в комнате охраны, сразу мне позвонил. Я приказал не высовываться, сидеть в машине. Только он не послушался: пробрался к входу, заметил лежащего на полу Петровича и нажал тревожную кнопку. Как только сирена заорала, преступники ретировались: сбежали через запасной вход, перемахнули через забор. Трое их было, у соседей на парковке машина ждала.
— А что Петрович?
— Пришел в себя, но толком ничего сказать не может: смотрел в мониторы, листал журнал, тут сзади ударили по голове… Что странно, нигде нет следов взлома. Я все обошел. Одно из двух: или он сам их впустил, или… я вчера об этом говорил. И еще жесткий диск с камер наблюдения похитили.
— Плохо. Еду, — нахмурился Ладышев, нервно вцепившись в руль.
До Колядичей он долетел быстро. На огороженной территории перед входом в здание стояли две милицейские машины, но скорой уже не было. В машинах тоже никого.