ДИКИЙ ВОЛК(Сборник НФ)

— Вы хорошо прожили, — сказал чужак.

Он стоял в углу, очевидно собираясь стоять там бесконечно.

«Он не стоит здесь, — подумал Орр. — Не так он должен стоять или лежать или сидеть или быть. Он стоит здесь, как стоял во сне. Как будто кто-то видит его во сне».

Он лег и ощутил жалость и сочувствие чужака, стоявшего в углу комнаты. Чужак видел его. Видел не глазами. Видел короткоживущее, слабое, странное существо, бесконечно уязвимое, плывущее в безднах вероятности, нуждающееся в помощи. Орру было все равно. Ему нужна помощь. Усталость охватила его, подняла, как морская волна, в которую он медленно погружался.

— Эр’перрихис, — пробормотал он, сдаваясь сну.

— Эр’перрихис, — беззвучно ответил Э’пенемен Асфах.

Орр спал и видел сон. Сны его, как волны в открытом море далеко от берега, приходили и уходили, поднимались и спадали, глубокие и безвредные, ничего не ломающие, ничего не менявшие. Они танцевали танец среди других волн бытия. И во сне большие зеленые морские черепахи вынырнули, проплыли с тяжелой грацией в глубину и ушли в свой мир.

В начале июня деревья покрылись свежей листвой и зацвели розы. Весь город покрылся розами. Дела шли хорошо. Экономика восстанавливалась. Люди приводили газоны в порядок.

Орр приехал в Федеральную Психолечебницу в Линктоне, к северу от Портленда.

Ее строения, воздвигнутые в начале девяностых годов, стояли на большом утесе, глядя на луга перед Вильяметтой. Лечебница была переполнена с конца апреля и мая, когда за необъяснимыми событиями того вечера, который теперь называли «Разрывом», последовала эпидемия безумия. Но большинство больных выздоровело, и больница вернулась к норме.

Высокий врач провел Орра вверх по лестнице в северное крыло, в палату с единственной кроватью. Дверь, ведущая в это крыло, а также двери всех палат были тяжелые, с глазками на высоте пяти футов, и все закрытые.

— Он не причиняет нам беспокойства, — заметил врач, открывая дверь коридора. — Он никогда не впадает в ярость, но у него дурное воздействие на других. Мы поселяли его в двух палатах. Не получается. Все его боятся. Конечно, они все оказывают влияние друг на друга и по вечерам впадают в панику, но не так. Они боятся его, стучат в двери и просят их выпустить, а он просто лежит. Ну, увидите сами. Ему все равно, где он. Вот мы и пришли.

Он открыл дверь и впустил Орра в комнату.

— Посетитель, доктор Хабер, — сказал он.

Хабер похудел. Сине-белая пижама висела на нем. Волосы и борода были коротко и аккуратно подстрижены. Он сидел на кровати и смотрел в пустоту.

— Доктор Хабер, — сказал Орр.

Голос его дрогнул. Он почувствовал мучительную жалость и страх. Он знал, на что смотрит Хабер. Он смотрит на мир после апреля 1998 года. На мир, созданный кошмаром.

В поэме Т.С.Эллиота птица говорит, что человечество не выносит реальности. Но птица ошибается, Человек может вынести вес всей Вселенной. Он не может вынести нереальности.

Хабер не вынес. Он утратил связь с реальностью.

Орр попытался заговорить, но не нашел слов. Он попятился. Врач закрыл дверь.

— Не могу, — сказал Орр. — Выхода нет.

— Нет, — согласился врач.

В коридоре он негромко добавил:

— Он был выдающимся ученым.

Орр вернулся в Нижний город Портленда на лодке. Транспорт действовал еще плохо.

Город загромождали части, обломки, станции шести различных общественных транспортных систем. На Рид-Колледж была станция подземки, но никакой подземки не было. Фуникулер от парка Вашингтона кончался у входа в туннель, который уходил под Вильяметту и на середине заканчивался тупиком. Тем временем предприимчивые люди вспомнили о прогулочных лодках и теперь использовали их как переправу в регулярных рейсах между Линктоном, Ванкувером, Портлендом и Орегон-сити. Прогулка была приятной.

Орр навещал лечебницу в перерывах между работой. Его хозяин, чужак Э’пенемен Асфах, не интересовался рабочим временем, а только результатом работы. Когда выполняется работа, его не касалось,

Орр большую часть времени проводил лежа по утрам в постели, проделывая работу в уме.

Когда он добрался до мастерской и сел за чертежную доску, было уже три часа.

Асфах в зале ждал посетителей. Его штат состоял из трех дизайнеров и имел связь с многочисленными фабриками, производившими кухонное оборудование: посуду, принадлежности, инструменты. Промышленность и распределение сильно пострадали во время Разрыва. В такой обстановке маленькие фирмы оказались в выгодном положении. В Орегоне множество таких фирм принадлежало альдебаранцам. Они оказались хорошими управляющими и отличными торговцами, хотя для ручной работы, конечно, нанимали людей. Правительству они нравились, так как охотно подчинялись контролю и платили налоги, а тем временем мировая экономика восстанавливалась.

Президент Мердль предсказывал возвращение к нормальному состоянию до Рождества.

Асфах торговал оптом и в розницу, и его мастерская пользовалась доброй славой из-за хорошего качества товара и невысоких цен. После Разрыва домохозяйки, неожиданно обнаружившие себя в незнакомых кухнях, в большом количестве закупали товары, Орр раздумывал над чертежом, когда услышал чьи-то слова:

— Пожалуй, эта мутовка лучше.

Голос напоминал голос его жены, поэтому он встал и выглянул в зал. Асфах показывал что-то коричневой женщине среднего возраста и роста, приблизительно лет тридцати, с короткими черными волнистыми волосами.

— Хитзер, — сказал он, подходя.

Она обернулась и долго смотрела на него.

— Орр, — сказал она. — Джордж Орр. Верно? Где мы с вами встречались?

— В…

Он запнулся.

— Вы юрист?

Э’пенемен Асфах стоял огромный, в зеленой броне, держа мутовку.

— Нет. Секретарь. Работаю у Ратти Гудхью в Пендлтон-билдинг.

— Должно быть, там. Я был там однажды. Вам это нравится? Это я придумал.

Он взял с прилавка другую мутовку и показал ей.

— Хорошее равновесие. Видите?

— Выглядит неплохо, — ответила она. — Вы здесь работаете? Я вспомнила. Вы были в каком-то кабинете на Старк-сити у врача.

Он понятия не имел, многое ли она помнит.

У его жены, конечно, была серая кожа.

Говорят, что серые люди по-прежнему существуют, особенно на Среднем Западе и в Германии, но большинство стали белыми, черными, коричневыми, красными, желтыми и смешанными. Его жена была гораздо мягче этой женщины. Хитзер держала большую черную сумку с медной пряжкой. Внутри нее, несомненно, полпинты виски. Его жена была неагрессивна, хоть и храбра, с робкими манерами. Это не его жена, а совсем другая женщина, яркая и трудная.

— Правильно, — сказал он. — До Разрыва. У нас… Мисс Лилач, мы договорились пообедать у «Дейва» на Анкенн и не смогли.

— Я не мисс Лилач, это моя девичья фамилия. Я миссис Энбрюс.

Она с любопытством смотрела на него. Он стоял, примиряясь с реальностью.

— Мой муж погиб на войне на Ближнем Востоке, — добавила она.

— Да, — ответил Орр.

— Вы все это разработали?

— Большую часть. А это вам нравится?

Он достал медный котелок, массивный, но элегантный, такой же совершенный в пропорциях, как парусный корабль.

— Конечно, — согласилась она.

Он кивнул и она заметила:

— Вы хороший художник.

— Мистер Орр хороший мастер, — без выражения произнес его хозяин из своего левого локтя,

— Слушайте, я вспомнила, — неожиданно сказала Хитзер. — Конечно! Это было до Разрыва, поэтому у меня в голове все и смешалось. Вы видели сны, вернее, вы думали, что ваши сны становятся реальностью? Верно? Доктор заставлял вас видеть все новые и новые сны, а вы не хотели и искали способа избавиться от добровольной терапии. Видите, я помню. Вы попали к доброму врачу?

— Нет. Я их перерос, — сказал Орр.

Он рассмеялся. Она тоже рассмеялась.

— А как же с вашими сновидениями?

— О, я продолжаю их видеть.

— Я думала, вы можете изменить мир. И это все, что вы смогли сделать? Эта мешанина?