Стань моей свободой

— А разве нет? — Олеся не ведёт и бровью. — Если хочется адреналина, могу поделиться, права потом у гаишников заберёшь.

— Сами отдадут, — улыбается Кир даже ни разу не самоуверенно, а мне просто хорошо.

Оттого, что они язвят на моей кухне. От начавшегося дождя, стучащего в пластиковые окна. От пряного пара, струящегося из-под приоткрытой крышки. От дружеского тепла, которое я ощущаю окутывающим коконом.

Оттого, что сегодня мне не обязательно оставаться одной.

— Что всё-таки у вас происходит?

После сытного ужина и пустой болтовни мы, прикрываясь очень важным предлогом, идём с Олесей в спальню и закономерно пропадаем.

— У кого у вас? — с неподдельным интересом спрашивает она, лёжа поперёк моей кровати и положив голову на согнутую в локте руку.

— У вас, — фыркаю я в ответ, демонстративно указав рукой на закрытую дверь.

— Ничего, — вполне себе искренне пожимает Олеся плечами.

— То есть вы не спали? — Живот снова неприятно тянет, и я кладу поверх него руку.

— Только не говори, что ты серьёзно, — сев, она с укором качает головой. — Лиссет, в тот вечер, когда ты ушла с Яном, твой Кир развлекал меня познаниями в области финансов. Даже дал контакт хорошего страховщика, ты знаешь, я интересовалась, но на этом всё. К слову, ушёл он оттуда с длинноногой блондинкой, которая разве что не раздевалась по пути. — Олеся окидывает меня тревожным взглядом. — Болит?

— Терпимо, — морщу я нос. — Так вот как у тебя оказался его номер…

— А ты думала, я с первого взгляда влюбилась в этого самоуверенного… — запнувшись, она бросает на меня короткий взгляд, — … кобеля?

— Думаешь, если назовёшь его сволочью, разобьёшь мне сердце? — веселюсь я.

— Думаю, что с этим хорошо справляются другие, — мрачнеет Олеся. Я вижу, что она не хочет продолжать, но пересилить себя не может. Не в этот раз. — Андрей… Я видела его машину, когда привозила тебе вещи. Он был у тебя?

— Он не настолько дурак, — усмехаюсь я. — Когда ты его видела, он привозил мою карту из Преображенской. Естественно, пока я приходила в себя после обморока, они позвонили ему, как ближайшему родственнику, а догадаться что случилось… Даже если бы это была не беременность, он не мог рисковать.

— Рисковать! — презрительно кривится она. — А то, что он исполнил — не риск? — Явно желая высказаться на эту тему, Олеся молчит. — Просто объясни мне, зачем ты снова согласилась за него выйти?

— По расчёту, — прикрыв глаза, я откидываю голову на изголовье кровати.

— Лиссет…

— Потому что я могу его понять. Могла… — Не открывая глаз, я горько усмехаюсь. — Все эти его «Полуночная госпожа», «как скажешь», «я тебя люблю» въелись под кожу гораздо глубже, чем я ожидала. И отказаться от всего так просто, в один миг, оказалось слишком.

— А это не слишком?

— Это за гранью, — впервые честно озвучиваю я то, что думаю, — здравого смысла так уж точно. Я ведь была уверена, что справлюсь. В конце концов, много ли надо, чтобы свыкнуться с красивым, умным и успешным мужем? Ещё и любящим. Да, с тараканами, но кто без них…

— Дорогая моя, это уже не тараканы, — мрачно отзывается Олеся, — это скарабеи, которые пройдут по тебе и даже костей не оставят.

— Разбираешься в насекомых? — хмыкнув, я открываю глаза.

— В сволочах.

— Понимаешь, — сев, я морщусь, чувствуя, как резкое движение отдалось в живот, — я ведь знаю, кто я, лучше вас всех. Знаю, что из себя представляю, и в какой-то степени допускаю, что он был в своём праве. Со мной тяжело, мужчине особенно, поэтому я простила и не отказалась от свадьбы.

— Сделал вид, что простила, — неодобрительно качает головой она.

— Пусть. — Пожав плечами, ощущаю усталость во всём теле, я ложусь на левый бок, и Олеся зеркально повторяет мою позу. — Со временем углы бы сгладились…

— И этот тоже? — она кивает на мой живот, который я снова рефлекторно прикрыла рукой.

— Давай не будем, — вздохнув, прошу я и кладу голову на подушку. — Расскажи лучше что-нибудь приятное.

— То, как я обломала шефа достаточно приятно? — фыркает она и неожиданно гладит меня по голове.

— В самый раз.

— Однажды известный в нашем городе радиоведущий решил построить себе коттедж. — Вместо ответа начинает она. — Но не рассчитал жадность нашего дорогого Павла Петровича, а я решила перехватить заказ…

Глава 37

Когда я открываю глаза, в комнате всё ещё темно.

Тишина и плед, которым я укрыта, говорят о том, что гости оказались слишком самостоятельными — сами пришли, сами ушли. Перевернувшись на спину, я разглядываю потолок. Живот не болит, в груди не ноет, голова тяжёлая. Интересно, последнее от того, что я переспала или недоспала?

Не вставая, тянусь за телефоном, который показывает 3 часа ночи.

Всё, выспалась. Логично, учитывая, что я вырубилась где-то в семь и последнее, что помню, Олесино «конечно, он согласился на цену, в три раза меньше, чем предлагал Колобок».

Вздохнув, я прислушиваюсь к себе, и на этот раз меня интересует не внешнее, а внутреннее.

Тишина и пустота.

Ничего приятного, но забиться в угол уже не хочется и это не может не радовать. И пусть где-то на краю сознания остаются отголоски выбивающего дух отчаяния, но сегодня они уже не готовы вылезать на первый план. Это не значит, что в моменты тоски они не наберут силу, но значит, что я смогу справиться и с этим.

Медленно сев на краю кровати, я оглядываюсь. Завтра суббота, но с Сухоруковым всё равно придётся связаться. В среду я должна увидеться с Яном, в этот раз как представитель Ивана Фёдоровича, но эта, наша с ним, договорённость действовала, пока я была с Андреем. Была…

Стремление ставить точки требует с ним встретиться и, собственно, сообщить о разрыве всех отношений, вот только со встречей пока плоховато. А раз так, обойдётся сообщением. Завтра. Сейчас же я иду в кухню и, словно на стену, натыкаюсь на огромную корзину, стоящую на столешнице. Это ещё что?

Орехи, какие-то сушёные палочки и кольца, странного вида мармелад и многое из того, что я вижу первый раз в жизни. Гуманитарная помощь болеющим? Изюма с курагой не видно, а, значит, это Олеся? Никто другой не знает меня настолько хорошо.

Рядом лежит сложенный вдвое лист белой бумаги, где карандашом, сильно напоминающем косметический, Олеся сообщает, что я уснула, а они с… даже вглядевшись, мне не удаётся разобрать зачёркнутое ей слово, разошлись по домам. В постскриптуме она уточняет, что корзину принёс курьер, а ключи от квартиры Кир бросит в почтовый ящик.

Неужели правда послушает и бросит?

Хмыкнув, я откладываю записку и берусь за приятно хрустящую прозрачную плёнку. Стоит начать разворачивать и одуряющий шоколадно-ванильный аромат разливается по всей гостиной. Макадамия? Точно. Она единственная не упакована в плотный прозрачный конверт из той же упаковочной плёнки, а сконцентрированный запах быстро тает в объёмах моей квартиры.

Пусть всё красиво, но даже улыбаться не тянет. Это не Олеськин подарок, а, значит, постарался Андрей. И желание раз и навсегда объясниться только усиливается.

До всего этого я была уверена, что не смогу простить только измену. Ведь что ещё такого страшного может случиться в совместной жизни! Оказалось, что у меня просто нет фантазии, в отличие от того, для кого ложь — призвание. Недовольно покачав головой, я продолжаю раскопки, надеясь найти записку с осточертевшим уже «Извини». Но жизнь преподносит мне сюрприз в виде знакомой витиеватой визитки и единственным словом, написанным с обратной стороны.

«Позвони».

А, собственно, почему бы и нет?..

Мстительно хмыкнув, я возвращаюсь в спальню за телефоном. Надеюсь, он спит.

— Алиса? — ни разу не сонно отвечает Ян, разочаровав. Хотя мне льстит странная растерянность в его голосе. Не ожидал, что позвоню? Или смущает время?

Хотя, Ян и смущение…

— Лаконичнее записки мне ещё не оставляли, — перевернув визитку, я оставляю её лежать рядом с корзиной.