Страница 12 из 13
Мои пальцы нащупали застёжку на платье девушки и начали её расстегивать, Алёнка часто задышала.
— Барин, ну я не знаю… Как — то… — пробормотала Алёнка, как в полусне.
Платье было расстегнуто уже до половины, но продолжать раздевание я не стал. Вместо этого я вскочил на ноги и выругался, Алёнка перепугано уставилась на меня.
— Неправильно это всё, — заявил я.
Алёнка захлопала глазами и неуверенно кивнула, явно не понимая, о чём идет речь.
— Ты же моя крепостная, так? Рабыня?
Снова кивнула.
— Ну вот. То есть отказать ты мне не можешь? Значит, это косяк с моей стороны, изнасилование.
— Ну так — то да, — не слишком уверенно согласилась Алёнка, глядя на меня, как на поехавшего.
Вы наверное подумаете, что я и правда поехавший.
Ну уж извините.
Проецировать мораль моего родного мира на этот, где до сих пор существует рабство — нелегкая задача, возникают неизбежные моральные коллизии. А от моральных коллизий и окончательно долбануться недолго.
— Ладно, я даю тебе вольную. Ты свободна, — нашёл я решение, как всегда оперативно.
— Чаго? — произнесла свою коронную фразу Алёнка.
Ох, блин. Нужно было приказать Алёнке оставаться в образе моей сестрицы, в нём она соображала на порядок лучше.
— Ты свободна, я тебя освобождаю от ига. Как Ленин рабочих и крестьян. У вас же тут можно дать холопу вольную?
— Так писарь нужен… — неуверенно доложила Алёнка, — Вольную подписать…
— И где нам найти писаря?
— У вас своего нет, барин, — до Алёнки наконец дошло, о чём идет речь, возможность получить свободу девушку определенно заинтересовала, — У вас писарь наёмный, он в Пскове. А как его зовут — не ведаю. Мужичок такой, с козлиной бородкой… А пока бумаги на вольную и водительских прав у меня нет — какая ж я свободная?
Я тяжело вздохнул.
Судя по всему, с бюрократией здесь дела обстояли если и лучше, чем в моём родном мире, то не намного.
— Ладно, Алёнка. Значит пока что даю тебе свободу идти домой, окей? Исчезни уже, вместе со своими роскошными грудями и внушительными бедрами. Домой иди.
— Барин… — неожиданно взмолилась на это Алёнка, — За что гоните? Я же дома! Сирота я! И никого у меня нет, кроме хозяев — вас и батюшки вашего…
— Стоп. А батюшка мой тебя тоже что ли… — возникла у меня жуткая догадка.
— Нет, нет, — замотала головой Алёнка, — Ну что вы, барин? Батюшка ваш с крестьянками никогда. Он и вас за это всегда ругал.
— И правильно делал, — кивнул я Алёнке, — Кстати о батюшке. Я слыхал, с ним приключилась беда…
К центральному зданию поместья я прибыл в сопровождении не слишком величественного эскорта из Алёнки и Дрочилы.
А с другой стороны, красивая девушка есть (только нужно её активировать, выписав вольную), огромный детина, готовый любого уработать волшебным кулачищем — тоже есть. Что еще нужно юному барину для успеха?
Вблизи родовое гнездо клана Нагибиных выглядело еще хуже, чем издали. Оно было живописным, но мало отличалось от руин.
Башня, судя по всему, обрушилась лет двести назад, её обломки все заросли мхом и травой, как и сохранившееся здание двухэтажного коттеджа. Коттедж был выстроен из разнокалиберных круглых камней, от него несло седой древностью и эпохой викингов.
В воздухе над коттеджем творилось нечто странное, жуткое и определенно магическое. В свете фиолетовой Луны на фоне уже черных небес над домом метались темные сполохи, как будто там роились миллионы мух.
А еще я услышал звон, исходящий от дома, тихий и мелодичный.
В том, что произошла беда, я окончательно убедился, когда увидел у дома двоих.
Первой была похожая на ведьму баба, с огромным носом и закутанная в разноцветные платки. Возраста баба была неопределенного, зато непрестанно плакала и подвывала.
Странно, что в беседке я её воя не слышал. Возможно, баба начала выть только что, когда увидела, что я иду. Очередной спектакль крепостного театра для глупого барчука, мда.
В любом случае, я очень надеялся, что это не моя мамка.
Второй человек возле поместья определенно был господином полицейским. Причем, на господина полицейского он был похож гораздо больше, чем копы в моём родном мире.
У этого у мужика имелось всё, что нужно: внушительное брюшко, шегольские усики, синий мундир, увешанный бляхами, портупея, фуражка с эмблемой, изображавшей булаву и леопарда, и даже огромный револьвер в кобуре.
На земле лежал громадных размеров полицейский фонарь, освещавший двоих у поместья.
— Горе — то какое, барин! — заверещала ведьма, бросаясь ко мне, — Горе! Померли родители ваши! Черной магией убиты!
Алёнка, которой эту новость, судя по всему, до моего прибытия не озвучивали, ахнула и расплакалась.
Мне же, честно признаюсь, было плевать. Ну, неприятно, конечно. Но я этих родителей вообще не знал, так что горевать особо не о чем. Хотя батя у меня, судя по подаренной Алёнке, был хорошим мужиком.
Полицейский тем временем скептически оглядел мой разорванный и перепачканный кровью мундир, удивленно приподнял брови, бросив взгляд на Дрочилу, а потом шагнул ко мне и деликатно кашлянул:
— Ваше Благородие, разрешите представиться. Достоевский Порфирий Петрович, обер — полицмейстер Псковской Губернии. К вашим услугам.
Я кивнул.
— Что случилось?
Замотанная в платки ведьма хотела было снова завыть, но Порфирий Петрович опередил её:
— Это вы нам объясните, Ваше Благородие. Вы зачем родителей — то убили? М?
Так. Понятно.
Мало того, что моих батю и мамку шлепнули, так я еще теперь и главный подозреваемый.
Интересно, какое положение тут занимает этот Порфирий Петрович. Он магократ? Дворянин? Какие у него вообще полномочия? Должность у него звучная, но он какого — то хрена приехал на двойное убийство в гордом одиночестве, хотя по идее тут должна уже работать бригада криминалистов.
Или они в доме?
В любом случае, обер — полицмейстер явно пытался тупо расколоть меня совершенно пошлой и глупой психологической атакой. А вот хрен тебе.
— Я не убивал родителей, — вздохнул я, — Я только что из полей. Я там реализовывал своё право первой ночи. Это же законно, я надеюсь? У меня есть свидетели, целая толпа крепостных. Кстати, наваляли мне тоже они. Поэтому я весь в крови и изодранном мундире. Так что у меня алиби, обер — полицмейстер. Железное, как бляха на вашей фуражке.
— Ну и замечательно, — ни на миг не растерявшись, ответил Порфирий Петрович, — Однако ж, вы не выглядите расстроенным…
— У меня шок, — я решил построить разговор жестче, — Шок и горе. А вы тут мне допросы устраиваете. Расскажите лучше, что случилось.
Порфирий Петрович, к моему удивлению, на это только пожал плечами, как будто это было не его дело. Зато ведьма завыла в полный голос:
— Да я, барин, девку — то вам в стог привела, как условились… А вы что — то задержались где — то. Ну я девку оставила у стога и домой пошла. Прихожу — а тут все магией черной обмазано, а батюшка ваш и мамка мёртвые лежат. Ну, я в полицию и позвонила.
Чей бы и нет. Ох, горе — то горе! Сирота вы теперь, барин. А сделали это Прыгуновы, они ж колдуны, чернокнижники. И теперь вы, барин, должны им отомстить, как у вас, магократов положено.
Кровь за кровь! Извели Прыгуновы ваш клан. А наследничек их, Егорка Прыгуновский, тут ошивался час назад. Я сама видела. Ошивался и магию чёрную разливал!
— Понятно, Скорсезовна, — я уже, разумеется, догадался, что эта полубезумная бабка — именно Скорсезовна, староста крепостных, отправившая мне сообщение о беде с родителями.
— Как интересно получается, — заметил Порфирий Петрович, — Вы разрешаете вашим крепостным пользоваться смартфонами? А вы же знаете, Ваше Благородие, что это запрещено Императорским Эдиктом?
— Не разрешают! — набросилась на полицейского Скорсезовна, — Только мне разрешают! И енто не смартфон! На, гляди…
Скорсезовна извлекла из — под платков, откуда — то из района декольте, огромную мобилу — кирпич, артефакт, достойный первой половины лихих девяностых.