Невидимое

– Привет, Сашка! – донеслось откуда-то сбоку.

Александр вздрогнул от неожиданности и повернулся на голос.

Перед ним стоял его старый друг Андрей Осокин, насквозь промокший, без зонта, со спортивной сумкой на плече. Увидев знакомое лицо, обрадовался.

– И тебе здорово! Ты какими судьбами тут?

Друзья обменялись крепким рукопожатием.

– Да я на выходных с Валеркой встретиться хотел, шашлыки там и все такое. А потом отдыхать куда-нибудь к морю рвану. А ты куда?

Валера, Андрей и Саша дружили с детства и жили в одном и том же подмосковном городе. После окончания института жизнь раскидала их кого куда. Валера женился на Кате, девушке из их же кампании, и вернулся с ней обратно в Подмосковье. Андрей же, по натуре рубаха–парень, заводной, «бабник», просто не был создан для семейной жизни. Саша давно потерял счет его подругам, которые менялись чуть ли не каждый месяц. Сам Александр был женат на Полине, которая тоже была частью их детской кампании, но сейчас в их отношениях возникла пропасть, грозившая скорым разводом.

– Тоже к нам в город еду. Да ты весь промок, ныряй ко мне под зонт.

Андрей шагнул под спасительную защиту от начинающего усиливаться дождя.

– Мы с тобой рядом будем смотреться как два близнеца, одинаковых с лица. Ну помнишь этот мультфильм? Они еще все подряд ели за школьника, который вызвал их из сундука.

Александр больше не грустил. Теперь на его лица появилась улыбка.

– Да помню я, помню. А ты где остановишься? У Валерки?

– Нет, я в старой бабушкиной квартире поживу.

Родители Андрея переехали в Москву, когда их сын пошел в институт. В Подмосковье осталась его бабушка. Она умерла года три тому назад, оставив после себя двухкомнатную «хрущевку».

– А разве вы ее еще не продали? Ты же говорил, что твои родители нашли покупателей?

– Да, было дело, но там все сорвалось. Оно и к лучшему, а то где бы мне теперь жить? На ближайшие выходные это моя холостятская берлога. Уловил?

В этот момент к перрону подкатил автобус. Саша и Андрей устремились, как и все, к входной двери. Водитель не спешил открывать двери, что-то записывая в каком-то табеле. У входа быстро собралась толпа, живущая по законам «толкучки». Задние напирали на передних, будто не видя, что двери еще закрыты, виня в нерешительности передних «идиотов», а передние, сдерживая натиск, злились на «баранов» сзади. Но все вместе клеймили водителя, не жалея для этого никаких эпитетов.

– Молодой человек, – с возмущение в голосе обратилась к Саше пожилая женщина, стоящая позади него, – вы мне все ноги отдавили!

Длинный как шест мужчина спереди чуть не выколол Александру глаз спицей своего зонта.

Из-за автобуса появилась женщина в строгом синем костюме контролера. Толпа не спешила ее пропускать. Наткнувшись на стену человеческого непонимания, она помахала водителю рукой.

Тот открыл дверь и направился к выходу, держа в руках все тот же табель, по ходу говоря:

– Совсем народ озверел, контролера-то пустите, без него в автобус не пройдете!

До ожидающих как-то разом дошло, что нужно делать, и толпа расступилась, давая проход водителю и контролеру, которая тут же принялась впускать пассажиров, внимательно проверяя билеты.

– Прямо как в том анекдоте, – заметил Андрей. – Втискивается в отправляющийся с вокзала автобус мужчина, а там битком народу. Все ждут, когда поедут. Мужик просит впустить его внутрь. Ему в ответ: «Не видишь, мест нет, сейчас мы отъедим, а ты в следующий автобус садись». А он им: «Да никуда вы не поедите». Народ: «Почему?» Мужик: «Да я же водитель!»

Друзья засмеялись, привлекая не кстати к себе внимание раздраженной, непонимающей причину радости толпы.

Наконец, проблема была решена. Все пассажиры оказались внутри, водитель вернулся с табелем обратно, а контролер, язвительно пожелав «доброго пути», вышла под дождь. Двери закрылись, и автобус покатил по дороге, весело рыча дизельным мотором.

Саша поменялся местами с сидевшим по соседству с Андреем худощавым пареньком. И теперь друзья могли спокойно поговорить по душам во время пути. Правда, сидеть было тесновато. Сказывалась ширина их плеч. Оба все еще посещали тяжелоатлетические спортивные залы, тягая штанги и гантели.

– А ты зачем в город едешь? – спросил Андрей. – Надолго? Где обитать планируешь? Твои же родители теперь в Истре живут. Если хочешь, заезжай ко мне. С Валеркой и Катей денек отдохнем, да по девчонкам пойдем, а то мне одному как-то не с руки. Что молчишь? Соглашайся! А потом со мной на море поедем, бери отпуск и вперед.

– Меня Василий Васильевич на свой юбилей пригласил, у него в доме и остановлюсь на пару-тройку дней. А о море я подумаю, может ты и прав.

Василий Васильевич Мельников был отцом Полины, тестем Саши. Ему в ближайшую пятницу должно было стукнуть семьдесят лет.

– А вы когда с Полиной помириться успели? – спросил удивленный Андрей. – Я-то думал, вы разведетесь, и в полку холостяков прибудет!

Саша и хотел бы сказать, что помирился с Полиной, что у них все хорошо, как было всегда до того рокового для их отношений дня, но не мог. Теперь жена общалась с ним исключительно через адвоката – тощего, вечно прокуренного, стареющего мужичка с маленькими, постоянно бегающими поросячьими глазками, с вечно сальными волосами, всегда одетого в разные костюмы серого цвета. Этот человек в сознании Александра стал символом их разлуки, хотя, собственно, к этому он не имел абсолютно никакого отношения. Просто в один ужасный день от лица Полины начал говорить адвокат. Даже в суд, чтобы расторгнуть брак, явился именно он. Судья дала на раздумья месяц. Он истекал в грядущий за юбилеем понедельник.

Радость встречи исчезла, на Александра нахлынули тяжелые воспоминания и переживания.

– Все не так, как ты думаешь. Я не видел Полину с того дня, когда она застукала меня и Таню у нас дома в нашей постели.

Именно в тот зимний день Александр видел свою жену в последний раз. Были новогодние праздники, пора корпоративов. Саша работал в небольшой компании, занимающейся продажей и прокладкой оптико-волоконных кабелей. Осенью в их отделе появилась Таня, симпатичная молодая девушка, студентка-третьекурсница. Ее жизнерадостность, обаяние, активность располагали к себе. О таких говорят: «Она всегда на позитиве». Татьяна сразу же положила глаз на Александра. Благо было на что посмотреть и что оценить – высокий, стройный, спортивный, сероглазый шатен с правильными чертами лица, ухоженный, всегда в чистой выглаженной рубашке, не курит, занимает хорошую должность, имеет перспективы роста. Саша принимал ее флирт и сам оказывал девушке знаки внимания. Уже через месяц они вместе обедали, он дарил ей шикарные букеты цветов, подвозил домой. Границу в отношениях Саша не переходил, но балансировать на краю не отказывался, и это не устраивало его подругу. И вот подошли новогодние праздники. Полина должна была лететь десятичасовым рейсом в Вену, докладывать об итогах работы их филиала. Она трудилась в австрийской фирме, занимающейся финансовой деятельностью. Они попрощались еще утром. Полина обняла его и нежно поцеловала, а он спешил, кровь будоражила свобода грядущего вечера, когда начнется праздник. Так и вышло. Вино, водка, абсент, коньяк и, напоследок, шампанское, открывшее дорогу в неизведанное. Татьяна не упустила своего шанса. Сначала в кабинете, на столе у Александра, потом поддержала тонус в такси, по дороге к нему домой, а потом все продолжилось в постели Полины и Саши, только вместо жены там была Таня.

Адюльтер удался на славу, Андрей мог бы гордиться своим другом. Когда любовники, тяжело дыша, лежали на скомканных простынях после очередной близости, раздался щелчок открывающейся входной двери. Они его не услышали. Алкоголь, адреналин, пульсирующая в венах кровь затуманили рассудок обоих. Полина еще в прихожей все поняла, но сердце не поверило глазам. Она видела знакомые, разбросанные по полу вещи Саши и незнакомые, женские. Александр сотни раз представлял, как Полина шла по коридору к их спальне, как с каждым шагом ей становилось все больнее, обиднее, горче, как ей хотелось закричать, проснуться, вырваться из этого кошмара. Но реальность была такова: ее любимый Сашенька лежал в их постели с симпатичной девушкой, к которой по сути, как он понимал сейчас, испытывал только животную страсть, не больше. Но от этого Полине не стало бы легче, даже знай она это. Ее чувства, как листы бумаги, горели и превращались в пепел.