Страница 3 из 4
Этим вечером необычным было всё. Она, любившая силу, напор, власть, в этот день ждала нежности. Он, обычно стремительный и резкий, вдруг почувствовал это. Они часто бывали близки, но, кажется, именно сегодня каждый открыл в своей половинке что-то новое, возвышенное, совершенно ему незнакомое. И разумеется, за магией этого дивного вечера они о кое о чём забыли.
Чертог Рафаила был безбрежен. Казалось, зале этой нет ни начала, ни конца. Человек тут был бы подобен песчинке. Самый красивый из залов земных показался бы унылым нужником в сравнении с местом, где проводил свои дни Рафаил.
Высочайшие колонны белого мрамора уносились ввысь, скрываясь где-то вдали. Полы были безупречно чисты и поражали воображение искуснейшей мозаикой. Откуда-то издалека доносилась ненавязчивая мелодия. Ни стен, ни окон не было, как не было и источников света. При этом по зале разливалось равномерное сияние.
Этот величественный чертог был чем-то вроде рабочего кабинета. Тут даже был рабочий стол, – выполненный из розоватого камня и монументальный, как массив Сьерра-Невада. У стола находился и сам обитатель этих удивительных чертогов. Высокий, черноволосый, неправдоподобно красивый Рафаил, сложил свои внушительные, сияющие, как вершины Альп, крылья за спиной и что-то сосредоточено читал с экрана планшета.
– Как же стало удобно, – бубнил он, перелистывая пальцем текст на экране, – никаких тебе свитков, никаких пергаментов!
Говорил он как бы и сам с собой и одновременно обращаясь к трём слушательницам, стоявшим подле него. Они были похожи друг на друга, как бывают похожи бабушка, мать и дочь.
Одна была молода, стройна, простоволоса и улыбчива. В руках она также держала планшет, но чаще смотрела на Рафаила, чем на экран. Второй на вид было лет тридцать-тридцать пять. Она носила длинную каштановую косу, а в ушах её сияли массивные серебряные серьги с изумрудами. Планшета в руках этой дамы не было, а вот смартфон имелся. Старшей же было ощутимо за пятьдесят. Она была в женском варианте костюма-тройки, носила небольшие очки без оправы и идеальную причёску, приличествующую её возрасту. В руках был архаичный, чуть потрёпанный свиток.
Ох, не узнали бы сейчас эту тройку, скажем, жители Эллады. Мойры представлялись им совсем иными, куда менее привлекательными особами. Впрочем, не одни они могли обмануться, глядя на тройку этих дам. Славяне тоже вряд ли бы сумели понять, что перед ними суденицы. Шумеры, скифы, римляне, кушиты – все они рисковали попасть впросак. Но так или иначе, эта удивительная тройка, оставившая о себе память в мифах многих народов, находилась в чертоге Рафаила и ожидала, когда же он отвлечётся от своего увлекательного чтива.
– Ладно, – зевнув сказал архангел, – что там дальше?
Старшая из судениц попробовала протянуть ему свиток, но не успела. Юная её подельница что-то ткнула на экране планшета и звонким голоском произнесла:
– Всё уже у Вас на экране.
– Так-так-так, – забубнил Рафаил, – итак, Смирновы, так-так-так, не имели, так-так-так, не имеют, и-и-и-и-и-и, ага! Ну и кто у них?
– Она хотела, – начала та, что со смартфоном, – чтобы…
– Мальчик, мальчик! – перебил её Рафаил, – дальше давайте!
– Ей хотелось, чтобы он учил французский, писал стихи, ходил на бальные танцы и научился готовить.
– И ещё, – вклинилась в разговор младшая, – она хотела бы, чтобы он научился петь. Ну, как Адам Ламберт, к примеру.
– О, создатель всеблагой! – взвыл Рафаил, – Не даёт ребёнку и шанса!
Она заранее хочет содомита?
Младшая пожала плечами. К разговору подключилась самая старшая из судениц. Читая со свитка и демонстративно артикулируя, она произнесла:
– Отец хочет, чтобы мальчик играл в футбол, волейбол, занимался боксом, программировал, отслужил в армии и ещё умел пить, не пьянея, – тут пожилая женщина хмыкнула, – папе кажется, что он тоже это умеет.
– Бедное дитя, – простонал Рафаил, – у него отец – идиот! Они оба хотят от ребёнка того, чему не научились сами?
Суденицы потупились и кивнули. Все трое.
– Так, кто там дальше?
– Бабушка Ольга, мечтает назвать внука Давидом, хочет, чтобы он вырос биологом и изобрёл лекарство от, – тут говорившая запнулась, – она и сама не знает от чего. Хоть от чего!
– Дальше, дальше! – взвыл Рафаил, – Этот бред даже слушать не хочу!
Так перебрали всех бабушек, дедушек, тётушек. Прошлись по знакомым. По будущим возможным одноклассникам, учителям, врачам, друзьям и недругам. По всем, кто будет желать, чтобы ребёнок прошёл по пути, который они не смогли. Кто будет мечтать об обеспеченной старости за счёт нового человека или же о стакане воды. Имя за именем, судьба за судьбой.
Рафаил тосковал.
– Тысячи лет, – произнёс он грустно, – тысячи лет одно и то же! О, всеблагой! Зачем ты не дал разум медузам! Может, они научились бы им пользоваться!
– Ну что, – улыбнувшись, сказала старшая из судениц, – как обычно?
– Давай, – вяло буркнул Рафаил.
Ему протянули бланк, на котором были записаны первые сведения о будущем ребёнке. На месте, где предполагалось вписать основные вехи жизненного пути и наложить резолюцию, Рафаил сияющим пером алканоста записал:
«Хрен Вам неудачники и нахлебники! Этот человек идёт в мир не для того, чтобы тешить Вас. А для того, чтобы прожить жизнь. Хорошую ли, плохую ли, но свою!».
Закончив писать, Рафаил передал документ суденицам и, опершись могучими руками о стол, прошептал:
– Удачи, маленький человек. Может быть, кто-то на твоём пути поможет тебе выбрать свою дорогу.
Зажги небо, Ник!/
Игры с «сильными мира сего» – опасное увлечение. Особенно когда ты беден, прибыл из-за океана и не имеешь ни богатых родственников, ни высоких покровителей. Будущее покрыто туманом, но ты, кажется, веришь, что прибыл в страну равных возможностей. В пелене неизвестного завтра возносятся вдруг исполинские замки твоих перспектив.
Не стоит обольщаться, друг. Если ты ленив и глуп – эта земля съест тебя. Но даже если ты умён и талантлив – ты всё равно будешь тут чужим. Да, они, седовласые отцы-основатели, и их лоснящиеся от важности и бриолина дети громко твердят про равные возможности. Но, к сожалению для тысяч и тысяч ищущих счастья и равенства, забывают уточнить, что возможности эти равны только для равных. Для тех, кто уже равен им. Или чуть-чуть равнее.
Нет, таланты тут ценят. По достоинству ценят. И ты, конечно же, не стал исключением. Помнишь, как церемонно и даже пафосно они жали твою руку и улыбались? Конечно, помнишь! Ты же поверил этим улыбкам. А вместе с ними поверил в поддержку, покровительство и равные возможности. Поверил, был открыт, искренен. Отдал им за бесценок результаты собственных откровений. И позволил растоптать себя.
Совпадение? Ты правда так думал? Впрочем, тебя не в чем обвинить. Многие могли бы так решить. Сама мысль о том, что мы живём в справедливом и честном мире, так притягательно-сладка. Ладонь всё ещё тепла от рукопожатий. Улыбки всё ещё согревают душу. И так хочется верить, что тебе просто попался лживый мерзавец, но остальные-то не такие!
Чушь. Такие! Каждый! Каждый поступит с тобой так же. Каждый пожмёт тебе руку. Каждый поддержит тебя в твоём стремлении облагодетельствовать всех. Каждый предложит тебе начать всё сначала, но опираясь уже на его благородную руку. Ты не понимал, что всё это было лишь потому, что ты ещё мог быть им полезен. Вспомни!
Ты помог им заработать сотни тысяч! Да что там, миллионы! Но каждый новый цент будет приносить твоему покровителю не только силу и власть, которую они ценят превыше всего, но и страх. Глубинный, животный, неконтролируемый страх. Тот самый, который нельзя подкупить, нельзя продать или упрятать за решетку. Страх, который твои покровители, с достойным лучших театров Бродвея артистизмом, выдавали за прозорливость и расчет. Им удавалось обмануть всех, кроме себя. В тёмных, вязких глубинах того, что у людей называется душой, они чувствовали себя беспомощными. Беспомощными перед тобой.