Страница 2 из 16
Красота и мудрость редко сочетаются в одном человеке. Обычно этим свойством обладают лишь пророки[3], поэтому Мехмед внимал своему учителю, как внимал бы пророку, верил каждому слову.
К примеру, учитель убеждал, что среди румов много достойных людей. Говорил, что не только Искендер заслуживает внимания и уважения, но и многие другие. И таких румов следует искать не только в далёком прошлом, но и в настоящем.
Даже сейчас, когда румы переживали не лучшие времена, всё больше подпадая под власть турок, не следовало использовать это для того, чтобы погубить румов окончательно. Учитель — прежде всего собственным примером — доказал, что даже сейчас у румов есть чему поучиться, они могут многое предложить.
Это чем-то напоминало слова старого отцовского визира Халила-паши, который твердил, что с румами воевать не надо. Но Халил приводил другие доводы — уверял, что война окажется неудачной. Учитель же говорил, что ученик одержит победу, но в результате войны окажется утеряно много важного: «Чтобы насладиться ароматом розы, её не обязательно срывать. А если сорвёшь, аромат не сохранится надолго, его быстро испортит запах смерти».
Мехмед думал именно так, пока учитель оставался рядом с ним. Но, когда положение изменилось, изменились и мысли ученика. Пришла уверенность, что великий город румов уже умирает, поэтому в его судьбу надо быстрее вмешаться, пока «матерь вселенной» не стала тенью себя самой.
«Со временем румы поймут, что я их спас», — мысленно повторял юный султан, но такой довод не годился для воодушевления армии. Своим воинам Мехмед объявил, что они отправятся на войну с неверными, добудут несметные богатства и заслужат себе место в раю.
Это воодушевило всех, тем более что седобородый шейх Акшамсад дин[4], уважаемый при дворе и в народе, уже не первый год настаивал, что пришло время исполниться словам пророка Мохаммеда. Посланник Аллаха сказал, что столица румов обязательно будет завоёвана правоверными.
Вспомнив об этом, Мехмед невольно оглянулся на свою многочисленную конную свиту, которая всё это время оставалась позади своего повелителя, не мешая ему обозревать стены города. «Кто из этих сановников и придворных действительно охвачен религиозным пылом, а у кого — свои соображения, как у меня?» — думал султан. В свите присутствовали Халил-паша, Заганос-паша… а также Шехабеддин-паша, которого могло бы здесь и не быть.
Пусть Шехабеддин в своё время участвовал в целом ряде войн, юный султан этого не застал. Мехмед привык видеть Шехабедцина главой белых евнухов, то есть комнатным слугой, а такие слуги обычно тяготятся походами — вот почему прошлой весной султан испытал сильное удивление, когда евнух попросился сопровождать своего повелителя «в поход на Караман», в итоге отменённый ради строительства крепости на берегу пролива. А когда началась подготовка к осаде столицы румов, Шехабеддин снова попросился на войну, хотя правильнее было бы остаться в Эдирне, чтобы присматривать за дворцом и охранять гарем.
Мехмед и на этот раз согласился взять евнуха с собой, но до сих пор не переставал удивляться, насколько тот умело держится в седле, несмотря на привычку передвигаться в носилках.
— Мои верные слуги, запомните эти стены, потому что скоро они будут выглядеть совсем иначе благодаря работе наших пушек, — с улыбкой произнёс юный султан, а затем обратился к евнуху: — Шехабеддин-паша, ты доволен, что можешь своими глазами видеть эти стены и их разрушение?
— Я очень рад быть здесь, повелитель, — ответил евнух, который только что подобно своему господину жадным взглядом пытался охватить необъятные по протяжённости городские укрепления.
Захват города, поначалу казавшийся вполне лёгким делом, начал оборачиваться долгой осадой. Вот почему поздним вечером Мехмед мерил шагами ковры в своём шатре и напряжённо думал.
Та часть шатра, в которой он находился, была самой просторной, предназначенной для заседаний. Сейчас в ней не осталось никого, но Мехмеду при взгляде на тюфяки для сидения, разбросанные вдоль красных полотняных стен, почему-то казалось, что там устроились сановники и пристально смотрят на своего повелителя — оценивают. Это странное чувство мешало сосредоточиться. В голове повторялась только одна мысль: «Мои приказы должны исполняться. Мои приказы должны исполняться. А если они не исполняются, то кто я тогда?»
Мехмед направился к походному трону, стоявшему на возвышении в дальней части шатра, сел и ещё раз оглядел пустое пространство, которое сейчас населяли видения из прошлого. Когда девять лет назад Мехмед получил от отца власть, то стал мальчишкой на троне. Мальчишкой, чьи приказы не исполняются.
Казалось, что теперь другие времена. Всё стало иначе в прошлом году, когда была построена крепость на берегу пролива. Даже Халил понял, что положение дел меняется. Вызванный среди ночи во дворец, он явился незамедлительно и даже поначалу беспокоился за свою голову, раз принёс золотое блюдо. А что теперь? Он скажет: «Я не ошибался, когда говорил, что война с румами принесёт нам лишь позор». Остальные сановники ничего не скажут, но подумают. И станут смотреть, как будто их султан — по-прежнему мальчишка и не может совершить ничего достойного. Он снова окажется во власти всякого, кто пожелает повелевать, потому что все будут знать, что умных мыслей в голове у султана нет и исполнять его приказы не нужно. В лучшем случае слуги станут лишь создавать видимость, что что-то делается.
Виной тягостных мыслей были неудачи османского флота: одно поражение, которое пришлось лично наблюдать минувшим днём, и ещё одно — два дня назад[5], которого Мехмед не видел, но получил подробный устный доклад. Оба поражения стали крайне досадными, ведь от флота зависело очень многое!
Мехмед тщательно изучил историю прошлых осад столицы румов и сделал вывод, что захватить её возможно, только если перекрыть к ней доступ с моря. Для этого на берегу пролива и была построена Румелийская крепость, о которой вскоре стали говорить «перерезающая горло». Она была призвана перекрыть пролив, задерживать корабли франков и румов, следующие к городу, но некоторые суда всё же могли проскочить мимо. А это означало, что тем, кто желает покорить город, никак не обойтись без собственного флота, причём большого.
Мехмед заметно расширил свой флот, теперь составивший полторы сотни судов, крупных и малых. Восемь дней назад, когда этот флот показался в виду города, румов объял страх! Мехмед, выехав на берег моря и остановившись так, что оборонительные стены возвышались слева на расстоянии двух полётов стрелы, сам видел, как румы собрались на стенах, и слышал беспокойные крики.
Флот, спустив паруса и действуя вёслами, неуклонно приближался, скользил по синим, сверкающим на солнце волнам. Скоро стало казаться, что половина горизонта закрыта лесом мачт. А тем временем в городе не только воины, но и обычные жители вышли на стены, чтобы посмотреть на турецкий флот и подсчитать суда, из которых он состоит.
Мехмед не собирался мешать румам в этом занятии, а совсем наоборот. Султан нарочно приказал, чтобы флот, прибыв со стороны анатолийского берега, вошёл в пролив, проследовал мимо города на север и встал на якорь в небольшой бухте — примерно на полпути между городом и новой крепостью, «перерезающей горло». «Пусть наши враги всё как следует рассмотрят и пересчитают», — решил Мехмед, а два дня назад решил испытать свой флот в деле. Тогда-то и случилась первая неудача.
Рядом со столицей румов, с северной стороны, располагался большой залив, имевший форму рога. Вход перегораживала цепь. Если бы удалось убрать цепь и овладеть заливом, то кольцо осады сжалось бы вокруг города ещё сильнее. Румы не смогли бы ловить в заливе рыбу и наверняка страдали бы от голода, то есть хуже защищали бы свои стены. К тому же укрепления, тянувшиеся вдоль берега залива, были куда слабее, чем западные стены, которые тянулись по суше и вдоль которых теперь располагался турецкий лагерь.
3
Согласно исламской традиции все пророки отличались не только мудростью, но и необычайной внешней красотой. Самым красивым из людей, когда-либо рождённым от женщины, считается пророк Мохаммед. Второй по красоте — пророк Юсуф (в библейской традиции — Иосиф, сын Иакова).
4
Правильнее — Ак Шаме ад-Дин (1389–1459) — религиозный деятель, основатель и лидер суфийского духовного ордена Шамсийя-Байрамийя. Дервиши-суфии из этого ордена сопровождали турецкую армию в походе на Константинополь, воодушевляя воинов проповедями.
5
Морские битвы 20 и 18 апреля 1453 года.