Страница 15 из 16
— Товар хороший, но не слишком свежий. Ему уже семнадцать лет. Много. Я едва ли смогу продать его с выгодой для себя, если цена останется прежней.
Вот почему, как только тесть Захира покинул дом, евнух поспешил обратиться к работорговцу:
— Господин, ты заключил более выгодную сделку, чем думаешь. Человек, который меня тебе продал, не всё обо мне знает.
— И что же он не знает? — заинтересованно спросил работорговец.
— До того, как стать виночерпием, я три года был домашним слугой. Слугой в покоях господина. И делал всё очень хорошо. Если ты продашь меня не как виночерпия, а как слугу, то выручишь за меня гораздо больше.
— А почему же ты перестал быть слугой? — с некоторым подозрением спросил работорговец, но Шихаб, конечно, не собирался рассказывать, что украл деньги и сбежал.
— Когда я был слугой в личных покоях, мой господин разгневался на меня, потому что я хорошо служил не только ему, но и его молодой жене, — многозначительно произнёс евнух и скорбно вздохнул.
Проверить истинность рассказа у работорговца не вышло бы. И даже если бы он решил навести справки в школе виночерпиев, где знали о прошлом Шихаба, ничего бы это не изменило. «Меня обвинили в краже денег, потому что рассказ о настоящем моём проступке стал бы большим позором для моего хозяина», — спокойно и уверенно мог бы ответить Шихаб.
— Так уж вышло, — с глубоким сожалением в голосе рассказывал Шихаб своему нынешнему владельцу, — что тот мой господин, взяв себе молодую жену, не рассчитал сил. Она была недовольна мужем. Когда он приходил, то всё заканчивалось очень быстро. Прежде, чем она успевала в полной мере понять, что происходит.
Работорговец захохотал, поэтому Шихаб вздрогнул. Ему представился хохочущий Фалих, которого никогда не удавалось обмануть. Однако нынешний работорговец смеялся не насмешливо, он верил рассказчику:
— Но как же ты служил госпоже, евнух? Или тебе отрезали не всё?
— Руки мне никто не отрезал, — с нарочитым смущением произнёс Шихаб и обнял свой саз, который всё так же был при нём. — Сначала она требовала, чтобы я сам надевал на неё те подарки, которые приносил ей от господина. Позднее стала требовать, чтобы я обнимал и целовал её от имени своего господина. А ещё через некоторое время… Скромность велит мне умолкнуть. Скажу лишь, что однажды господин застал нас за этим занятием. Сначала собирался меня убить, но затем решил, что незачем терять деньги, и решил наказать меня иначе, сказал: «Ты хотел притворяться мужчиной, а придётся быть женщиной». Вот так я и стал виночерпием.
Работорговец продолжал смеяться, но теперь от удовольствия. Он явно был согласен, что нового раба надо перепродать именно как слугу, а не как виночерпия. Шихаб, сохраняя виноватое выражение лица, в сердце тоже веселился. Он покончит с унизительным ремеслом и сможет снова занять достойную должность личного слуги!
Позднее, когда евнух оказался в Турции и стал слугой в личных покоях Мурата, отца нынешнего султана Мехмеда, то однажды поймал на себе подозрительный взгляд.
— Ты красиво наливаешь вино, Шехабеддин, — сказал Мурат, глядя, как евнух сидит на пятках и наполняет из кувшина пиалу, стоявшую на низком круглом столике. Бывший виночерпий обращался с кувшином легко и непринуждённо, будто играл. — Никогда не видел такого умения у слуг. Даже у тех, что прислуживают за трапезой, — заметил Мурат, который, конечно, знал, что есть виночерпии, развлекающие собрание.
Однако Шехабеддин, нарочито смутившись, сделал вид, что не понял намёка:
— Благодарю, повелитель. В доме работорговца, где я обучался быть слугой, всех учили так разливать вино, и в этом умении я стал одним из лучших.
Помнится, в конце того же дня, когда Мурат произнёс похвалу, Шехабеддин, лёжа на своём тюфяке в общей спальне для султанских слуг, представил очередной разговор Искендера с Багоем.
Ничто не мешало рисовать картины в мечтах, ведь масляные лампы уже не горели, комната погрузилась во тьму, и лишь слышно было, как кто-то укладывается поудобнее, укутывается покрывалом, а в воображении Шехабеддин видел обширную залу для пиршеств, освещённую множеством огней. Праздник уже заканчивался. Многие гости спали прямо на пиршественных ложах возле столов, но Искендер не спал. Сидя во главе собрания, он подставлял чашу Багою, который умело наполнял её вином из кувшина.
— Господину понравилось, как я танцевал сегодня? — вкрадчиво спрашивал Багой на языке румов, хоть и коверкая слова. — Я видел, что твои гости были довольны, но господин никак не показал своего одобрения.
— Твой танец был красив, — спокойно отвечал Искендер, — но я предпочёл бы, чтобы ты вместо танцев научился чему-то другому.
Багой огорчённо потупился. Своим танцем он хотел порадовать Искендера, отблагодарить за полученную свободу, а теперь оказалось, что эта благодарность неугодна. Багой не понимал, что от него хотят, но тут почувствовал, как рука Искендера взяла его за подбородок и заставила снова поднять голову.
Искендер ободряюще улыбнулся Багою, так что сердце недавнего раба затрепетало от радости, и сказал:
— Я думаю, мне нужно дать тебе должность. Но не во дворце, а в войске.
— В войске? — Багой растерялся. — Но я ничего не знаю о войне. Надо мной будут смеяться.
— Не посмеют, — ответил Искендер. — Я лично послежу за этим.
— А если я не справлюсь с обязанностями, господин? — прошептал евнух, но ободряющий взгляд Искендера развеивал сомнения лучше, чем тысяча слов:
— Да, тебе будет трудно, но в то же время легко. В войске ты поймёшь, что значит быть человеком, а во дворце можешь так никогда и не научиться этому.
— Поэтому господин не хочет давать мне дворцовую должность?
— Да. А ещё потому, что я собираюсь в поход в земли Хинду[15] и хочу взять тебя с собой.
Шехабеддин представлял, как воодушевило Багоя это известие. Наверняка наедине с собой тот радовался куда больше, чем в присутствии Искендера. В присутствии господина бывший раб просто не посмел бы проявить всю свою радость. Но больше всего Шехабеддину нравилось думать о том, что беседы Багоя с Искендером, которые рождались в воображении, не пустые сказки. Искендер действительно дал Багою должность в войске. Об этом Шехабеддин узнал от дворцового библиотекаря, с которым в свободные минуты вёл пространные разговоры о книгах, а библиотекарь любил поговорить. Библиотекарь показал Шехабеддину сочинение одного автора, написанное на языке румов[16], и там среди прочего рассказывалось, как Искендер, находясь в землях Хинду, приказал, чтобы его люди снарядили за свой счёт корабли для речного флота — сотни судов. А одно такое судно построил и командовал им в плавании «перс Багой, сын Фар-нуха».
Чем больше Мехмед смотрел на Шехабеддина-пашу, тем больше убеждался, что перед ним не комнатный слуга. В военном лагере евнух чувствовал себя так же привычно, как в дворцовых покоях.
Казалось, что боевая музыка, а также грохот пушек, отрывистые команды начальников, ржание коней, скрип походных телег и рёв волов нравятся ему даже больше, чем песни и игра придворных музыкантов. Да и в шатре Шехабеддину как будто веселее жилось, чем в городском доме. А когда надо было куда-то отправиться, то вскакивал в седло и разъезжал по пыльным или слякотным дорогам с не меньшим достоинством, чем прежде, когда ходил по полу, начищенному до блеска, или по выровненной садовой дорожке.
Судя по всему, именно Заганос научил Шехабеддина быть воином. Кто же ещё? Мехмед был почти уверен в этом. Без своего друга евнух вряд ли научился бы любить походную жизнь, хотя при отце Мехмеда часто исполнял обязанности военачальника в мелких войнах с франками, на севере. «Командовать войсками можно, даже сидя в носилках, — думал султан. — А вот самому стать воином — только если сердце к этому стремится или если твой друг — воин, а ты хочешь быть рядом с ним».
15
Земли Хинду — земли Инда, то есть Индия.
16
Книга Арриана Флавия «Индия». Историк Арриан (ок. 95—175 гг. н. э.) был греком, но гражданином Римской империи, одно время занимал высокие должности в римской администрации. Сочинял свои труды на латыни, чтобы обеспечить их широкое распространение, но, судя по всему, сам же переводил их на греческий.