Страница 13 из 16
И всё же что-то заставило передумать. Уже сложив доспехи и меч в мешок, найденный неподалёку, Арис стоял над мертвецом, раздумывая, нужно ли накрыть тело чем-нибудь или оставить, но вдруг мертвец, который даже не имел лица, потому что оно было залито кровью, начал казаться Арису недовольным. Мертвец как будто говорил, что вещи, снятые с него, принесут новому владельцу удачу, только если погребение будет совершено как положено.
Вспомнился другой мертвец — старик, зашитый в старую верблюжью шкуру. Тот был в итоге похоронен достойно. А чем этот хуже? Ведь требуется не так уж много усилий, но зато будет уверенность, что доспехи и меч не подведут.
Арис вздохнул, раздобыл в комнатах простыню, завернул в неё тело, как в саван, взвалил на плечи и понёс. Доспехи пришлось оставить, но клинок оставлять было жалко. «Если я по возвращении не найду мешок, то хоть что-то останется при мне», — решила тень, препоясалась мечом и побрела с ношей на плечах по улице в сторону ближайшей церкви.
«Судя по доспеху, ты католик, — мысленно обращался Арис к мертвецу, — но я не могу устроить тебе католическое погребение. Я не похож на католика. Как я объясню, почему мне нужно тебя похоронить? Если приду с твоим трупом к воротам католического храма, это сочтут странным. А вдруг кто-нибудь решит, что это я тебя убил? Зато православным я знаю, что сказать. Так что придётся тебе упокоиться как ромею».
Ближайшая православная церковь оказалась монастырской. Ворота ограды были открыты, поэтому Арис решился войти. Попавшемуся навстречу монаху он рассказал историю, которую придумал с самого начала: дескать, помогите похоронить старшего брата. А теперь Арис приправил её новыми подробностями, сказав, что они вдвоём с братом нарочно приехали в город, чтобы помочь защитить столицу истинной веры от нечестивцев, но заниматься похоронами совсем некогда:
— Брат погиб, и теперь я должен занять его место на стенах.
Эту же историю пришлось повторить для настоятеля, который охотно поверил. Правда, деньги за погребение всё же взял. Арис надеялся, что будет иначе, но зато вышел за ворота монастыря с чистой совестью. Лишним подтверждением, что мертвец доволен, стало то, что мешок с доспехами, оставленный в доме, никуда не делся.
Теперь Арис почти не сомневался, что сможет носить доспехи «брата» так спокойно, как будто придуманная история — чистая правда. По ночам, надевая доспехи, он часто отваживался подниматься на стену, но всё же старался не показываться на глаза дозорным. Возле Малого Влахернского дворца стену обороняли венецианцы, а Арис не знал их языка. Если бы фальшивого дозорного окликнули, он не смог бы ответить ничего вразумительного.
Тень поначалу почти не отходила от лестниц, позволявших спуститься со стены на мостовую улицы, тянущейся вдоль укреплений. Даже если обнаружат, ночью можно было легко скрыться в лабиринте переулков, но с каждым разом тень всё реже вспоминала об этом, становилась смелее и смелее.
Арис условился с турецким господином, что после начала осады будет каждую четвёртую ночь или чаще давать знать о себе через записки. Привяжет записку к стреле, проберётся на западную стену возле Харисийских ворот, или, как их ещё называли, Адрианопольских, а затем выстрелит так, чтобы стрела упала на дорогу, ведущую в турецкую столицу.
Так Арис передал сведения о том, что защитников очень мало — всего несколько тысяч — и что их с трудом хватает, чтобы приглядывать за стенами, длина которых очень велика. Если заставить защитников скопиться в одном месте, то остальную часть стен оборонять стало бы некому.
Таким же образом он рассказывал о настроениях в городе, об открытых распрях между католическим и православным духовенством, а также о скрытой вражде между ромеями и итальянцами, то есть венецианцами и генуэзцами.
Особенно внимательно тень следила за предводителем генуэзцев, который пользовался особым доверием василев-са и потому вместе со своими несколькими сотнями воинов защищал самый важный участок западных стен — между Шестым и Седьмым холмами. Там под стену ныряла речка Ликос, из-за чего укрепления считались уязвимее.
Разумеется, тень сообщила об этом обстоятельстве запиской на стреле, и записка, судя по всему, возымела действие, ведь турецкие пушки вскоре начали обстреливать этот отрезок стены сильнее, чем прежде.
Предводитель генуэзцев в свою очередь забеспокоился. Он относился к своим обязанностям так внимательно, что даже ночью, когда все бреши, появившиеся за минувший день, были уже заделаны и наибольшая часть воинов отправлялась спать, этот человек ходил по стене и проверял, всё ли в порядке. Когда он доходил до границы своего участка стены с северной стороны, то часто переговаривался с венецианцами, которые защищали северо-западный угол возле Влахернского квартала.
Из этих бесед тень почти ничего не понимала. Оставалось только надеяться, что предводитель генуэзцев будет прогуливаться по стене вместе с кем-нибудь из ромеев. Из уважения к собеседнику генуэзец часто переходил на греческий, причём говорил с ромеями весьма охотно, даже рассказывал о своих беседах с василевсом.
Подслушивать было удобно, и даже надевать латы не требовалось, ведь именно в этой части города рядом со стеной проходила улица. Можно было тихо идти вдоль укреплений и следить за ходом беседы, потому что в ночной тишине хорошо различалось большинство слов. И вот однажды апрельской ночью тень, в темноте следуя за собеседниками, услышала, как к предводителю генуэзцев, занятому разговором с ромеем, кто-то подошёл и тихо передал некую весть.
По тому, как внезапно генуэзец прекратил беседу и быстро направился по стене на север вместе с вестником, тень сразу поняла, что произошло нечто важное. Надо было проследить!
Прячась во мраке и ступая совсем неслышно, тень обнаружила, что генуэзца отвели в квартал, где жили венецианцы. Посреди квартала стоял католический храм, чьи главные двери выходили на небольшую площадь. Судя по тому, что во многих окнах храма был виден свет, там собралось много людей, и именно туда ввели предводителя генуэзцев.
Получалось, венецианцы пригласили его на некое важное собрание, но узнать подробности тень не могла. Возле главных дверей стояла стража, и с других сторон церкви было никак не подступиться, потому что там на улице тоже стояли люди и охраняли.
Тень кусала губы от досады и не хотела себя оправдать даже тем, что итальянского языка всё равно не понимает. Даже если бы удалось подслушать, вряд ли бы что-то прояснилось.
«Нет, — мысленно твердил Арис, — всё равно можно было бы догадаться. По жестам или упомянутым именам…» Он уже совсем отчаялся, но всё же не решался уйти, а меж тем заседание подошло к концу. Главные двери открылись… и вдруг из них вышел тот, кого юноша-тень совсем не ожидал увидеть. Это был сам василевс! А рядом — предводитель генуэзцев.
Венецианцы, вышедшие из дверей вслед за ними, раскланялись и распрощались с этими двумя, а затем василевс и генуэзец двинулись по улице пешком. Судя по всему, даже василевс был вынужден прибыть на эту тайную встречу безлошадным, потому что стук копыт по мостовой в ночном городе перебудил бы половину квартала.
Тень неслышно двинулась следом, всё так же прячась во мраке. Её не смущала ни охрана василевса, ни человек, сопровождавший предводителя генуэзцев. Звук их шагов был не так громок, чтобы полностью заглушить беседу, которой следовало ожидать.
Некоторое время василевс и генуэзец шли молча, но постепенно разговорились. Генуэзец из уважения к собеседнику, конечно, говорил по-гречески, поэтому тень воспрянула духом и старалась ловить каждый звук.
О том, что обсуждалось на тайной встрече, громко не говорят, но в ночной тишине тень всё же расслышала три важных слова, прозвучавшие довольно громко из-за того, что звук отражался от мостовой и каменных стен. Было сказано: «турки», «корабли», «огонь». И вот почему ещё до наступления утра тень пробралась на западную стену, чтобы отправить послание своему турецкому господину: «Франки, которые находятся в городе, хотят неожиданно напасть на наш флот в заливе и сжечь. Будьте настороже».