Пепел державы

Рядом со Священным Писанием лежали грамоты, в коих были записаны должники Курбского — имена, а рядом сумма, тщательно подсчитанная до каждого гроша. О, князь был жаден и ненавидел своих должников, потому сам никогда не брал в долг. Тех, кто вовремя не отдавал деньги, ждало наказание — люди Курбского хватали их и привозили к нему на подворье, где князь, тут же зверея от их беспомощности и страха, нещадно бил должников, калечил и пытал. Сколько жалоб на него приходило потом! Но хитрый и изворотливый Курбский и здесь выходил сухим из воды и продолжал истязать, пытать, убивать. Осознавал князь потом, что, проливая кровь беззащитных жертв своих, он чувствовал удовлетворение. Он, порицавший Иоанна за его жестокость…

— Пан Андрей, — осторожно позвал Повилас, заглянув в дверь. Курбский вскинул на него недовольный взгляд. Слуга зашел, и князь заметил у него в руке свиток с печатью, при виде которой нутро у Андрея Михайловича словно куда-то провалилось.

— Доставили, пока вы были в отъезде. Я упрятал надежно, дабы… — начал с услужливой улыбкой Повилас, но, увидев, как наливается кровью бешеный взгляд хозяина, тут же поник и замолчал.

— И ты ни слова! Ты знаешь, что это? — закричал Курбский, зверея на глазах. Повилас что-то замямлил, склонил голову.

— Дай сюда! Живо!

Слуга вручил грамоту и, пятясь задом, скрылся в дверном проеме. Курбский внимательно взглянул на печать — он не ошибся. Это грамота от самого Иоанна. Торопливо была разорвана шелковая нить, скреплявшая свиток, и вот князь уже жадно вчитывается в витиеватые строки, писанные по-русски…

"…Вот и теперь Господь помиловал меня, грешника, блудника и мучителя. А наступающей крестоносной хоругви никакая военная хитрость не нужна, что знает не только Русь, но и немцы, и литовцы, и татары, и многие народы. Сам спроси у них и узнаешь, я же не хочу перечислять тебе эти победы, ибо не мои они, а Божьи.

Тебе же напомню лишь кое-что из многого, ибо на укоризны, которые ты писал ко мне, я уже со всей истиной ответил; теперь же напомню немногое из многого. Вспомни сказанное в книге Иова: "Обошел землю и иду по вселенной так и вы с попам Сильвестром, и Алексеем Адашевым, и со всеми своими родичами хотели видеть под ногами своими всю Русскую землю, но Бог дает власть тому, кому захочет.

Писал ты, что я растлен разумом, как не встретишь и у неверных. Я же ставлю тебя самого судьею между мной и тобой: вы ли растленны разумом или я, который хотел над вами господствовать, а вы не хотели быть под моей властью, и я за то разгневался на вас? Или растленны вы, которые не только не захотели повиноваться мне и слушаться меня, но сами мною владели, захватили мою власть и правили, как хотели, а меня устранили от власти: на словах я был государь, а на деле ничем не владел. Сколько напастей я от вас перенес, сколько оскорблений, сколько обид и упреков? И за что? В чем моя пред вами первая вина? Кого чем оскорбил? А чем лучше меня был Курлятев[30]? Его дочерям покупают всякие украшения, это благословенно и хорошо, а моим дочерям — проклято и за упокой…

А с женой моей зачем вы меня разлучили? Не отняли бы вы у меня моей юной жены, не было бы и Кроновых жертв. А если скажешь, что я после этого не стерпел и не соблюл чистоты, так ведь все мы люди. А ты для чего взял стрелецкую жену?1 А если бы вы с Сильвестром не восстали на меня, ничего бы этого не случилось: все это случилось из-за вашего самовольства. А зачем вы захотели князя Владимира[31]посадить на престол, а меня с детьми погубить? Разве я похитил престол или захватил его через войну и кровопролитие? По Божьему изволению с рождения был я предназначен к царству: и уже не вспомню, как меня отец благословил на государство; на царском престоле и вырос. А князю Владимиру с какой стати следовало быть государем? Он сын четвертого удельного князя. Какие у него достоинства, какие у него наследственные права быть государем, кроме вашей измены и его глупости? В чем моя вина перед ним?.. И вы мнили, что вся Русская земля у вас под ногами, но по Божьей воле мудрость ваша оказалась тщетной. Вот ради этого я и поострил свое перо, чтобы тебе написать. Вы ведь говорили: "Нет людей на Руси, некому обороняться", — а нынче вас нет; кто же нынче завоевывает претвердые германские крепости?.. Не дожидаются бранного боя германские города, но склоняют головы свои перед силой Животворящего Креста! А где случайно за грехи наши явления Животворящего Креста не было, там бой был. Много всяких людей отпущено: спроси их, узнаешь.

Писал ты нам, вспоминая свои обиды, что мы тебя в дальноконные города, как бы в наказание, посылали, так теперь мы, не пожалев своих седин, и дальше твоих дальноконных городов, слава Богу, прошли и ногами коней наших прошли по всем вашим дорогам — из Литвы и в Литву, и пешими ходили, и воду во всех тех местах пили, теперь уж Литва не посмеет говорить, что не везде ноги наших коней были. И туда, где ты надеялся от всех своих трудов успокоиться, в Вольмер, на покой твой привел нас Бог: настигли тебя, и ты еще дальноконнее поехал.

Итак, мы написали тебе лишь немногое из многого. Рассуди сам, как и что ты наделал, за что великое Божье Провидение обратило на нас свою милость, рассуди, что ты натворил. Взгляни внутрь себя и сам перед собой раскройся! Видит Бог, что написали это мы тебе не из гордости или надменности, но чтобы напомнить тебе о необходимости исправления, чтобы ты о спасении души своей подумал".

Курбский убрал от лица грамоту и уставился в пустоту перед собой. Вот еще одно его поле боя — он должен был доказать Иоанну неправоту его жестоких действий, дабы понял он, что не будет Русь Великая править многими народами от моря до моря, пока правит ею такой безрассудный тиран!

— Я докажу тебе! Докажу! — бормотал Курбский, вновь работая над посланием Иоанну, которое он не может окончить долгие и долгие годы. Он пишет и зачеркивает, скрипит неустанно перо, капли чернил от неосторожных движений размазываются по столу. Наконец, жалобно скрипнув, перо сломалось пополам, и Курбский, выругавшись, швырнул его прочь. Следом он смахнул со стола неоконченное послание, а с ним — и прочие грамоты. Но пыл не угас, и взгляд князя упал на драгоценные для него книги, в коих черпал он когда-то вдохновение, и на его переводы, никому ненужные. Он ничего не смог никому доказать! Ничего и никому! И зачем все это? Зачем он борется долгие и долгие годы, ежели силы неравны, и борьба оказывается бесполезной?

Рыча, Курбский скидывал со стола всю письменную утварь, все бумаги, грамоты, любимые книги. Все летело на пол, и он, уже не осознавая, топтал все это, швырял прочь, некоторые бумаги рвал в клочья.

Наконец, испустив гнев, он застыл в разгромленных покоях. В дверях робко застыл слуга Повилас.

— Дозволь, Панове, сложить обратно на стол. Я хорошо сделаю! Я помню, как все лежало, — проговорил он. Обессиленный, Курбский опустил голову и кивнул, отступая от устилавшего пол ковра из потрепанных грамот.

— Я докажу! Докажу, — бормотал он, наблюдая, как Повилас бережно поднимает княжеские книги и заботливо оттирает их рукой. — Докажу!

Михайло победителем возвращался домой, ведя за собой коня и корову, везя множество тканей, посуда, награбленного в городах серебра. Анна с выпяченным животом выходила встречать супруга во двор, счастливая от того, что Михайло вернулся живым и невредимым.

— Дашка, баню топи! — велела она, и Дарья, мельком взглянув счастливо на вернувшихся Михайло и Фому, поспешила исполнять указ госпожи. Анна проводила ее пристальным взглядом и удоволенно усмехнулась, когда услышала, как хлопнула дверь в баню. Какое-то чутье подсказало Анне, что раньше меж Михайло и Дашкой была какая-то история, и Дашка не переболела — видно, как сохнет по своему господину. Ревность озлобляла Анну, и она была порой чересчур строга с Дашкой, хотя, по большому счету, годилась ей в дочери.

30

Имеется в виду боярин Дмитрий Иванович Курлятев-Оболенский, во время расправы над сторонниками Адашева и Сильвестра со всей семьей постриженный в монастырь.

31

Имеется в виду князь Владимир Андреевич Старицкий.