Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 28



–Вот, гляди. Я спасаю это дитя, ибо он твой сын, твое порождение, он часть, продолжение тебя, живи в нем и пусть он живет за всех нас.

Оттолкнув корзину и убедившись, что за травами с берега ее не видно, плюясь и ругаясь, старая женщина двинулась навстречу врагам, уводя их подальше от камышей.

Долго пришлось ему сидеть в корзине, ожидая неизвестно чего, пока не выдерживая тошнотворного запаха тухлой рыбы, он не выскочил из корзины и, бродя опьяненный среди тростника и камышей в воде, не потерял сознания. Он не помнил, как оказался в руках у кишцев. Первое, что он видел: как чужеземный воинский начальник в ярких и пышных одеждах, что-то доказывал бледному человеку, показывая в его сторону, а тщедушный старик с несвойственной для мужей безусой бородой, горячо ему возражал. Тогда этот старик, казался ему смешным и даже уродливым своей неполноценной бородой, но мог ли он знать тогда, что этот человек со странной бородкой, заменит ему и мать, и отца которого он не знал. Озираясь по сторонам, он прослезился. Хотя в их племенах, у мужей это и почиталось за стыд, в горе он не стыдился их, ему даже сам шатер казался чуждым и страшным, и тогда тоска, завладевшая им, вырвалась волчьим завыванием. Услышав это, старик прервав разговор, тихо подошел к нему и что-то ласково бормоча, положил на его плечо, осторожно, не желая напугать, поверх покрывала, свою тонкую, жилистую руку.

Старику все же, не было позволено взять его в свой храм Энки в Шуруппаке, равно как, и не разрешено обучаться его приемышу вместе с детьми черноголовых в доме обучения писцов в Нибиру. Сама мысль, что великими знаниями их предков может завладеть чужеземец, пугала жрецов и благородных вельмож, а уж допустить дикаря управлять и овладевать умами черноголовых, казалась кощунственной. Вместо этого, старому ведуну вод, было предложено отдать мальчика послушником в храм всемилостивейшей Инанны, чтобы позднее, быть может, стать ее бесполым жрецом. Самое почетное звание, которое только может занять чужеземец в землях благородных. Скрипя сердцем согласившись на воспитании мальчика в женской обители, абгал со своей стороны, поставил условие не раскрывать происхождение его приемыша и заручился клятвенным обещанием верховной жрицы, чтобы он не подвергался усечению и по достижение совершеннолетия, юношей смог покинуть храм, чтобы после сделаться ему помощником. При этом однако, не оставил намерения обучать найденыша, при каждом удобном случае проводя с ним свои уроки в пределе писцов, и передавая знания полученные им самим когда-то в храмах у мудрецов-алга, почерпнутые в древних письменах хранящихся там, и те к которым привел его жизненный путь и бесконечные опыты в клетях.

После того, чего он был лишен, Аш не мог сказать уже, что почувствует себя когда-нибудь совершенно счастливым, но он и не скажет, что время, проведенное в стенах храма, было потрачено зря. Конечно, он не получал от жриц и жрецов-уду тех знаний, ради которых его наставник собирался взять его в храм Энки – бога мудрости, но здесь он приобрел любовь к музыке, песням и танцам. Он любил слушать и древние сказания, которые, из поколения в поколение перепевали, своими писклявыми голосами храмовые сказители. К тому же, абгал как и обещал, лично занимался с ним в своих покоях в пределе писцов, обретаясь чародейством, врачеванием и гаданием по звездам.

Всегда нелюдимый в чужой стране, он так и не смог сдружиться с кем-то близко, ведь даже с послушниками, которые на него смотрели косо, он держался отстраненно, а с девушками, служившими при храме, должен был быть нарочито сдержан, ни к кому не привязываясь, и не мог полностью раскрепоститься перед ними, как впрочем, и водилось у юношей в его племени с его суровыми нравами. И только рядом с приемным родителем, он мог чувствовать себя достаточно свободно. Когда-то в ранней юности тот, покинув людей, добровольно ушел в храм бога мудрости Энки, желая почерпнутые в нем знания направить на служение людям. Уроженец Лагаша, волею судеб оказавшийся на чужбине, он не забывал про главного бога своей далекой родины, справедливого Нингирсу, и верил, что за все грехи и добрые дела, человеку воздается им по справедливости. Его твердое убеждение в силе справедливости, всегда вызывала у Аша горькую усмешку, уж он то знал силу этой справедливости, и поэтому считал, что только сам человек должен творить ее, не дожидаясь пока боги сподобятся наказать убийц и насильников, отплачивая за боль и унижения всех невинно ими убиенных и замученных. Пока же он видел, что бедные люди бедны как прежде, какую бы праведную жизнь они не вели, а грешники – воры и убийцы, живут и здравствуют и правят миром. И часто живут еще лучше, чем прежде, за счет тех, кого они ограбили или убили, и даже принимаемы с почетом во дворцах и храмах. И что удивительного, если в них обитают те же воры и убийцы. Эти его откровения злили старика; особенно учитель, возмущался тому, с каким пренебрежением Аш отзывался о жрецах и правителях. Но, несмотря на показное раздражение, азу понимал, что именно его вера в справедливость, поддерживала еще в Аше надежду на нее.

Обучаясь, Аш всюду сопровождал учителя, помогая при лечении его многочисленных больных. Тогда, он впервые увидел ее. Один из советников энси, обратился тогда с просьбой к учителю – подлечить беспокоившую его грыжу и рассказать о том, какую судьбу уготавливает будущее. Закончив с недугом, учитель попросил мальчика удалиться, дабы в уединении потолковать с важным сановником о делах государственных, недоступных ушам посторонних. В ожидании, без дела расхаживая по двору, задумавшись, Аш неожиданно забрел в самую глубь его. Голос, внезапно раздавшийся в безлюдном дворе, заставил его очнуться от раздумий:



– Как ты здесь оказался?! Здесь нельзя чужим!

Оглянувшись, он понял, что далеко отошел от гостевой половины, и с ужасом увидел, что уже расхаживает по внутренней. Девочка примерно его возраста, чей окрик его напугал, незло засмеялась. Наверно ее так рассмешил его испуганный и смущенный вид, что она позабыла о своем напускном гневе и соблюдении необходимых правил. На его неловкие извинения она, не переставая смеяться, ответила, что не сердится и спросила, кто он и откуда здесь оказался. А выслушав, предположила, что он наверно из очень знатной семьи, раз учителем у него является такой мудрец. Аш хотел было возразить, но девочка так тараторила, что он не мог вставить слова. Она говорила о себе, о своих развлечениях, о слугах которые так не расторопны; в свою очередь желала знать, что преподает ему абгал, где он успел побывать, и правда ли, что морские рыбы живородящи. Он ей рассказывал, обо всем что знал, но не мог уже сознаться в том, что он не из какого-то славного рода, но всего лишь дикий варвар, воспитывающийся в доме Инанны. После, они стали постоянно встречаться, при следующих его с учителем посещениях ее дома.

Однажды, когда они стали уже чуть старше, она как-то таинственно тихо, знаками приказала Ашу следовать за ней. Поднявшись по ступенькам на старую разрушенную молельню, где они часто проводили время, повлекши его за собой, она достала из щели какой-то сверток. И подозвав его ближе, развернула, чтобы показать, что в нем. Это были плиты со странными надписями, не те знаки, которые он привык видеть при чтении и написании, но скорее начертанные изображения каких-то человечков, животных и растений с предметами. Старик ему рассказывал, что в храмовых хранилищах, встречаются подобные записи древних, записанные еще до великого потопа.

– Смотри – говорила она, – здесь сам Дамузи оставил любовное послание своей строптивой супруге. Говорят, если на них поклясться в любви, то узы влюбленных будут вечны.

Едва успев спрятать дощечки на место, она, только заслышав приближающийся снизу зов служанки, резким движением, втянула Аша внутрь старой, обсыпающейся засохшими кусками суглинки и соломы вежи. Когда опасность быть застигнутыми миновала, они, смеясь над своим испугом, схватились за колотящиеся от страха и неожиданного беспокойства сердца, чтоб унять волнение. В веселом испуге, Элилу захотела сравнить их биения. Притронувшись к нему, девушка замерла, стараясь не дышать. Прислушиваясь и заговорчески улыбаясь, она держала руку на своей груди, другой же коснулась его. И от этого ее прикосновения становилось приятно, и кровь горячими потоками мчалась по жилам, и хотелось утонуть во взгляде лучистых глаз. Во внезапно вспыхнувшем порыве чувств, Аш не смея шелохнуться, молча смотрел в ее глаза, она же, словно боясь чего-то, опустила их. Наверно из-за всей этой неожиданной нежности, улыбка на ее лице, сменилась какой-то потерянной грустью. Дождавшись ухода няни, девушка снова достала из тайника свое сокровище и со значимостью достойною жрецов Энлиля, провещала: