Страница 13 из 33
Указательный палец Гатри обвил курок, и я бросился в сторону, к перилам, все еще сжимая в зубах сигару, но знал, что было поздно. Дуло пистолета в руке Гатри подпрыгнуло вверх, и я заметил его неяркий блеск в лучах солнца. Оглушающий гром выстрела и тяжелая пуля достигли меня одновременно. Грохот оглушил меня, я откинул голову назад, сигара вылетела у меня изо рта, оставляя за собой хвост искр. Удар пули заставил меня согнуться, изгоняя воздух из моих легких, сбил меня с ног и отбросил назад. Я почувствовал, что ударился поясницей с перила. Я не ощутил боли, только сильный шок, от которого все онемело. Удар пришелся в грудь, в этом я был уверен, как и в том, что пуля прошила меня насквозь. Рана была смертельной, в этом не было сомнений. Я ожидал, что сознание мое вот-вот помутится, что я рухну без чувств, погружаясь в черную бездну.
Но, наткнувшись на перила, я опрокинулся назад и полетел за борт головой вниз, навстречу принявшим меня холодным объятиям моря. Это снова привело меня в чувство и, открыв глаза, я увидел серебристое облако пузырей и мягкий зеленоватый свет солнца, проникающий под воду. Мои легкие были пусты — воздух вышел из них от удара пули, и я, инстинктивно потянулся к поверхности за глотком воздуха. К моему изумлению, сознание не покинуло меня, и я понял, что как только вынырну из воды, Гатри не преминет разнести мне череп. Я перевернулся и нырнул глубже, неуклюже работая ногами, и поплыл под брюхо «Балерины».
С пустыми легкими путь показался мне бесконечным. Гладкое белое днище «Балерины» медленно проплывало надо мной, и я отчаянно двигался вперед, удивляясь, что в моих ногах еще оставалась сила.
Внезапно меня окутала темнота — мягкое темно-красное облако, и я чуть было не запаниковал, полагая, что теряю сознание. Но тут же понял, что это моя собственная кровь. Это ее извивающиеся облака окрасили воду. Крошечные рыбки-зебры метнулись со всех сторон сквозь кровь, жадно глотая ее. Я хотел ускорить движение, но рука не слушалась меня. Омертвев, она болталась вдоль тела, а вокруг клубилась кровь. Правая рука сохранила силу, и я греб ею, чтобы выбраться из-под брюха «Балерины». Я проплыл у нее под килем и поднялся, благодаря судьбу, к ватерлинии.
Подплыв к поверхности, я заметил конец нейлонового каната, что болтался с кормы. Небольшая его часть уходила под воду, и с облегчением я ухватился за него.
Вынырнув под кормой «Балерины», я с трудом втягивал в себя воздух. Легкие онемели, воздух приобрел во рту медный вкус, но я сделал вдох. Мое сознание все еще было ясным: сам под кормой, на палубе — волчья стая, а карабин заперт в машинном отсеке. Я потянулся изо всех сил, стараясь намотать конец каната себе на руку. Затем, поднял колени и уперся ступнями в шершавую планку, идущую вдоль ватерлинии. Я знал, что сил у меня хватит лишь на одну попытку. И она должны быть успешной. Сверху до меня доносились их голоса. Они что-то зло кричали друг на друга, но я не обращал внимания, собираясь с силами.
Я подался вверх, работая ногами и одной здоровой рукой. От напряжения у меня потемнело в глазах, а грудь совсем онемела. Однако мне удалось выбраться из воды, перевалившись через перила кормы, я повис на них, как пустой мешок на колючей проволоке. Я лежал так несколько секунд, пока сознание не прояснилось, чувствуя, как теплая липкая кровь стекает ручьем по моему боку и животу. Но это даже подстегнуло меня — я понял, как мало у меня в запасе времени, прежде, чем я рухну без чувств от потери крови. Отчаянно брыкнув ногами, я кувыркаясь, полетел на палубу, ударился головой о рыбацкий стул и зафыркал от новой боли. Мне удалось лечь на бок и взглянуть на свое тело. То, что я увидел, привело меня в ужас. Из меня потоками текла густая, вязкая кровь, собираясь в лужу. Я впился пальцами в палубу, подтягивая себя к рубке, и подтянулся к поручню входа. Еще одним диким усилием я постарался поднять себя вертикально, повиснув на одной руке и упираясь ногами, которые ослабли и едва слушались.
Быстрым взглядом окинув рубку, я посмотрел на переднюю палубу — туда, где все еще стояли трое, сбившись вместе у якорей. Джимми Норт отчаянно пытался снова надеть свой акваланг. На лице его застыло выражение ужаса и гнева, а голос звучал пронзительно. Он что-то кричал Матерсону.
— Вы грязные, мерзкие убийцы! Я нырну и отыщу его. Я вытащу его тело и, да поможет мне Бог, еще увижу, как вас отправят на виселицу.
Даже в моем плачевном положении я не мог не почувствовать прилив восхищения мужеством этого парня. Сомневаюсь, чтобы он догадывался, что и ему была уготована та же участь.
— Это же убийство, хладнокровное убийство! — крикнул он и повернулся к перилам, поправляя на лице маску. Когда Джимми оказался к ним спиной, Матерсон взглянул на Гатри и кивнул. Я попытался криком предупредить его, но из моего горла донесся лишь хрип. Он поднес дуло своего огромного сорок пятого к основанию его черепа, и резиновый капюшон поглотил звук выстрела. Голова Джимми дернулась, пробитая насквозь тяжелой пулей. Она вышла сквозь стекло его маски, разнеся его вдребезги. Сила выстрела повалила Джимми на бок, и он с шумом упал в воду. Затем наступила тишина, в которой звуки ветра и воды казались эхом погремевших выстрелов.
— Он потонет, — спокойно произнес Матерсон. — На нем был пояс для погружения. А нам бы не мешало заняться поисками Флетчера. Я бы не желал, чтобы его выбросило где-нибудь на берег с пулей в груди.
— Он увернулся, этот ублюдок, я не смог уложить его на месте, — возразил Гатри, и я больше ничего не расслышал. У меня подкосились ноги и я плашмя растянулся на палубе. Меня тошнило от шока и ужаса, от струящихся потоков крови.
Я видел смерть в разных жестоких обличьях, но то, как погиб Джимми Норт, потрясало. Внезапно у меня осталось единственное желание, которое я обязан был выполнит^ пока собственная жестокая смерть не унесет меня.
Я принялся потихоньку пробираться к дверце отделения. Белая палуба простиралась передо мной, как пустыня Сахара, и постепенно я начал ощущать свинцовую руку тяжкой усталости на моем плече. Вскоре я услышал их. шаги по палубе надо мной и приглушенный звук их голосов. Они возвращались на нижнюю палубу.
— Секундочек десять, ну, прошу тебя, Господи! — прошептал я. — Больше мне не надо! — хотя и знал, что все напрасно. Они попадут в рубку раньше, чем я открою задвижки, но все равно я упорно подтягивал себя вперед.
На мгновение их шага замерли, затем послышались вновь. Они остановились на палубе, чтобы поговорить, и я моментально почувствовал облегчение, достигнув дверцы машинного отсека. Теперь я сражался с задвижкой. Казалось, она застряла навечно, и я понял, как ослаб. Но сквозь слабость я чувствовал, что злость возвращает меня к жизни. Я дергал задвижки и бил по ним, и наконец они отлетели. С трудом превозмогая усталость, я поднялся на колени. Новые капли алой крови брызнули на пол, когда я наклонился над дверцей. «Подавись собственной печенкой, Чабби», — подумал я невзначай и поднял дверцу. Она поднялась чертовски медленно, неимоверно тяжелая для меня, и я ощутил новые стрелы боли, пронзившие мне грудь там, где рвались раненые ткани.
Упав на живот, я отчаянно пытался нащупать приклад карабина. Наконец, мне удалось ухватиться за него правой рукой. Я устало потянул карабин, но он, казалось, намертво застрял в петлях и не поддавался моим усилиям.
Заслонка с тяжелым грохотом упала назад, и в тот же момент голоса на палубе смолкли. Я представил, как они прислушиваются.
— Давай сюда! — раздался громкий крик, и я узнал голос Матерсона.
В то же мгновение послышался топот бегущих ног, приближающихся к рубке.
— Иисус, вся палуба в крови! — орал Матерсон.
— Это Флетчер! — вторил ему Гатри. — Он вернулся через корму!
И тут мне удалось вытащить карабин из петель. Я едва не уронил его внутрь машинного отсека, только чудом удержав в руках, и перевернулся.
Я присел, держа карабин на коленях, и прижал спусковой крючок большим пальцем. Пот и соленая морская вода текли мне в глаза, мешая смотреть — я впился взглядом в дверь рубки. Матерсон вбежал, сделав несколько шагов, прежде чем заметил меня. Он остановился и, открыв рот, уставился на меня. Его лицо горело от возбуждения, он поднял руки, будто пытаясь защитить себя, и я поймал его на мушку. Бриллиант на его мизинце весело подмигнул мне. Я поднял карабин с колен одной рукой, и его тяжесть показалась мине невыносимой. Как только дуло поднялось до колен Матерсона, я нажал на спуск. С непрерывным оглушающим ревом карабин выплюнул целый рой пуль. Отдача вскинула дуло, и пули прошили тело Матерсона от живота до груди. Они отбросили его назад, к стенке, вспоров его как рыбу, чьи кишки можно выпустить одним движением ножа. Казалось, он начал танцевать резкую, гротескную джигу.