Страница 2 из 8
В училище было два факультета – минно-торпедный и ракетный. Факультеты жили дружно, изредка беззлобно подкалывая друг друга. Выпускников первого факультета иногда направляли в ракетные части сухопутных войск. Хотя это бывало не часто, будущие минеры назвали курсантов-ракетчиков “сапогами”. Будущие ракетчики в долгу не остались и нарекли минеров “маслопупами”, потому что кителя на их животах были всегда замаслены. Минеры это объясняли тем, они имеют дело не с бездушными многометровыми железяками, именуемыми ракетами, а с душевными существами – минами и торпедами. Поэтому обслуживание ракетного оружия осуществляется в перчатках и “намордниках”, так на флоте называют средства защиты органов дыхания, а проще – респираторы. С минами же нужно обходиться с нежностью и любовью, ведь в “минном деле как нигде – вся загвоздка в щеколде”. Главными приборами и механизмами при уходе за минами являются не осциллографы и тахеометры, а двенадцатикилограммовая кувалда и ключ 42 на 56. В общем, посмеивались друг над другом, но жили дружно. Правда, были на минно-торпедном факультете три достопримечательности – Паша, Маша и Аркаша, предмет белой зависти ракетчиков.
Мичман Павел Бухмацкий исполнял обязанности главного снабженца факультета. На его плечах лежала обязанность снабжать курсантов всем, что им требовалось для службы, отдыха и других дел. Худого телосложения, высокий, постоянно сутулящийся, на все приказания и просьбы он неизменно отвечал “Бу сделано”. Надо отметить, с обязанностями своими мичман справлялся великолепно, но исполнял он только приказания начальника факультета капитана 1 ранга Иевлева. Курсанты шутили, что если начфак прикажет Бухмацкому добыть для факультета слона, он исполнит это запросто. Приказы и приказания всех остальных начальников Паша, ответив свое неизменное “Бу сделано”, тут же напрочь забывал.
Вторая достопримечательность, Мария Михайловна, в простонародии “Мармех”, отвечала на факультете за вещевое снабжение курсантов, сюда входило одевание и обувание будущих подводников, смена постельного белья и обеспечение их банно-мыльными принадлежностями. Курсантское радио утверждало, что “Мармех” начала работать в училище еще до его образования. Обладая феноменальной памятью, она помнила размеры одежды и обуви всех курсантов, обучающихся на факультете. Еще одной уникальной ее особенностью была способность определять, находится курсант в честно заслуженном увольнении или он самовольно оставил училище и находится в самовольной отлучке. Встретив на улице курсанта, а жила она рядом с училищем, как раз на тропе самовольщиков, Мария Михайловна на следующий день просила курсанта помочь ей навести порядок в баталерке, а иначе грозила донести о самовольщике начальству. Курсанту приходилось оказывать женщине помощь. Правда притягивала его в баталерку, конечно, не угроза Мармех, на донос она никогда бы не пошла. Да и в училище уже давно сложилась традиция “не пойман – не самовольщик”, а что кто-то кого-то где-то видел не важно. Не привели за руку самовольщика к дежурному по училищу, значит, самоволки не было. К тому же, всегда найдется товарищ, который, честно глядя в глаза начальству, подтвердит, что подозреваемый в самовольной отлучке все время находился в училище и изучал основы марксизма-ленинизма. Ни у кого из начальников не хватило бы духу не поверить в важность данной дисциплины и в то, что для курсантов она имеет “первостепенное” значение. Привлекала курсантов в баталерку к Марии Михайловне ее молодая помощница – Анечка. Здесь можно было пофлиртовать с ней, невзначай коснуться ее молодого тела плечом, а если повезет, то и чем-нибудь другим.
Очень нравилось ребятам как еще совсем не испорченная девушка краснеет от шуток старшей баталерши.
– Я тебе сколько раз буду повторять – не тряси ты простыни на Аньку, она же забеременеет, – ворчала Мария Михайловна на курсанта, принесшего на смену постельное белье взвода, – На меня можешь трясти, у меня уже давно иммунитет от ваших сперматозоидов образовался.
Аннушка, вспыхнув ярко красным цветом, с криком:
– Ну, Мария Михайловна! – выскакивала из баталерки под дикий хохот будущего военмора.
Еще Мария Михайловна, прожив с родителями в городе во время блокады, очень боялась войны, и каждый громкий звук вводил ее в волнительное состояние.
Ленинград, как известно, морской город, одних только высших военно-морских училищ в городе было пять, училище вспомогательного флота, да еще гражданские мореходки. В Кронштадте целая дивизия учебных кораблей базировалась. На судостроительных и судоремонтных заводах строились и ремонтировались подводные лодки, надводные корабли, вспомогательные и гражданские суда. Люди в морской форме в городе встречались на каждом шагу, причем форму морскую любили и сами моряки и жители города, с восхищением смотревшие на бравых военморов, которые в трудную “минуту” всегда приходили на помощь гражданскому населению. А трудных “минут” у города было достаточно, то наводнение затапливает складские помещения и надо городское имущество спасать, то эшелоны с продовольствием прибудут и необходимо их разгружать, то еще что-нибудь. Да и порядок с моряками был обеспечен.
Поколения флотских офицеров менялись. Старшие уходили на пенсию, а затем и в мир иной, на смену им приезжали с дальних гарнизонов новые военно-морские специалисты. Курсантов привлекали к обеспечению похорон. Дело было не очень приятное, но нужное и относились к нему курсанты с должным уважением. Обеспечение похорон сводилось к построению взвода во главе с офицером и знаменоносцем у могилы. По команде офицера склонялось Знамя, а взвод, под траурную музыку, совершал троекратный залп из автоматов холостыми патронами. Затем офицер проверял оружие и курсанты возвращались в училище. Настроение, конечно, после таких мероприятий было не праздничным, поэтому возвращались всегда молча, без обычных шуток и подколов.
Как-то, вернувшись с похорон, ребята молча поднялись в казарму и приготовились к чистке автоматов. Курсант 2 курса Гриша Яблоков, участвовавший в траурной церемонии, тоже снял со спины автомат, машинально передернул затвор и нажал на курок. Раздался выстрел. То ли Гриша во время траурной стрельбы забыл снять автомат с предохранителя, то ли просто нажать на курок забыл, не ясно, но, так или иначе, холостой патрон остался в автомате. Не понятно почему, командовавший траурной церемонией офицер, не произвел тщательного осмотра оружия после стрельбы. Видимо торопился закончить это скорбное мероприятие.
От неожиданности все, в том числе и виновник стрельбы, оцепенели. Тем более, что выстрел в помещении всегда громче, чем на открытом воздухе. Мария Михайловна, у которой не изгладились еще с детства воспоминания о страшной войне, с криком “Анька, ложись!”, рухнула на пол баталерки и ползком забралась под стеллаж с обмундированием в надежде, что он спасет ей жизнь. Анна, по команде начальницы, рухнула на пол посредине баталерки и закрыла, на всякий случай, голову руками. Проходивший мимо, старшина факультета мичман Бухмацкий, услышав выстрел, бегом понесся на факультет.
Вбежав в казарму, он первым делом обратил внимание на баталерку, дверь, которой была открыта.
Весь факультет хорошо знал, что баталерка для Марии Михайловны являлась “святым местом”, дверь в нее она никогда открытой не держала. Даже, уходя на пять минут, и оставляя в помещении Аню, строгая баталерная начальница дверь закрывала на замок. Заглянув в дверь, мичман увидел ужасную картину – посредине комнаты ничком лежала Анна. Решив, что произошла ужасная трагедия, старшина бросился к ней, перевернул девушку на спину и начал расстегивать блузку, чтобы оказать первую помощь. Анюта, не открывая глаз, пыталась сопротивляться. Мичману показалось, что у девушки начались конвульсии и он, оседлав ее, начал делать искусственное дыхание “рот в рот”. В это время, не слыша больше выстрелов, Мария Михайловна выползла из под стеллажа. Увидев, что на ее помощнице сидит мичман, она воскликнула: