Страница 30 из 33
Остановившись, Татьяна рывком обернулась к шедшему позади нее Эрику и, нарочито не обращая внимания на тоже затормозившего Романа, холодно проговорила:
– Интересно, почему твой брат так плохо умеет различать серьезные моменты?
– Эй, что за наезды! – юноша, не давая брату ответить, нахмурился, решительно делая шаг вперед, – Я тут, вообще-то, не за просто так клоуном подрабатываю, я напряжение с ситуации снимаю! И, кстати говоря, я такой же брат твой, как и его.
Девушка побледнела. Все мысли, все отчаяние, задавленное новой бедой, от этих слов разом навалилось на нее, заставляя испытывать боль едва ли не равную по силе той, что переживал сейчас Винсент.
– Не смей… – она задохнулась и, отчаянно сдерживая слезы, прошептала, – Не напоминай…
– Что такое? – теперь уже сам граф де Нормонд, видя, что относительно мирная поначалу перепалка принимает какой-то очень плохой оборот, предпочел вмешаться и, сдвинув брови, сам шагнул к новоявленной кузине, – Татьяна… Что тебя так взволновало?
– А ты, конечно, не понимаешь! – слезы жгли глаза девушки, она вся дрожала от сдерживаемого из последних сил отчаяния. Роман, видя такое ее состояние, мгновенно посерьезнел. На лице его, незамеченное Татьяной, отразилось горькое понимание.
Эрик же, в отличие от брата и в самом деле не сознающий причин поведения девушки, тоже предпочитал помалкивать, ожидая пояснений.
– Я… мы… – Татьяна всхлипнула и, стараясь высказать все, мучающее ее, сразу, сдавленно и сбивчиво проговорила, почти прокричала, – Мы родственники… родная кровь… вместе теперь не сможем… никогда, ты понимаешь, никогда!
– Почему?.. – граф де Нормонд, пораженный поведением собеседницы, потрясенный ее столь бурной реакцией на, как ему казалось, ничего не значащее положение вещей, растерянно заморгал, – Это ничего не меняет. Нужно только разрешение церкви, да и потом, через столько лет…
– Это меняет все! – девушка, почти не услышав заключительных слов молодого человека, неожиданно метнулась вперед, направляясь к дверям замка. Оставаться дольше в обществе того, кого так сильно любила, и кого, казалось, навеки потеряла, она больше не могла.
Отчаяние придало ей сил. Споткнувшись о стоящий среди холла стул, девушка одним движением распахнула тяжелую створу входных дверей и, не потрудившись закрыть ее за собой, бросилась куда-то вдоль замка.
Эрик, на несколько секунд опешивший от случившегося, не долго думая, рванулся за ней.
– Татьяна!..
Ощутив удерживающую его руку брата, он недоуменно опустил на нее взгляд, а затем, с еще большим непониманием, уставился на чрезвычайно хмурого виконта.
– Роман… – он попытался высвободить запястье из хватки юноши, но тот не пустил, – Да что происходит, в конце концов?!
Молодой интантер тяжело вздохнул и, распахнув ведущую в каморку дверцу, практически втолкнул туда брата, словно избегая отвечать на его вопрос.
– Поищи лучше тут, что просил Чарли, – голос виконта звучал до удивительного тихо и, вместе с тем, весьма серьезно, что заставило блондина забеспокоиться еще больше, – Чистая ткань-то здесь вроде как где-то была…
– Роман! – Эрик, практически насильно усаженный братом на маленькую жесткую кровать, пытаясь успокоиться, внимательно и подозрительно наблюдал за его нарочито тщательными поисками, – Ты ведь знаешь, в чем дело, не так ли?
Виконт вновь вздохнул и, развязав какой-то мешочек, недоверчиво принюхался к его содержимому. Затем поморщился и, положив его на то место, откуда взял, сунул руки в карманы, соблаговоляя, наконец, опять повернуться к брату.
– Россия – загадочная страна, Эрик, – задумчиво проговорил он, созерцая стену за спиной собеседника, – Наши нравы и обычаи там не приемлемы. Поэтому, боюсь, что Татьяна…
– Погоди, – граф де Нормонд останавливающее поднял руку, – А при чем здесь вообще Россия?
– А, ну да, ты же не в курсе, – Роман, вытащив одну руку из кармана, задумчиво почесал висок и, улыбнувшись почему-то виноватой улыбкой, пожал плечами, – Она русская, Эрик. Не француженка. Да-да, я тоже был этим крайне удивлен, когда узнал, – молодой человек, видя готовое выплеснуться наружу изумление брата, замахал на него рукой, – Не надо громких изумлений, я уже поизумлялся. Татьяна у нас представительница той самой загадочной страны, в которой отношения между кузенами считаются куда как более аморальными и предосудительными, чем у нас. Так что…
– Так что, – перебил молодой граф, вскакивая на ноги, – Я что, не имею права любить ее, коль уж она моя кузина?
Роман опять вздохнул, переводя взгляд со стены на брата.
– А ты любишь, Эрик?
Блондин нахмурился, снова опускаясь на кровать.
– Винсент что, снова поработал над твоей памятью? Ты не помнишь, что я говорил тогда на балу?
– Со времени бала утекло, как говорится, много воды, – элегически протянул в ответ молодой человек, – Ты уверен, что те твои слова еще актуальны сейчас? – и, заметив, что собеседник порывается ответить, виконт останавливающее поднял руку, – Не мне, Эрик. Ответь на этот вопрос для начала себе, реши все окончательно, и уж тогда… Будем решать что-то еще, – здесь он сделал многозначительную паузу, а после продолжил уже совершенно иным тоном, – Ладно, пойду искать штопательные принадлежности для Чарли. А то с вами, страдальцами, наш бедный несчастный кошак так и останется незашитым. И кто тогда будет мышей ловить? Я на такое точно не соглашусь.
Эрик не прореагировал. Слова брата, оказавшиеся до странного точными, всколыхнули в душе молодого графа уже, казалось, забытые опасения и страхи, – боязнь того, что не будучи человеком он не способен испытывать любовь. Симпатию, возможно, желание, – да, но не что-то большее, не что-то светлое, согревающее, заставляющее сердце сладко таять при одном только взгляде в самые дорогие в мире очи.
Роман тихо покинул каморку, захватив с собой тот кусок ткани, что остался лежать здесь еще с тех пор, как Эрик помогал раненой при первом нападении на замок Татьяне перебинтовать руку. В отличие от оставшегося в узкой комнатушке в крайней задумчивости блондина, юноша как раз был совершенно убежден в его способности испытывать всю обширную гамму человеческих чувств, включая и самые светлые из них. Наблюдательный по своей природе, Роман не раз обращал внимание на мимолетные взгляды, бросаемые Эриком в сторону Татьяны, замечал их и тихо радовался тому, что брат наконец, после трех столетий самоизгнания, самоотречения и отказа от окружающего мира, вновь сумел обрести смысл жизни. Происходящее сейчас не нравилось ему самым решительным образом, однако, вполне ясно понимая и представляя себе мысли обоих влюбленных, он пока не находил решения проблемы. И в тоже время, в собственном сознании виконта навязчиво копошились какие-то воспоминания, очень смутные и неясные, влекущие за собою нечто неприятное, и, в силу необходимости думать о нескольких немаловажных вещах одновременно, пока не поддающиеся осознанию, но, кажется, способные пролить свет на сложившуюся ситуацию.
И тем не менее, искать конец этой запутавшейся мысленной нити у него сейчас времени не было. Вообще, проводив взглядом психанувшую внезапно девушку, и оставив брата размышлять о вечном в маленькой каморке, Роман с какой-то особенной остротой вдруг почувствовал себя единственным разумно мыслящим существом во всем этом сумасшедшем замке. Даже Винсент, ухитрившийся получить серьезные ранения и нуждающийся сейчас в помощи не только друзей, но и спешно выдернутого с какого-то семинара врача, к таковым им отнесен быть не мог, посему молодой человек, чувствуя некоторую толику гордости от данного прозрения, в то же время ощущал безумный гнет ответственности, который, в отличие от гордости, его решительно не устраивал.
На мгновение сморщившись, юноша решительным шагом зашел в гостиную и, шлепнув на стол возле успевшего присесть доктора моток ткани, протянул ему небольшой пузырек, который ухватил с одной из полок в каморке в самый последний миг, уже покидая ее.