Простофиля

– Бери.– с жесткостью в голосе, направил Ванитин в сторону Стула.

– Жестко.– падая успел подхватить Типаж.

– Легко.– заметила Стул, уводя мастера за ширму прекрасного, имея намерение дать Ванитину новые познания в искусстве распознавания местности.

– С концами.– с легкой усмешкой в голосе заметил Маркеш, направляя всю свою купеческую мудрость в сторону Типажа.

– Связал.– связал свою пару клиент.

Типаж: Нравится.

Маркеш: От Ванитина.

Типаж:В Котландию.

Маркеш: С тобой.

И они направились в удивительную, полную чудес и магии провинцию Котландских холмов. Каждый из приятелей преследовал свою цель, Типаж был заложником ручьев, а Маркешу просто необходимо было новое веяние и течение, что могли унести с собой воспоминание о проминании Ванитина в Стул.

Огромные пустоши холмов Котландии ласково и трепетно ласкали их слух дивными напевами Ландскоков, завсегдатаев данных провинций и по-совместительству лучших производителей пробок для стульев.

– Мы попали.– заметил Маркеш, высаживая на ходу очередную пару готовой продукции.

Осмотревшись и поняв, что во многочисленной системе зависаний и проминаний не найдется места, чтобы не попробовать очередной проход к месту высаживания, странники решили прилечь и отдохнуть в низине Пуха, названной так в честь судьи, по воле равных которому свершился первый полет Типажа. Мелкие букашки и насекомые нескончаемой чередой пробовали облюбовать их незащищенные продукцией Маркеша участки нежных окончаний, но им до них не было никакого дела, так как Пуха славилась своей гравитационной независимостью от норм притяжения прекрасного к сплоченному. Многомордая закты так и норовила атаковать лакомые кусочки отдыхающих, ведь природа наградила ее антигравитационной вакуумной пробкой, что могла быть подвержена угрозе только во время перемещения. Словно змейка, пробиралась она в доль ножки спящего Маркеша, красиво потягивающего свой отдых в спутника по имени Типаж.

На одно мгновение тот усомнился в существовании человека как личности, настолько прекрасным стал миг пробуждения в неотвратимой позе взгляда закты, огромные пучеглазые зрачки выдавали всю прелесть прикосновения Маркеша, что продолжал затягивать свой отдых в удобную пижамную ступень. Ловким касанием пальца она улетела в невиданные дали, что вырисовывало ей воображение полета, с детства та мечтала окунуться в атмосферный натиск, который был неподвластен ее способностям, но легко поддавался вмешательству третьей силы, волей случая столкнувшей ее с Типажом.

– Пора вставать.– прошептал Маркешу проснувшийся от летаргического сна Типаж.

Тот лишь поводил интуитивно боками, давая понять своему попутчику, что величественность дня пока для него безусловна.

– Я тебя лизну.– со смехом в голосе продолжил Типаж.

Его ножка безрефлекторно подалась в обратно-поступательную связь со всем отдыхающим организмом, что улавливал признаки тревоги от наступающего прояснения. Он очнулся, увидев перед собой белоснежную улыбку товарища по Пуху, уже собравшегося в путь.

– Я тебя догоню.– сказал Маркеш, прикидывая проект очередной пары.

Котландские холмы превратились в хорошо знакомые холмики, что всем близки по добрым рассказам старожил путешествий. Ландскоков долго искать не пришлось, так как местность уже довольно удобно простиралась их умам и рассудку. Главным из них оказался старый Гаскоч, что не стал проводить друзьям экскурсию по провинции, а сразу угостил заготовленным скотчем марки Гаскоч.

Причмокивая и разливая находу капли живительного противоядия от обитателей низин и впадин, компаньоны не теряя времени прокручивали в умах конечность достижения цели, близка ли она или все также подвержена опасности со стороны Стула и посланцев, что возможно целенаправленно заготовили ее для свидания с коллегой Маркеша? Недомолвка между ним и Типажом неспеша прибавляла в толки взаимосвязь потусторонних существ, что возможно не направленно, а по близкому соотношению к череде случайных событий могли перерасти во внеземную любовь межгалактического пространства. Гаскоч остался доволен доставленным эффектом и передал в руки более симпатичного небольшой запас скотчин, специально приготовленных для подавления характера буйного нрава и Стула, что по-видимому сразу бросился в набитый глаз умудренного в таких делах Ландскока тенью прошлого его сопутчиков. Закончив проучение и доведя гостей до окраины Котландии, Ландскок по имени Гаскоч присоединился к своему племени, оставив ребятам право выбора своего пути. Довольный Маркеш отправился в Шиоши, где его ждала оставленная Ванитином лавка под очередную коллекцию, вдохновленную доставленными пробками для стульев, а беглый модник по имени Типаж в обуви от Маркеша направился в зодук, который привлекал его новыми кадрами и приключениями без пауз.

Малик и Везу расслабленой походкой навалились на оставленный след от Типажа, вышедшего из таверны чтобы забрать очередную партию ули, которые прилетели на тепло от выходящего на свет пространства. Эти дивные существа были частыми гостями в провинции Пюлей, ведь как завещал Главный Пюль, до присоединения к роли Карета движущего, “всегда необходимы хорошие ули, они зодуку не дадут прославиться, а меланхолии не видел ”.

Вновь обретенные счастливчики забыли о тяготах рутины, что сковывает естество противоестественными нитями сожжений, окунувшись в расточительную роскошь обильно смоченных улей, и принялись испытывать внеземное наслаждение от качества природных благ. Взлетая вверх и пролетая между, они не могли найти ту станцию, что остановит их сознание в позиции вертикально, только размежевываясь вне разрезов счастья они принимали нормальное положение стационарного покоя, что подвластен только при неимоверном повороте в сторону обратного сожжения. Они горели, как не полыхают отблески лучей направленных на симметрично поставленную колыбель из листьев и иголок, что раскаленной плотью пронзают все отверстия, приготовленные под них хитрым Лекалом, который давно начал свою историю и как покончить с ней не мог придумать ни один мудрец, что без стеснения и робости бросал вызов на умозаключение произведениям улей, принесенным с магией мастера Вила.

Не одну сотню лет насчитывает ритуальная книга, что хранит в себе множество записей о бывших ули, которые могли продолжить повествование упоминанием о будущем превосходстве искусства брать тепло для регенерации его в сознание. Прородитель жриц тепленького, знакомый не понаслышке с отцами, действительный Лекало, решил закончить их эпоху, смазав и разбавив скучное по его мнению существование улей абсолютно новым большинством отценив. Непослушными и неуправляемыми были эти грозные создания, прошибали на своем пути, действительным Лекалом выстроенным, все уста и законы невосприятия, обвивая всех пришедших сквозь них своими нежно кровавыми губами, с кусочками запекшекшейся крошки, что осыпалась с них кусочками земли, обагряя землю и приподнося отцам дары. Долго так продолжаться не могло, и низверг Великий Ремнон силу и продолжительность жизни отцам, что взывали к его терпению и суровости понесенного наказания. Отценив увидев бесполезность своих действий, огромной цепочкой выстроились для создания большинства от действительного Лекало, но не выдержали путы и оковы, нашлась брешь и лазейка для созидания и восхваления позиции стоя, принеся эту натуру в волю и действующие окончания отцов, что взирали за неумолимым концом своих страданий от подношений жриц. Хитрый Лекало смерив и оценив возможности своих подручных, начал бесцеремонно склонять старшин принять небольшую участь в судьбе оставшихся от отценив ули. С радостью и бесприкословной дерзостью принялись считать оставшиеся отценив себя как предумышленную жертву произвола происходящего по “прихоти” Великого Ремнона, не вынес он этой дерзости, что как вызов бросили ему из большинства, и приземлил с вершин своего существования. По-одиночке стали бродить они по земле, на которой начали расцветать прекрасные сады и воды, питающие все живое своими сложными метаболическими процессами; ули в руках древних превращались в красивые создания, которые своим приземленным качеством стали наполнять воздух, что пропитывал наслаждение большинства в единицах. Так с течением времени из отценив ушли страдания за многое, сосредоточив их взор на мелочах, что сквозными перебежками заставляли двигаться в их такт, и что особенно нравилось действительному Лекало, в такт ули.