В тебе

Кирилл равнодушно рассматривал пространство вокруг. В метре от него стоял старый двустворчатый шкаф с большим зеркалом, которое было спрятано за простынёй с еле заметными дырками по периметру. Напротив шкафа расположился компьютерный стол со стареньким семнадцатидюймовым ноутбуком, покрытым царапинами разной глубины. Верхняя часть стола была укомплектована тремя ярусами полок для разной мелочи. Ручки, карандаши, степлер, точилки и остальная мелочёвка были упакованы в герметичные пластиковые коробки. Всё было расставлено с педантичной аккуратностью, на пыль не было даже намёка.

Взгляд Кирилла остановился на другом конце комнаты: там стоял широкий стол для химических опытов – единственная отдушина всей его жизни. Найдя силы где-то на дне своей сущности, Кирилл поднялся на ноги и подошёл к столу. Он с любовью провёл по нему рукой, тронул холодные колбы, пробирки и другие склянки, которые только ему всегда казались тёплыми; посмотрел понимающими глазами на реагенты, покорно ждущие своего часа; поочерёдно выдвинул ящики с цифровым оборудованием и творениями прогресса, найденными за копейки через доски объявлений. Последним штрихом во всём химическом арсенале был белый халат, висящий на спинке стула. Кирилл накинул его на плечи, как будто это был волшебный плащ, переносящий в другую реальность.

Посередине комнаты, ровно напротив его одноместной кровати, на стене висели две полки с книгами. Несколько художественных произведений составили компанию огромной коллекции учебников и пособий по химии. Пальцы Кирилла заскользили по твёрдым и мягким обложкам, передавая импульсы в пытливое сознание. В его памяти начали всплывать подробности судеб известных российских химиков в их раннем возрасте: уничижительную нагрудную доску с надписью «Великий химик» для неуёмного в своих опытах юного Александра Михайловича Бутлерова; смерть матери Михаила Васильевича Ломоносова на заре его детства; злой рок в семье Николая Николаевича Зинина, унёсший жизни его родителей и сестёр. Сегодня в личной трагедии он ощущал причастность к жизненному пути великих кумиров. Но легче от этого не становилось.

Со стойким желанием отвлечься Кирилл сдёрнул простыню с зеркала на шкафу: в отражении ему привиделось до боли точное сходство с матерью, но не в чертах лица, а в какой-то надломленности и усталости. Отметина на щеке от отцовского рукоприкладства походила на маяк, который при свете дня заводил в тьму. Парень тяжело вздохнул и плюхнулся на кровать. Худощавое тело смирилось с несколькими лопнувшими в матрасе пружинами, которые прорывались наружу через ветхую ткань. Но внешний дискомфорт на несколько порядков уступал внутреннему разладу. Кирилл достал из кармана маленькую чёрно-белую фотографию матери, на которой она с добрыми глазами мило улыбается, подушечками пальцев погладил её как настоящую – из кожи и плоти – и с грустью улыбнулся ей в ответ.

Эпизод 3

Прошло три непростых недели с момента кончины Нины Алексеевны. Кирилл устроился раздавать визитки, листовки и остальную рекламную макулатуру, что всунут в типографии, а по выходным по-прежнему разносил газеты по подъездам. Отец продолжал разделять безделье с героями из телевизора и накапливать жировую прослойку.

Нападки Андрея и его дружков прекратились, но смерть матери была слишком высокой ценой для этого.

«Мне оставалось продержаться всего лишь год… Лучше бы я, как губка, изо дня в день впитывал всю их ненависть и тычки, чем потерял единственного дорогого мне человека в этом мире», – рассуждал Кирилл в период непривычного штиля.

Несмотря на полное отсутствие атак, его система безопасности была постоянно активна. Четыре года, прожитые в вечном напряжении и ожидании очередной порции унижений, наполненные обидами и злостью, оставили неизгладимые шрамы на подкорках его сознания. Быть настороже стало привычкой, и каждое утро он проходил мимо трансформаторной будки со взвинченным пульсом, готовясь к подвоху, но там стоял лишь табачный дым, слышались гнусавые голоса и наблюдалось полное безразличие к его персоне.

Период затишья закончился однажды ночью, когда Олег Иванович напился до беспамятства. В половине седьмого утра с ним случилась алкогольная агония. Он ползал по полу в одних трусах, размахивал складным ножом и выл нечеловеческим голосом. Кирилл спросонья принял этот вопль за кровожадную сцену в фильме ужасов и вышел в зал, чтобы, как обычно, убавить громкость телевизора. Неожиданно кино стало реальностью: отец, стоя на четвереньках, похожий на безобразного орка, буравил сына стеклянными глазами, глядя куда-то сквозь него. Казалось, рассудок полностью избавил Олега Ивановича от своего присутствия. Охваченный страхом, парень мигом скрылся за дверью комнаты, наспех оделся и, не оглядываясь, выскочил из дома.

В тот день Кирилл ненадолго почувствовал себя спокойным в стенах школы. Он появился раньше обычного, уселся на скамейку около гардероба и стал наблюдать за наполнением бетонного муравейника. В разрастающейся массе мелькали одноклассники, которые кидали в него молчаливые взгляды. Кириллу казалось, что все знают о событиях сегодняшнего утра и продолжают истязать его без слов, стреляя немыми посланиями.

«Он так изводил свою мамашу, что у той не выдержало сердечко».

«Н-да… Надеюсь, судьба убережёт меня от такого унылого сыночка! Лучше умереть, чем смотреть на его никчёмные трепыхания».

«Какого ты вылупился? Живи себе спокойно, пока дают…»

«Я бы на его месте уже давно сменила школу!»

«Даже боюсь представить, куда тебя приведёт твоя жалкая жизнь…»

От навязчивых мыслей и раздражающих взглядов Кирилл решил скрыться в столовой. Парень пробирался сквозь толпу скидывающих верхнюю одежду ребят и снующих под ногами учеников младших классов. В переходе между холлом и спортивным залом он краем глаза увидел знакомый силуэт. Это была Рита Леонтьева. Эффектная брюнетка грациозно струилась ему навстречу, ярко выделяясь на фоне неприметного однообразия остальных школьников. Чёрные локоны пританцовывали на её изящных плечах, подчёркнутых стильным пиджачком. Кирилл отвёл взгляд в сторону.

Одновременно с ударившим в нос сладковатым парфюмом он узнал знакомый голос:

– Кирилл, подожди!

Когда он слышал своё имя, на его лице непроизвольно появлялась насторожённая гримаса, как у зверя, реагирующего на шорох за кустами.

Кирилл с привычной серьёзностью в голосе откликнулся:

– Что?

– Ничего такого. Просто хотела выразить соболезнования. Я боюсь даже представить, что бы со мной было, если бы я потеряла маму…

Девушка выглядела смущённой, то и дело посматривая на проходящих сверстников. Но смущала её не тема разговора, а нахождение рядом с субъектом, уступающим ей по уровню классовой иерархии. Увидев знакомую девушку из параллельного класса, она по привычке натянула свою красивую, хоть и бесчувственную улыбку, от которой веяло таким же холодом, как и от её поблёскивающих серёжек из серебра.

– Поздновато ты спохватилась. Три недели уже прошло.

– Я знаю, – Рита отпустила ещё одну улыбку кому-то за спиной Кирилла. – Просто мы тут решили… не замечать тебя какое-то время, чтобы ты мог пожить спокойно. Это, видите ли, утешительный подарок тебе в связи с трагическим событием.

Кирилл презрительно хмыкнул.

– Шапка-невидимка, значит?

– Типа того…

– Спасибо, конечно, за проявленную доброту, но с чего вдруг эта сентиментальность?

– Мы с девочками обсуждали этот момент, и… – Рита замолкла: на горизонте появился Андрей с несколькими одноклассниками. – Знаешь, в общем-то, это не так уж и важно, не хочу опоздать на урок.

Кирилл ещё с полминуты наблюдал за уплывающей вдаль темноволосой макушкой. В этом странном разговоре на время растворились воспоминания об отцовской выходке и колких взглядах сверстников, и в какой-то момент ему стало неловко за свою грубость. Он решил пронести посланный ему заряд прямиком до триста пятого кабинета, минуя злобный оскал буфетного цербера.