Испорченность (ЛП)

Прошлой ночью мой разум и тело нуждались в отдыхе. Чтобы отключить катушку в моей голове, прокручивающую встречу с таинственным мужчиной, разговор с Дэмиеном и даже позднюю попытку Расса соблазнить меня, мне нужна была помощь.

Результат не был мгновенным. Я ворочалась с боку на бок, пока действие препарата не успокоило мои мысли, позволив мне уснуть. Однако даже во сне мои мысли терялись в мире вечных сцен. Отключившись от реальности, мое бессознательное наполнилось снами, не имеющими никакой последовательности во времени или пространстве. Воздух вокруг был горячим и тяжелым, покрывая кожу испариной, несмотря на постоянный гул кондиционера. Отфильтрованный воздух лишь распространял тепло и уменьшал эхо взрывчатых веществ на расстоянии.

Я снова училась в аспирантуре.

Не совсем. Я вернулась в неизвестное место, выполняя дипломную клиническую работу для независимого источника. Несмотря на трудности, отбор был высоким. После долгого процесса меня приняли. Было объявлено, что, если меня выберут, я буду посвящена в очень деликатное задание. Пачки контрактов, обещающих неразглашение, были представлены мне и другим выбранным аспирантам.

Несмотря на все это, мы были уверены, что наше назначение было честью — чем-то, что могло улучшить наши биографические данные. Шесть недель в чужой стране, выполнение наших обязанностей, приведет к значительному опыту, который будет учитываться в наших клинических требованиях. Возможность было трудно упустить.

Хотя нам никогда не сообщали конкретных подробностей, проводимое исследование было для лекарства — состава — подобного тому, над которым мы с Рассом работали сейчас, — подавителя памяти. Нам сказали, что мы помогаем в клинических испытаниях, которые были одобрены. По соображениям безопасности они проводились за пределами США.

Нам ни разу не сказали, где мы находимся.

В то время я была молода, наивна и достаточно благоговела перед работой, чтобы принять их объяснения за чистую монету.

В мои обязанности входило вычисление цифр и проверка выводов с бесконечными часами, потраченных на документирование ссылок на источники. Другими словами, мне поручили черновую работу. И все же я была частью чего — то большего, чего — то великого.

Моя роль была за пределами реального действия. Проводились клинические испытания. Я видела данные, но не небольшую группу участников. Практическое применение находилось в зоне, ограниченной для людей с более высоким уровнем допуска.

Во сне я обнаружила, что блуждаю по бетонным коридорам этого учреждения. Стальные двери закрылись, замки отозвались эхом. Я потянулась к бетону, желая поглотить прохладу внутри цементных блоков. Над моей головой был вездесущий ветерок кондиционера, который едва смягчал жару, висящую в воздухе. Бесконечный лабиринт. Я заблудилась, блуждая за пределами своего уровня допуска, сворачивая за угол и проскальзывая в открытые двери. Коридор сузился, с каждой стороны были заперты двери. Маленькое укрепленное окно позволяло заглянуть в комнату. Там был участник, он лежал на кровати.

Он или она был покрыт бинтами — живая мумия. Меня охватила паника. Страх быть пойманной. Я не должна быть там, где была. Однако любопытство было ключом к успеху. Зачем нужны бинты для психотропного препарата? Я потянулась к дверной ручке, чтобы войти. Она была заперта. Почему участник оказался в запертой комнате? Должно быть, было слышно, как я дергаю ручку.

Взгляд участника переместился к окну, глядя на меня из маленьких отверстий в белых бинтах. Хотя и скрытый, напряженный взгляд заставил меня отшатнуться. Задыхаясь, я отвернулась от окна и побежала…

Я резко проснулась, сцена в голове показалась мне такой же реальной, какой был тот мир тем летом почти семь лет назад. Пот приклеил мою ночную рубашку к коже, я откинула одеяло и уставилась в потолок, позволяя пульсу замедлиться, а коже остыть.

Хотя сон казался реальным, это было не так. Этой сцены не было.

На самом деле работа прекратилась. В один прекрасный день все изменилось.

Исследования внезапно остановились.

После почти четырех недель за границей наше шестинедельное задание закончилось — нас вызвали домой.

Под покровом ночи всех аспирантов перевезли на вертолете к ожидавшему их самолету. Через двадцать четыре часа мы вернулись в Штаты, не получив никаких объяснений.

Обещанные клинические часы прошли, но наша работа осталась незавершенной. И из-за засекреченного характера, информация, которую мы узнали, не могла быть использована в нашей диссертации или процитирована в нашей биографической справке, несмотря на предыдущие заверения.

Позже я просмотрела реферируемые журналы и онлайн-публикации в поисках опубликованных результатов этого исследования. Я подумала, что, возможно, некоторые данные могут помочь в наших текущих исследованиях.

Как будто мой выпускной опыт был просто сном.

Даже сейчас никаких свидетельств испытаний, исследований или даже объекта, где мы жили и работали, не существовало.

Я уже много лет не думала о той ситуации.

Теперь, когда я проснулась, в мои мысли вошел человек без имени. Не было никакой возможности, что он был связан с этой сценой, но тогда почему мне приснился этот сон? Неужели мое подсознание знает больше, чем сознание?

Может, если бы я знала его имя, он бы не выделялся.

Как будто одно имя могло стереть его присутствие и ауру, тон его речи или его расчетливый контроль. Не то чтобы имя могло уменьшить тревогу по поводу его предложения — угрозы. Мой желудок скрутило, когда я подумала о нашем исследовании.

Я не могу остановить его.

Не хочу.

Сны состояли из образов прошлого, а также из тех, которые создавал разум. Они были выдумкой.

Включив свет, я потянулась за черной карточкой, лежащей теперь на прикроватной тумбочке. Этот человек не был сном. Он был настоящим.

Я видела его, чувствовала жар его взгляда и вдыхала декадентский запах его одеколона.

Единственным логическим объяснением, связывающим прошлое с настоящим, было предложение или угроза этого человека, которое могло положить конец нашим исследованиям.

Все, что я знала наверняка, это то, что человек сказал мне позвонить ему с ценой, покупающие мои данные, ценой, которой не существовало.

Не то чтобы я не мечтала о богатстве. Разве не все об этом мечтают?

Дело в том, что эти фантазии не приносили мне того чувства удовлетворения, которое приходит с открытиями. Университет хорошо платил нам за работу. Я никогда не разбогатею. Мне было удобно. Если бы я хотела богатства, то, приняв предложение Синклера, добилась бы этого, не прекращая наших исследований.

То, что мы делали, не было связано с деньгами. Речь шла о потенциальной помощи людям, о создании для жертв возможности выйти за пределы травмирующих воспоминаний. Возможности были намного больше, чем ПТСР, связанное с войной. Обычные люди страдали от травмирующих воспоминаний. Многие пытались пробиться, но разум не позволял. Мы могли бы помочь…

Жертвы автомобильных аварий, слишком боящиеся водить машину

Жертвы жестокого обращения, не уверенные, кому можно доверять.

Жертвы ограблений, боящиеся снова ходить по магазинам.

Действительно, список травмирующих инцидентов, которые влияли на жизнь людей, был бесконечен. Все разные, и все же мы находили связь. Воспоминания могут быть вызваны множеством стимулов.

Мы надеялись, что созданный нами препарат изолирует эти специфические воспоминания, а не отнимет их, и, будучи изолированными, подавит психические и психологические реакции организма, блокируя способность мозга выделять кортизол и норадреналин вместе с другими нейрохимическими реакциями на травматические воспоминания.

Наша цель не состояла в том, чтобы избавиться от страха.

Страх очень важен.

Он удержал людей в безопасности. Неприятное чувство, которое не позволяло войти в темный переулок ночью или держало кого-то подальше от опасного выступа, было важно поддерживать.