Полымя

«А может, погодишь? Я щей наварила».

«Нет, спасибо. До свидания».

Он надел куртку, нахлобучил шапку и спросил от порога:

«А что с женщиной той, с учительницей, стало?»

«С Тосей? Померла она по весне, через месяц после Победы. За церковью ее похоронили, за развалинами. Пока мать была жива, ходила, ухаживала за могилкой. Потом я прибиралась. Теперь Слава Колычев ухаживает. – Егорова сморгнула слезу, но не получилось, достала платочек из рукава, им промокнула. – Помню. Все помню. Хворала она тяжко. Я ж говорю, слабая она была, худющая, в чем только жизнь держалась».

«А сама она за жизнь держалась?»

«За нее всякий держится», – рассудительно проговорила Егорова.

––

Олег и сейчас помнил тот взгляд – пронзающий и острый, как бритвой по щеке. Совсем не старушечий, не на 80 лет. Такой взгляд подошел бы девушке, оценивающей нового знакомого на предмет дальнейших отношений. Или следователю, молодому, полному надежд и рвения.

После рва с его отвалами еще немного – и старица.

Олег перепрыгнул через окоп, оплывший, обмелевший, заросший, но еще сохраняющий контуры. Много их тут, куда ни шагни. На совесть укрепрайон ладили.

Он вышел на берег. За ветками чернотала, за старицей, за кувшинками, за дрожащими ресницами тростника блестело озеро. Когда-то оно разделило своих и чужих. Наши были на этом берегу, немцы на том. И рыли, рыли те и другие, перелопачивали тысячи тонн земли, ворочали камни, валили деревья, стелили накаты. Капониры, блиндажи, землянки, траншеи, стрелковые ячейки… На этих рвах, в блиндажах, в окопах, траншеях залетные и шарились.

* * *

Не помогла сигарета. Но время убила.

Пора. Дубинин уже далеко, а бригада из района близко.

Егоров полез через кусты. Ноги опять утонули в каше из песка и листьев. Еще и ветка хлестнула по лицу, чуть фуражку не сбила.

Вот и квадроцикл. Вот мертвые залетные. Ничего не изменилось, да и не могло измениться. Только несколько мух припали к засохшей крови. Он повел рукой – мухи поднялись, убрал – вернулись.

На багажнике квадроцикла был закреплен внушительных размеров пластиковый бокс с вмятиной на боку. Видимо, когда квадроцикл вломился в лес, бокс приложило о дерево. И как только не раскололся! Тем же ударом с крючков сбросило петли защелок.

Егоров поднял с земли щепку, подцепил крышку бокса, приподнял. Да, нарушает, да, не по инструкции, вопреки ей. Но никому ничего плохого он не делает и не сделает. Ведь залетным уже все равно, а перед мертвыми чего виниться, куда им с нашими извинениями?

Крышка подалась легко. В боксе было много чего навалено. Две складные лопаты. Металлоискатель с телескопической ручкой. Садовые совки. Свернутые в рулоны капроновые сетки с ячеями разных размеров – от крупных до совсем мелких, чтобы просеивать землю. Еще какие-то инструменты неясного назначения. Черные мусорные пакеты. С содержимым…

Той же щепкой Егоров приоткрыл один – какие-то железки, большинство совсем проржавевшие, и гильзы. В другом пакете была солдатская фляжка и алюминиевая ложка с загнувшейся винтом ручкой. В третьем тоже железки.

Того, что могло быть в боксе, в нем не было. Да и не должно было. Это он оттягивал…

Как ни берегся, на пальцах появились пятна масла и смазки. Он вытер пальцы платком, теперь им под фуражку не полезешь.

Закурить, что ли? Он полез было за пачкой, но остановил себя: две штуки, надо приберечь, еще понадобятся.

Он коснулся рукой того залетного, что навалился грудью на руль, будто обнял его, чья шея была сломана, а голова вжата в плечо. Этот парень был у залетных за главного: он разговоры вел, за двоих отвечал и обещал за двоих. С него и спрос. К тому же он не в толстовке, как напарник, а в куртке. С карманами.

Их было много – накладных, с клапанами. Искомое обнаружилось в правом боковом. Лист плотной бумаги, большой, с противень, был запаян в целлофан, а потом несколько раз сложен до размеров почтового конверта.

Егоров развернул лист, хотя и так было ясно: оно! Затем вновь сложил лист по граням и убрал в свой карман, и даже прихлопнул по нему, точно желая удостовериться, что там он, в надежном месте.

Теперь можно и на дорогу, бригаду дожидаться.

Он повернулся. Опять ты! На пне сидела лягушка. Здоровенная. Может, та самая, что сколько-то минут назад вывернулась, напугав, из-под его ноги. И пялилась, раздувала горло.

* * *

Речка Черная к безымянной старице отношения не имела, она впадала в озеро левей. Тогда почему – старица? Как-то Олег спросил об том у Анны Ильиничны, так и она не сказала. И Мария Филипповна тоже плечами пожала: «Старица и старица». А уж если Егорова с Колычевой того не знали, то спрашивать других смысла не было. Даже Тютелина, который даром что без царя в голове, а в голове кое-что хранил, да и краснобаем был редкостным.

Возможно, эта канава, местами затянутая ряской, никогда не была руслом реки, а была именно что канавой, кем-то когда-то вырытой. Но кем, когда, зачем? С противотанковым рвом –понятно. Как и с копанкой на том острове, что напротив монастырского. Протоку вырыли монахи, чтобы сократить путь до карьера: они возили на лодках песок и так срезали крюк километра в три. Возили до тех пор, пока не истощился карьер, но к тому времени монастырь уж отстроился: и собор возвели, и колокольню, и гостиный двор для паломников, хозяйственные постройки. Не нужна стала копанка, но не заросла напрочь, уцелела, ею и сейчас байдарочники ходят. В общем, с ней понятно, отчего и почему, а тут – зачем? И кто?

Но вот и лодка, она у него хорошая, «бестер-450». Мотор вообще отличный, Yamaha на 20 «лошадок», больше и не надо. Все на месте, да и куда что денется? Туристов здесь не бывает, тут берега заросшие, не то что палатку поставить, и не пристанешь толком. Местным тоже делать нечего, если только кто за грибами на Плешь поедет, но местные его лодку знают.

Олег ступил на ствол упавшего дерева – оно окунуло мертвую крону в воду, а мертвыми корнями еще держалось за землю. К нему он причалил, к нему и лодку привязал.

Корзина, пусть и не тяжелая, нарушала равновесие. Олег отвел свободную руку в сторону, растопырил пальцы, готовый вцепиться в воздух. Сделал три мелких шага и схватился за алюминиевый борт. Поставил корзину. Забрался сам.

Подвесник завелся с полрывка. На самом малом Олег направился к выходу из старицы. Намотать на винт водоросли он не боялся. На «лапе» мотора была металлическая пластина с остро заточенным краем.

-–

Такую конструкцию – с лезвием, похожим на кукри, нож непальских гуркхов, – он отыскал в Интернете, потом самолично клинок выпилил, изогнул и закрепил. А узнал о ней раньше – во время круиза по Средиземке. У Липарских островов, ночью, он как раз был на вахте, они влетели в «рыбацкое поле» – мешанину расставленных сетей. У него екнуло под ложечкой: это ж та еще напасть – намотать сети на винт – ныряй потом, срезай. Но шкипер, человек бывалый, его успокоил, потому что в марине, принимая яхту, проверив паруса, работу приборов, уровень солярки в топливном баке и много чего еще, специально поинтересовался у представителя чартерной компании, есть ли у винта лезвие «антисеть», и тот заверил, что, да, имеется. Так что волноваться не о чем, ну порежут одну-другую, так рыбачки сами виноваты, нормальные буйки надо ставить, с подсветкой, а не старые канистры вешать. Обошлось, однако, без экзекуций: мотор включать не пришлось, как зашли под парусами, так под ними и вышли, счастливо миновав рыбацкие ловушки Тирренского моря. Хотя, конечно, такой нож не панацея, могли сеть килем прихватить и пером руля…

Тот случай вспомнился здесь, на озере, когда пару раз у винта срывало шпонки, и ему приходилось браться за весла. Вот он и «вооружил» мотор надлежащим образом. С тех пор водяную зелень подвесник шинковал, как повар капусту. А случалось, и сети браконьерские кромсал, те, что притапливали не слишком глубоко.