Страница 2 из 4
Из всего этого столпотворения доносится разноголосое пение птиц, напоминающее весну, пронзительное жалобное мяуканье, и задорное тявканье, а также шипение и крик петуха, блеянье овец, мычание кров и множество других звуков, которые мальчик пока еще не разобрал, застыв с открытым ртом и с интересом оглядываясь по сторонам.
По одному краю площадки, где торгуют карлики – тянется ряд разномастных возов, телег, кибиток и фургонов. На них нет места осеннему урожаю, вместо этого множество самодельных клеток, в которых щеглы, чижи, красавки, жаворонки, черные и серые дрозды, синицы и волнистые попугаи, какаду и даже парочка крупных павлинов.
С противоположной стороны стоят аккуратные павильоны – крытые красной жестью, в них ряды с аквариумами из материала похожего на хрусталь, в них разноцветные рыбы, черепахи, синие креветки и алые крабы, ящерицы, умело сливающиеся с окружающей их средой: песком и камнями, насыпанными в большие аквариумы. Только здесь торгуют господа в черных цилиндрах и плащах, подбитых алым шелком, на их руках белые перчатки из лайковой кожи.
Слева – ряды продавцов собак и кошек, от смешения столь несовместимого товара, собачий лай перемешивается с кошачьим шипеньем.
Справа – продавцы всевозможной экзотики: обезьян, небольших крокодилов, огромных пауков и африканских улиток, вот в сторонке парочка огненно-рыжих пони с белыми манишками у копыт жует свое сено, тутже торгуют и домашними белыми мышами и ручными крысами той же палитры снежной пустыни.
Коров, овец, кур и другую привычную домашнюю живность вытеснили на самые задворки Птичьего рынка, оттуда и доносится блеянье и мычание.
Меж торговыми рядами и телегами с птицами топчется сотни три досужей публики и несколько десятков настоящих – взыскующих покупателей. Около птиц толкутся, широко раскрыв глаза, малые дети и гимназисты, мастеровые и дамочки в чепцах и длинных серых платьях с подолом ниже щиколоток, метущих ими умощенную камнем площадку.
Рядом с прилавками с аквариумами и там, где торгуют экзотикой, чинно прогуливаются, интересуясь ценой товара – молодые люди в модных пальто, и тутже любители, в донельзя заношенных одеждах, точно изъеденных мышами и молью.
– Разведенцы, – вдруг Старый ворон, пригнувшись – указывая своим черным клювом на тех, что слева – кажется вполне добротно одетых людей, с улыбками, прилипшими к круглым лицам как семечная шелуха. – Это злодеи, – шепчет Старый ворон мальчику в правое ухо, – Штампуют котят и щенков, как пирожки. Жажда наживы требует – наклепать побольше, быстрее, и дешевле продать. Их питомцы, от абы каких родителей. Кормят они их одними отбросами, не заботясь о здоровье потомства, им бы быстрее сбагрить животину, пока у той не пропал товарный вид, и пока не наела лишнего. Они любят гордо именовать себя «заводчиками», маленький друг, не верь им – врут, даже если будут тыкать в нос бумажкой с королевскими вензелями из лучших питомников. А все потому, что их не беспокоит, что случится с их подопечными после продажи – вырастут, заболеют или умрут. Хуже их только перекупщики, отбросы гильдии нищих. Сами никого не разводят, ходят по домам – покупают животных и птиц у кого-нибудь по дешевке или выклянчивают даром, потом перепродают. Чтобы поймать свою цену они изобретают необыкновенные – несуществующие породы. Благодаря их скромному труду на этом Птичьем рынке можно купить «королевских египетских сфинксов», «китайских плюшевых» или «домашних крысобоев». Чтобы обман не раскрылся, они не стесняются стричь наголо или красить мех своих питомцев дешевой химической краской, от которой те чаще всего умирают, сразу после того как их продали.
Мальчик, затаив дыхание, слушает свою птицу, ему не хочется верить в такое, но ворон никогда не лжет, лишь иногда может промолчать, когда от него так ждут нужный ответ.
Неожиданно, к ним обращается карлик, в обрезанной телогрейке, в меховом картузе, в валенках – чунях и с длинной окладистой рыжей борой – словно тень возникший из толпы:
– Что, малец, за сколь сторгуешь свою птицу?
– Это друг, – отвечает, насупившись, мальчик. – Я друзей не продаю…, – его правая ладошка сама собой сжимается в кулак, и он прячет ее за спину.
Карлик, весело ухмыляется и хихикает себе под нос, а ворон повернув свой крепкий клюв в его сторону, говорит:
– Брысь, мелюзга! А то удивлю…каррр.
Чрезмерно тепло одетый для начала осени карлик тут же меняется в лице, и, подобострастно кланяясь, произносит слова извинения:
– Простите господин, не признал, виноват, доброго вам пути, не смею беспокоить столь важную персону, – и смешно переваливая кривыми ножками, семенит к своим, показывая им что то – жестами. Другие карлики смотрят на мальчика с вороном испуганно и тут же отворачиваются.
Между тем Старый ворон, кажется, совсем не обращает на все это внимание, у него хватает своих забот и совершенно иная цель, – Видишь, за площадью начинается лесок, – каркает он. – Там и живет нужная нам персона. Птица указывает своим клювом на чахлый лес, опушка которого обильно усыпана мусором. – Нехорошее это место малыш, – вздыхает Старый ворон.
– Почему? – Непонятно от чего по телу мальчика при взгляде на этот самый лес пробегает целое сонмище ледяных мурашек, а из леса исходит ощущаемый на уровне обоняния смрад.
– Это кладбище непроданных животных и птиц, маленький человек. Сюда выбрасывают тех, кто умер до того, как попал в руки своих новых хозяев. Сюда же в конце дня Проклятые коробочники сваливают свою ношу.
– А кто такие коробочники? – спрашивает мальчик.
– Худшие из людей.
– Хуже разведенцев и перекупщиков?
– Да. Эти настоящее зло…. Десятки простых людей приходят на Птичий рынок каждый день, пытаясь пристроить нежданное потомство от своих мурок и шариков. Вот приходит такой хозяин с корзиной беспородных котяток или щенков. Час стоит, два, устал стоять. А тут к нему подходит бабулька – божий одуванчик или потрепанного вида интеллигентная дамочка в очках и обязательно с коробочкой, полной котят – собачат, и вещает: «Что же ты, дружочек, будешь мучиться – стоять. Дай мне монетку серебра иль меди, а я тут до вечера буду, вместе со своим товаром куковать, и твой грех пристрою». С чистой душой отдает простофиля, бабуле – дамочке денежку и отправляется домой, радуясь своей удаче. И вот за день, обойдя с десяток таких горе – хозяев бабулька – дамочка вечером коробочку замотает веревочкой – накрепко и относит в лес, поглубже. Так, чтобы и криков не слышно, было. И уходит домой, чтобы на следующий день вернуться за новой поживой.
Мальчику становится страшно и к горлу подступает настоящая тошнота, когда прямо за лесной опушкой им встречается первая такая коробка, помеченная надписью «Котята», она плотно обмотана алой тесемкой, но сбоку грубо разорвана. – «Или животные сами пытались выбраться, или дикие собаки ими лакомились», – Шепчет Старый ворон, опустив свою голову на плечо мальчика.
– А твой дядюшка Куда, что же?! – Кричит на ворона мальчик.
– Он старается, спасает, кого успеет, кричит свое: «Куда! Куда ироды!» Но, где же ему за всеми поспеть.
Мальчик уже старается не смотреть по сторонам, но под ноги все чаще попадаются разбросанные вокруг тряпки со следами опилок, шерсти и крови.
Вот они натыкаются на местное кладбище: целый ряд маленьких горок земли – достаточных, чтобы погрести под собою нескольких котят или одного щенка.
Продвигаясь между кривых сосен и усыпанных коричневыми грибами берез, они выходят к заросшему осокой и тиной пруду в самой глубине леса, куда также приходят злодеи с коробками. На поверхности темного водоема вместе с опавшими листьями плавают разноцветные перья.
Мальчик вздрагивает, когда из лесной тьмы к пруду подходит бабушка с мяукающей коробкой. Потоптавшись в кустах, замечает мальчика с большой черной птицей, она растворяется в неизвестном направлении.
– Спугнули, – вздыхает мальчик. – Может ее догнать и отобрать коробку!
– Хорошо, малыш.
Но догонять никого не приходится, коробка с парой мирно спящих щенков лежит тут – же в кустах шиповника.