Страница 7 из 111
— Почему не хочешь поговорить с Дакостой? Он у нас дипломированный демонолог и охотник на ведьм.
— Он же теоретик, — пренебрежительно улыбнулся юноша.
— А я — практик, да? — ехидно усмехнулся МакЛарен. Игнат кивнул. — Ладно, заходи после ужина, но ненадолго. Все вопросы подготовь и запиши заранее, чтоб времени не терять. У меня с ребёнком забот хватает. Маме теперь не до нас.
— Спасибо, док. До вечера!
Он выскочил из кабинета, а Джулиан с улыбкой нагнулся куполу и дунул на него. Внутри, вокруг спящей девочки лёгким роем запорхали радужные бабочки, осыпая с крылышек золотистую пыльцу.
На самом деле всё оказалось совсем не так просто, как ожидалось. После года перерыва вот так вдруг вернуться на мостик поисково-спасательного звездолёта и сразу войти в курс дела, было совсем не просто. О работе мне думать не хотелось. Я всё время вспоминала какие-то домашние дела, которые собиралась и не успела сделать, о том, что не предупредила молочника, что мы улетаем, и нам уже не нужно привозить молоко и сливки по утрам, о пелёнках, так и оставшихся висеть на тонких струнах в прачечной, о заполненном холодильнике, а более всего о том, что я не простилась с младшим сыном.
Всё это из-за очередного культурного бума, который по традиции в начале года был запущен по решению ЮНЕСКО. На сей раз его решили посвятить Карфагену, даже не подозревая о глобальных последствиях, к которым это приведёт.
На одной из первых молодёжных конференций в новом году какой-то умник запустил в зал громкий и красивый лозунг: «Карфаген должен быть восстановлен!» И тут же десятки, а следом сотни и спустя месяц уже тысячи юных волонтёров, горящих энтузиазмом, устремились в Тунис. Естественно, человечество не вправе было разочаровать свою юную поросль и загубить этот пламенный порыв на корню. Тут же был собран штаб из историков, строителей и творческой интеллигенции, в кратчайшие сроки сделана точнейшая компьютерная реконструкция Карфагена, а на её основе — тщательно разработанный проект грандиозного строительства в живописной бухте неподалёку от развалин подлинного Карфагена.
Уже к лету строительные работы были в полном разгаре, и начавшиеся каникулы только добавили свежих сил в и без того сплочённые ряды патриотов нового Карфагена, который решено было сделать городом юных, то есть молодёжным спортивно-культурным центром.
И естественно, наш Алик, студент первого курса биологического факультета Оксфорда, отправился на стройку века в составе группы экологического контроля, а заодно с целью обеспечения здоровой и благополучной жизни многочисленных животных, задействованных на строительстве, в основном верблюдов, осликов и мулов.
Мой ребёнок вместо того, чтоб отдыхать от напряженной учёбы на море или где-нибудь в горах, жарился в пустыне, в духоте и пыли, среди котлованов и каменных блоков. Именно так мне это представлялось, и я была очень встревожена. Когда нам срочно пришлось вылететь ночью, я, посмотрев на часы, поняла, что в Тунисе уже поздняя ночь, и решила не будить его. Я свяжусь с ним потом, подумала я, и даже не сообразила, что «потом», это будет через двое суток.
Теперь я переживала из-за того, что он не найдёт нас дома, когда будет звонить, и что он подумает, когда поймёт, что мы улетели, не простившись.
Настроение у меня было не из лучших, а тут ещё пришёл Белый Волк с рапортом о разработке грядущей операции. Пока он докладывал, я с раздражением нашла в его докладе несколько ошибок, а, кроме того, заметила, что непроработанными оказались варианты разгерметизации пассажирского блока и частичного повреждения системы жизнеобеспечения, хотя они входят в перечень наиболее часто встречающихся аварий.
Впрочем, я удержалась от замечаний, поправила ошибки и посоветовала ему обратить внимание на другие варианты развития событий. После того, как он ушёл, я с сожалением подумала о том, что на звездолёте кроме меня и Тонни Хэйфэна до сих пор нет ни одного опытного поисковика. Мои ребята летают недавно, и ни один из них так и не прошёл обучение в Центре специальной подготовки поисково-спасательного подразделения. К тому же мне давно уже следовало подыскать кандидатов на незаполненные вакансии в кадровом центре подразделения Громова. Это было моё упущение, и грешить больше было не на кого.
Мне нужно было снова просмотреть принесённые старшим стрелком материалы по «Боливару-57», и я честно села за компьютер и открыла в шаре стереоэкрана схему пропавшего звездолёта. Но в это время пискнул радиобраслет, напомнивший мне о том, что пора кормить дочку. Я с облегчением вздохнула, выключила компьютер и отправилась в медотсек, предвкушая встречу с мужем и моей малышкой.
День прошёл, как пустой сон, когда я по заведённому когда-то порядку делала всё, что положено, но всё это было так далеко от моей реальной жизни, что я постоянно ловила себя на ощущении, что мне всё это снится.
Поздно вечером, закончив, наконец, вместе с Белым Волком и Хоком проверку наработок по «Боливару-57», которую я уже воспринимала, как мастер-класс для моих менее опытных коллег, я отправилась в каюту к Джулиану. Он как раз уложил Жулю в прозрачный кокон колыбели, такой же, как наверху в его отсеке. Я слегка поныла, жалуясь на то, что никак не могу включиться в работу, потом забралась под одеяло, уткнулась лицом в его плечо и уснула с блаженным ощущением, что он рядом, а, значит, всё будет замечательно.
Мне приснилась Тьма, лёгкий шорох крыльев за спиной и тревожное ощущение пустоты и одиночества. Потом я брела по какому-то странному лабиринту, состоящему из множества маленьких комнат, пустых и душных. Из углов на меня смотрела всё та же непроницаемая тьма, смотрела внимательными глазами. Это был очень строгий и задумчивый взгляд. И только потом я вдруг поняла, что на меня смотрит какой-то незнакомый человек. Я не успела разглядеть его лицо. Он пропал, растворился во тьме. Я лишь успела заметить кроваво-красный всплеск, словно колыхнулся тяжелый занавес или наоборот взвился на ветру шёлковый флаг. Я снова оказалась в том запутанном лабиринте, из которого мне хотелось выбраться, потому что было очень тесно. Низкий потолок и сближающиеся стены давили на меня, а крылья за спиной делали меня очень неуклюжей в этих узких переходах. Я ещё подумала, что если крылья так мешают, то может они вовсе и не к чему мне. Если я никогда не выберусь отсюда, то крылья всё время будут мне мешать. Мне было жаль расставаться с ними, и я тащилась дальше по этому безумному, тесному и дьявольски запутанному лабиринту, всё больше и больше запутываясь. Тьма давила на меня со всех сторон, стало душно. Крылья тёрлись о выщербленные старые стены и ныли. Боль отдавалась в лопатках и по всему позвоночнику. Наконец, я остановилась, потому что не могла идти дальше. Я не знала куда идти, и выйду ли я когда-нибудь отсюда. И тут я услышала голос, который звучал как-то странно, то ли издалека, то ли совсем рядом: «Ты просто не видишь…»
Эти слова прозвучали наяву, и я проснулась. Я увидела в полутьме каюты, что Джулиан сидит рядом, подтянув колени к груди и обняв их руками.
— Что ты сказал? — спросила я, приподнимаясь.
Он повернул голову и посмотрел на меня. Его глаза слабо мерцали зеленоватыми искрами.
— Ничего. Тебе приснилось. Спи…
Я хотела возразить, но последнее слово словно накинуло на меня мягкое тёплое покрывало. Я послушно опустила голову на подушку и снова уснула, на сей раз, без сновидений.
Я проснулась ещё до того, как сработал будильник, и какое-то время лежала, вспоминая свой странный сон, который, несмотря на свою тягостную монотонность, запомнился мне очень хорошо, и то пробуждение ночью, которое, возможно, тоже было лишь сном. Потом в каюте стало чуть светлее. Потолочные панели постепенно загорались ярче, заполняя спальню светом. Я лежала, глядя на спящего Джулиана, на его чуть подрагивающие во сне ресницы и длинные волосы, рассыпавшиеся по подушке и мягкими прядями падающие на обнажённое плечо.