Пестрота отражений

– Ма! Ты куда делась? – раздаётся сзади голос Кира, и через мгновение он присаживается около меня и побитого тела.

Телом оказывается молодой мужик довольно заурядной внешности, длинноволосый и неплохо одетый, хотя одежду ему изрядно порвали и испачкали. Первичный осмотр показывает, что били его в основном в живот и немножко по уху, обычные муданжские методы. При попытке транспортировать он относительно приходит в себя – достаточно, чтобы застонать, но недостаточно, чтобы ответить на вопросы. К счастью, на то, чтобы донести его до таверны, местным смелости хватает.

– А кто он такой? – интересуется Кир.

– Впервые вижу, – хмурится здоровенный детина, местный чемпион по борьбе. – И тех, кто его бил, тоже. Это какие-то приезжие разборки.

– Да он в таверне остановился, – сообщает молодой парень, по виду – работник, небось из той самой таверны. – Я его видел утром. Озирался воровато. Я ещё тогда подумал, не стырил ли он чего. А этих не видел, нет.

– Я думаю, – тихо говорит мне Кир, – лучше его забрать, кем бы он ни был. Его тут и второй раз найдут, а если он в чём-то виноват, в столице полиция толковее.

– Согласна, – киваю я, отправляя фотографии злоумышленников Эцагану. – Тем более, что мамочку с ребёнком Янка уже погрузила, и у нас есть место. Посмотрим только сначала, вдруг у этого сильное внутреннее кровотечение.

К счастью, осмотр при помощи портативного оборудования показывает, что ничего серьёзного пациенту повредить не успели.

– Это не профессионалы били, – с видом знатока резюмирует Кир. – Бестолково молотили, просто абы как. Числом взяли, а драться не умеют. Хотя я бы от таких и от пятерых отбился.

– В тебе я не сомневаюсь, – хмыкаю я. – Но в столицу мы его всё-таки заберём.

Поскольку ничего более осмысленного, чем стоны, пациент так и не издал, мы взяли на себя смелость забрать его вещи из комнаты, которую он оплатил, по словам хозяина, всего на день. Вещей была небольшая багажная сумка, почти не распакованная, только банные принадлежности аккуратно разложены по стеклянной полочке. Симметрично, на равных расстояниях.

Парим это мы в унгуце, обозревая прекрасную погоду, пациент на заднем сиденье под Кировым чутким наблюдением сопит в масочку, я не торопясь огибаю воздушные ямы.

– Ма, – вдруг как-то вопросительно говорит Кир. – Он очнулся.

В следующую секунду происходит нечто неописуемое: я слышу шорох, вопль, несколько глухих ударов, что-то шлёпается мне на затылок, а потом раздаётся протяжный отчаянный стон, переходящий в рёв.

Я осторожно оборачиваюсь. Воет пациент. Маска висит у него на одном ухе, половина приборов разбросана по салону. Кир держит его, крепко обхватив сзади на уровне локтей и вцепившись в запястья крест-накрест.

– Это что сейчас было? – спрашиваю я, снижая скорость до минимума.

– Он попытался выйти в окно, – пыхтит Кир, с некоторым трудом удерживая взрослого и малоадекватного мужчину.

– Зачем вам в окно? – протормаживаю я.

– Выпустите! Меня! Отсюда! – выпаливает пациент, дёргаясь в Кировых объятьях.

– Мы не можем вас вот прямо здесь выпустить, мы висим в воздухе очень высоко над землёй, – объясняю я, как Алэку.

Пациент, кажется, впервые обращает внимание на пейзаж, бледнеет, зеленеет, закатывает глаза и стекает на пол, возобновляя вой.

– Где у тебя шприц с успокоительным? – соображает Кир.

– В кармане сиденья, только бери зелёный, красный нельзя смешивать с тем, что мы ему уже вкололи… А хотя, как ты возьмёшь? Сейчас.

Я останавливаю унгуц, загибаюсь за спинку своего сиденья, извлекаю нужный шприц и немного мстительно вонзаю в пациента. Тот обмякает, замолкает и упирает мутный взгляд в потолок, периодически поскуливая.

– Впервые вижу, чтобы кто-то так боялся высоты, – замечает Кир, восстанавливая капельницу и пульсометр. – Тем более в унгуце.

– М-да уж, – соглашаюсь я и трогаюсь с места.

Когда мы приземляемся на площадке у Дома целителей, Киру приходится вытаскивать пациента из кабины на руках. Тот для муданжца хоть и дрыщеват, но высокий, и в любом случае тяжелее самого Кира, и как назло из санитаров одна Арай, а она аптечку-то не всякую поднять сумеет.

– Может, он сам дойдёт? – с надеждой предполагает Кир, устанавливая мужика на шаткие ноги.

– Сомневаюсь, – кривлюсь я. – Обезболивающее в комплекте с тем успокоительным, что мы ему вкатили, вырубают координацию по крайней мере на пару часов.

– А зачем тогда мы ему вкатили это успокоительное? – поднимает бровь Кир.

– Затем, что у нас с собой их было только два, и от второго у него могли быть проблемы с дыханием, – скучающим голосом объясняю я. – Жду не дождусь, когда ты уже откроешь учебник по…

– Понял, понял! Ладно, щас…

Киру удаётся прислонить пациента к борту унгуца, а потом из этого положения кувырнуть на каталку. Арай наблюдает за процессом с таким ужасом, как будто мы бедного мужика как минимум пытаем. Но я привычная – она всегда всего ужасно пугается, но стискивает зубы и делает, что велено, – одному Уягу, богу тишины, известно, зачем.

– Не-ет, пожалуйста, поставьте меня на землю… – воет внезапно чуть пришедший в себя пациент.

– Вы и так на земле, – сообщаю я. – На кровати с колёсами. И с бортиками, даже падать некуда.

Он тяжело и мучительно вздыхает, но взлетевший было пульс потихоньку устаканивается, однако выть пациент не перестаёт.

– Я смертельно ра-анен, – провозглашает он, когда мы ввозим его в палату. – Я сейчас умру-у-у. Мне нужен духовник, срочно, мне очень нужно поговорить с духовником… С дух… ком… А то умру… но сказать… важно…

Слова его становятся всё неразборчивей и неразборчивей, и наконец закачанные препараты оказывают своё правильное действие, и пациент засыпает.

– Запишем, – я щёлкаю клавишами, заводя на него карточку в базе, – повышенная сопротивляемость к…

– Лиза, ты заработалась! – восклицает Азамат, которого я даже не заметила в дальнем углу палаты, где восстанавливается после операции Рубчий.

– Да вот, как видишь. Привезла какое-то чучело, а пациентку у меня Янка уволокла.

– Да, я слышал, – кивает Азамат. – Там что-то серьёзное, как я понял. Весь персонал в ту палату угнали, я вот решил тут подзадержаться, чтобы Исара одного не оставлять.

– Ну вот, будет вам компания, – ухмыляюсь я. – Когда это чудо очнётся. Желаю вам, чтобы оно пришло в себя и оказалось более адекватным.

– У меня тут соседей перебывало за полмесяца, – замечает сам Исар, уже привыкший к моей манере общения. – Иной раз не знаешь, куда деваться. Долго мне ещё ошиваться тут?

Я напрягаю память, припоминая результаты последнего осмотра.

– Я же вам вчера всё сказала: завтра утром снимем повязку, пару дней ещё понаблюдаетесь и, если всё хорошо, можно будет ехать домой, только тяжести не поднимать пока.

Исар бормочет что-то насчёт потерянного времени и несовместимых с жизнью рекомендаций, но Азамат покровительственно похлопывает его по руке.

– Ты мне обещал Лизу слушаться.

– Так я слушаюсь, – тяжело вздыхает Исар. – Я ж понимаю, если хороший специалист, то надо делать, как скажут. Просто не знаю, дальше-то что, все сроки сорвал… А ещё и делать ничего нельзя будет.

– Нельзя будет только тяжести поднимать и читать при искусственном освещении, – напоминаю я в энный раз. – Ящики свои строгайте, сколько хотите. Электрорубанком.

Рубчий оставляет мой комментарий без ответа, а вместо этого вздыхает:

– Эх, Байч-Харах, Байч-Харах… Повезло тебе с женой.

– Без сомнения, – улыбается муж. – Правда, я не совсем понимаю, что навело тебя на эту мысль именно сейчас.

– Да так… Делом занята, сама себя развлекает. Не то что моя покойница.

Я бросаю на Азамата вопросительный взгляд, и он кивает: видимо, для него не новость, что Исар вдовец. Вот оно как, значит… Ну, если учесть, как он выглядит, то это чуть ли не к лучшему. Могу себе представить, сколько крови ему бы попортила типичная муданжская жена, вышедшая за него, пока он был красавцем. А судя по его замечанию и по тому, что он Азаматов однокашник, жена у него была самая что ни на есть столичная дама.