Друзья и незнакомцы

После лета, проведенного в Лондоне, Сэм казалось ненормальным жить в общаге в комнатах, которые отличались друг от друга разве что цветом штор или покрывалом на кровати в цветочек, которое выбрала чья-то мама. Казалось диким, что ей говорят, что и когда она будет есть.

Сэм могла потратить час, блуждая по Бикман-маркету в центре города, выбирая крошечное мыло и серебристые тюбики дорогущего крема для рук, мысленно обставляя дом, которого у нее не было, но в котором она могла представить себя живущей с Клайвом. Она так ничего и не купила.

Изящное мыло смотрелось бы нелепо на пластмассовой полке в общей душевой. Крем для рук брала бы каждая заходящая в комнату, заставляя ее каждый раз нервничать, вспоминая его цену. Дом, который девушка себе представляла, был тем домом, в котором она провела последние несколько недель в качестве няни. Домом Элизабет. В светлых, со вкусом обставленных комнатах царило спокойствие, которое, казалось, исходило от самой Элизабет.

Сэм решила, что не будет подрабатывать в этом году в столовой колледжа, как делала это в прошлом. Отчасти из-за того, что смены на выходных помешали бы ей увидеть Клайва, отчасти, если быть совсем честной, потому что ей хотелось насладиться студенческой жизнью, хоть раз не намывая тарелки за своими друзьями.

Она планировала работать два полных дня в неделю за пределами кампуса, но Элизабет няня была нужна на три дня. Сэм поменяла свое расписание. Теперь по вторникам и средам у нее стояли пары с восьми утра до шести вечера, но это того стоило. Она никогда раньше не работала на кого-то вроде Элизабет. Иногда она наливала им обеим по чашке кофе, прежде чем уйти работать, и сидела и болтала с Сэм минут пятнадцать, как будто и не платила ей за то, чтобы она присматривала за малышом. Элизабет расспрашивала ее обо всем – о ее творчестве, путешествиях, планах.

Бывая там, Сэм часто притворялась, что этот дом принадлежит ей, и этот ребенок тоже. Она подходила к книжному шкафу, где стояли экземпляры книг Элизабет в твердом переплете и несколько их же переводов на разные языки, и представляла, каково это – добиться чего-то в таком духе. Сэм подумала, что среди прочего почувствовала бы облегчение.

Ей нравилось мыть руки в туалетной комнате на первом этаже, окруженной мягкими белыми полотенцами и обоями с рисунком из огромных зеленых листьев. Мыло пахло пионом. Сэм чувствовала себя лучшей версией себя всякий раз, когда им пользовалась.

Она спросила у Элизабет, где его можно купить.

Элизабет пожала плечами и сказала, что не может вспомнить.

– В аптеке, наверное, – предположила женщина.

В этом была вся она – непринужденная, лишенная притворства.

Элизабет хорошо выглядела, не прилагая к этому никаких усилий. Она почти никогда не красилась. У нее была фигура стройного юноши, тело, о котором Сэм мечтала всю свою жизнь. Из них двоих, это Сэм выглядела так, как будто родила пару месяцев назад. Ей хотелось стать такой женщиной хоть на день, хоть на час. Женщиной, которой не приходилось расстегивать пуговицу на джинсах, чтобы не слишком сдавливало живот, когда садишься, или терпеть унизительное подпрыгивание груди на пробежке.

Сэм однажды заметила Элизабет в городе, когда они с Изабеллой гуляли по центру. Изабелла проследила за взглядом подруги и спросила:

– Это кто?

– Мой босс, – ответила Сэм.

– Ты собираешься подойти поздороваться?

– Нет.

– Она милая.

– Пожалуйста, отстань от ее.

– Сколько ей лет? Она ровесница Клайва?

– Нет, – ответила Сэм. – Не знаю. Думаю, постарше. Она замужем и с малышом.

– У моей мамы в возрасте Клайва уже был восьмилетний ребенок, – возразила Изабелла.

– Не говори мне об этом.

Друзья Элизабет присылали экстравагантные подарки. Писатель, которого она представила своему агенту, в знак благодарности отправил ей коробку трюфелей из шоколадного бутика на Манхэттене. Как-то раз ее лучшая подруга прислала букет цветов в стеклянной вазе просто потому, что у Элизабет был неважный день. Все это, похоже, не производило на нее особого впечатления. Когда привезли огромную коробку из Уильямс Сонома, Элизабет не открывала ее неделю.

Даже кубики льда у нее были самыми красивыми, которые Сэм когда-либо видела. Их форма была идеальной, в отличие от мутных ледышек из холодильников обычных людей.

Утром в понедельник, открывая холодильник, чтобы достать бутылочку Гила, Сэм увидела остатки воскресного ужина: запеченный цыпленок, фаршированный лимонами, картофельные дольки, посыпанные укропом. В тот момент она сильнее всего позавидовала Элизабет.

Перед тем, как Сэм уехала в колледж, мама подарила ей набор под названием «Ужин для одного». Это была коробка, в которой лежали четыре предмета из синего фарфора: три тарелки – столовая, закусочная и глубокая суповая, и кружка. Поначалу она им пользовалась, а потом задвинула в дальний угол – что-то ее угнетало.

Судя по тому, что она видела вокруг, большинство людей за двадцать были намного ближе к Ужину для Одного, чем к Воскресному Запеченному Цыпленку. Чем больше она об этом думала, тем больше ее раздражало вынужденное соседство с незнакомцами, которых связывало только то, что никто из них не мог позволить себе жить один. Сэм хотела побыстрее миновать этот период жизни и пустить где-то корни.

Клайв говорил о переезде за город. Маленький домик с комнатой на втором этаже, где она сможет устроить мастерскую. Дети – пусть и не прямо сейчас, но когда-нибудь. Это звучало одновременно волнительно и пугающе.

Увидев в туалете общежития использованный тест на беременность, Сэм подумала, что здесь-то никто не надеялся на положительный результат. Она бы хотела прийти к тому этапу в жизни, когда ее реакция была бы такой, как в рекламных роликах: счастливая пара, подпрыгивающая от радости.

– Надень мое черное платье! – крикнула кому-то Изабелла, возвращая Сэм к реальности. – Оставь его себе! Я серьезно, оно отлично на тебе смотрится.

Изабелла была уже пьяна. Раздача вещей явственно об этом свидетельствовала. Через неделю-другую она будет обыскивать их шкафы, спрашивая Сэм, не видела ли та где-нибудь ее черное платье.

Гости на вечеринке скинулись на пиццу. Сэм подошла к башне из коробок на столе, вытащила два куска с сыром и положила на бумажную тарелку, которую вручила своей соседке.

– Давай, ешь, – подтолкнула она Изабеллу.

Та откусила один раз, второй, и поставила тарелку на пол.

– Спасибо, мамочка, – поблагодарила она подругу. – Обещаешь, что будешь всегда за мной присматривать?

– Да, – ответила Сэм.

– Даже когда вы с Клайвом поженитесь и будете воспитывать пятерых детей где-нибудь в Англии, а я буду любовницей корпоративного магната в Дубаи?

– Даже тогда, – заверила ее Сэм.

Они улыбнулись, потому что подумали, что им обеим понравилось, как это прозвучало.

Изабелла обхватила ладонями лицо Сэм.

– Я тебя так люблю, что аж больно.

Сэм могла поклясться, что чувствует, как жир с пальцев Изабеллы проникает ей прямо в поры кожи.

– Я тоже тебя люблю, – ответила она.

К десяти вечера Изабелла уже рыдала.

Вполне естественно, учитывая, сколько было выпито, но Сэм почувствовала раздражение. Предполагалось, что это она сегодняшней ночью будет нервничать и принимать напутствия. Скоро ей уже нужно было уезжать в аэропорт.

Они прошли в свою комнату и закрыли дверь.

– Что случилось? – спросила Сэм.

Изабелла выглядела так, как будто пыталась что-то вспомнить.

– Я скучаю по Дэррилу, – наконец пробормотала она.

– Дэррилу?

– Дэррену.

– По парню, с которым вы встречались в старших классах школы?

– Мы начали встречаться в конце школы, Сэм. Он был единственным парнем, который принимал меня такой, какая я есть. – Изабелла, должно быть, что-то заметила на лице Сэм и добавила: – Я серьезно.

– Я тебе верю, – сказала Сэм. – Хотя история звучала бы более убедительно, если бы ты не забыла его имя.