Страница 8 из 37
Ценсор (гордо)
Я говорю с вами, как ценсор с сочинителем.
Сочинитель (с благородным чувством)
А я говорю с вами, как гражданин с гражданином.
Ценсор
Какая дерзость!
Сочинитель
О, Кун, благодетельный Кун! Если бы ты услышал разговор мой, если бы видел, как исполняют твои законы; если бы ты видел, как наблюдают справедливость. Если бы ты видел, как споспешествуют в твоих божественных намерениях, тогда бы… тогда бы справедливый гнев твой… Но прощайте, г. ценсор, я так заговорился, что потерял уже охоту печатать свою книгу. Знайте, однако ж, что «Истина» моя пребудет неизменно в сердце моем, исполненном любви к человечеству и которое не имеет нужды ни в каких свидетельствах, кроме собственной моей совести.
1805
Пнин И. П. Сочинения / Подготовка к печати и комментарии В. Н. Орлова. М., 1934. С. 165–168. Впервые: Журнал Российской словесности, издаваемый Николаем Брусиловым. 1805. Ч. 3. № 12. С. 161–168. Иван Петрович Пнин (1773–1805) – поэт, публицист, один из идеологов русского Просвещения, в последний год жизни – президент Вольного общества любителей словесности, наук и художеств. Пнин не дождался публикации этой сценки: он умер 29 сентября 1805 г., а номер журнала вышел, по-видимому, в декабре. Издатель «Журнала Российской словесности» Н. П. Брусилов снабдил посмертную публикацию примечанием, напоминающим краткий некролог: «Вот одно из последних сочинений любезного человека, которого смерть похитила рано и не дала ему оправдать на деле ту любовь к Отечеству, которая пылала в его сердце. Счастлив тот, кто и за гробом может быть любим!» Сценка приведена с некоторыми пропусками и искажениями также в кн. А. М. Скабичевского (см. список сокращений, с. 102) и в книге В. Я. Богучарского «Из прошлого русского общества» (СПб., 1904. С. 285–287). Последний так комментирует эту сценку: «Знаменательно, что диалог Пнина появился в печати с разрешения той же цензуры и мог несколько смягчить гнев божественного Куна. Какие вулканы должны были иначе клокотать в груди Куна, если бы он узнал, что через много-много лет после появления в печати статьи Пнина сидел над рукописями авторов сделанный в 1841 г., невзирая на поразительное невежество, почетным членом отделения русского языка и словесности при Академии наук знаменитый цензор Красовский и делал на рукописях свои замечания вроде следующего, приобретшего историческую известность…» (далее он приводит уже цитировавшееся во вступительной заметке к разделу замечание Красовского на полях рукописи стихотворения о том, что к «…блаженству можно только приучаться близ Евангелия, а не близ женщины» (с. 287)).
Основной труд Пнина – «Опыт о просвещении относительно к России» (1804), изданный с таким эпиграфом: «Блаженны те государства и те страны, где гражданин, имея свободу мыслить, может безбоязненно сообщать истины, заключающие в себе благо общества». Антикрепостническая направленность этого труда привела к изъятию из книжных лавок нераспроданной части тиража и запрещению в 1805 г. попытки Пнина переиздать его. Автор не случайно выдает эту сценку за перевод «с манжурского» (так! – А. Б.). Мы встречаемся с довольно распространенным аллюзионным приемом, применявшимся русскими литераторами с целью обвода цензуры (см. далее у Некрасова: «Переносится действие в Пизу – И спасен многотомный роман!»). Помимо того, автор иронизирует по поводу заключения Петербургского цензурного комитета, запретившего переиздание его труда под таким, в частности, предлогом: процитировав слова автора – «Насильство и невежество, составляя характер правления Турции, не имя ничего для себя священного, губят взаимно граждан, не разбирая жертв», – цензор Г. М. Яценков заметил: «Хочу верить, что эту мрачную картину автор списал с Турции, а не с России, как то иному легко показаться может». Его выводы сводились к тому, что «…сочинение г-на Пнина всемерно удалять должно от напечатания», поскольку автор «…своими рассуждениями о рабстве и наших крестьянах, дерзкими выпадами против помещиков… разгорячению умов и воспалению страстей темного класса людей способствовать может» (Пнин И. П. Сочинения. С. 268). Пнин попробовал было отстоять свой труд, послав в Главное правление училищ протест, но безуспешно. Между прочим, в нем есть такие слова: «…сочинитель обязан истины, им предусматриваемые, представлять так, как он находит их. Он должен в сем случае последовать искусному живописцу, коего картина тем совершеннее, чем краски, им употребляемые, соответственнее предметам, им изображаемым».
Несомненно, что, не сумев отстоять свой труд, Пнин, с одной стороны, в замаскированной форме выступил против предварительной цензуры, введенной уставом 1804 г., а с другой – высмеял потуги цензора на исключительное владение «Истиной». Несомненно, инцидент с запрещением «Опыта просвещения…» и переписка Пнина с цензурным ведомством послужили толчком к созданию этого памфлета. Позднее жанр драматических сценок, героями которых являются автор и цензор, использован А. Е. Измайловым и В. С. Курочкиным (см. далее).
В. А. Жуковский
Из «Протокола двадцатого арзамасского заседания»
Жуковский В. А. Стихотворения. Л., 1956. С. 208. При жизни автора не печаталось. Впервые: Русский архив. 1868. № 4–5. С. 829–838 (по сообщению П. А. Вяземского).
Тема заседания и поэтического «протокола» литературного общества «Арзамас» – необходимость основания собственного журнала.
Упомянут литературный враг «Арзамаса» – адмирал А. С. Шишков (1754–1841), поэт, возглавлявший тогда литературное общество «Беседа любителей русского слова», впоследствии – министр народного просвещения, автор упоминавшегося уже «шишковского», или «чугунного», цензурного устава 1826 г. Под именем Асмодея выведен член «Арзамаса» П. А. Вяземский. Яценко (точнее, Г. М. Яценков) служил с 1804 по 1820 г. в С.-Петербургском цензурном комитете, с 1815 по 1820 г. издавал журнал «Дух журналов», выходивший с подзаголовком «Собрание всего, что есть лучшего и любопытнейшего во всех других журналах по части истории, политики, государственного хозяйства, литературы, разных искусств, сельского домоводства и проч.». Название журнала и обыгрывает Жуковский.
Е. С. Сонина осторожно называет «Протокол…» «…одним из первых стихотворений, в котором появляется конкретная цензорская фигура…» (см.: Сонина Е. С. С. 37). По-видимому, так оно и есть, поскольку в более ранних текстах русских писателей имена цензоров не названы.
М. А. Дмитриев
Разговор цензора с приятелем-стихотворцем
Русская эпиграмма. С. 358. Впервые: Русский архив. 1872. № 10. Стлб. 1983–1984.
Михаил Александрович Дмитриев (1796–1866) – поэт, критик, мемуарист.