Заслужить смерть

— Как знаешь…

В воздухе на несколько мгновений повисла россыпь алых искр — Смерть ушел. Триен тихонько, стараясь складывать камушки в мешок так, чтобы они не стучали друг о друга, убрал все ритуальные принадлежности. В тусклом свете защитного купола Алима казалась хрупкой и особенно прелестной. Триен с горькой усмешкой в который раз отметил, что ни один из потусторонних собеседников ни разу не назвал девушку по имени, будто подчеркивая этим, что не стоит к ней привязываться. Прямо или косвенно и воплощения, и Зеленоглазый давали понять, что мэдлэгч десятки, девушек тысячи, и глупо, исключительно глупо рисковать самым дорогим на свете ради одной из множества подобных и призрачной надежды обрести настоящее посмертие.

Триен никому из них не объяснял, как дорога ему Алима, насколько он ценил каждое мгновение в ее обществе. Как найти слова, чтобы описать чудо, которым стали отношения? Как сказать, насколько драгоценными были прикосновения?

Положив ритуальные вещи к остальным, Триен лег рядом с Алимой. Она почти сразу повернулась к нему во сне, обняла. Мысль о том, что нужно своими руками разрушить особое волшебство, которое последнее время творилось между ним и девушкой, отравляла сердце. Поправив одеяло на плече Алимы, Триен решил, что о будущей ссоре и ее обосновании подумает утром.

ΓЛАВА 21

Метка зудела, что, учитывая обстоятельства, не удивляло. Запертый в тюрьме Фейольд думал обо мне, наверняка уже отвечал на первые вопросы судьи, изучившего дело. Я не жаловалась, упомянула об этом лишь раз, когда Триен начал готовиться к ритуалу разрушения клейма. Подумала, ему нужно знать, что метка сейчас активна. Он кивнул так, будто не удивился нисколько, и даже заверил, что из-за этого будет легче работать, потому что плетения видней.

Подчеркнутая взаимосвязь показалась мне странной. Узоры каганатских магических меток становились видней только в том случае, если поставивший клеймо был неподалеку. Но в северных артефакторных чарах я не разбиралась и поверила знатоку. Триен к ритуалу подготовился основательно и явно с глубоким пониманием вопроса.

Травы, которые он заговорил и настаивал несколько дней, были особенными, потому что мы собирали их вместе в Зелпине. Ходили по городу, рассматривали украшенные, нарядные дома, обсуждали историю. Иван-чай сорвали на берегу реки, питавшей город и разделявшей его на две неравные части. Лебединый цветок напоминал о прудике рядом с залом собраний, где в далекие времена, когда Зелпин еще принадлежал Аваину, заседали годи, священники Триединой, старосты и военачальники. Теперь этот дом стал ратушей. А петрушка напоминала о родителях Триена, ведь я сорвала ее с грядки у них во дворе.

Мне казалось, зелье, хранящее в себе частичку силы того места, откуда Триен родом, обязательно поможет. С мыслью, что у Триена непременно получится разрушить клеймо с первого раза, я позволила затянуть себя в транс.

Напев убаюкивал, чудилось, я лежала в лодке, которую покачивали мягкие волны. Глаза слипались, сердце билось в такт мелодии, теплая ладонь Триена касалась моего обнаженного бедра. Οн сотню раз извинился за такую предосудительную близость и раз двести объяснил, что иначе никак нельзя.

Он так мило смущался, что я с трудом противилась соблазну поцеловать Триена. Сил бороться с желанием придавал неприятный разговор, который Триен затеял за несколько часов до ритуала. После этой беседы поцелуи казались неуместными.

Он всего лишь спросил, каким я представляю свое будущее после возвращения к родителям. Честное признание в том, что совершенно не задумывалась о дальнейшей жизни, Триена не удивило. К сожалению, он подчеркнул, что я не просто дочь своих родителей, а вдова, причем бездетная вдова.

— Это хорошо, иначе ты была бы привязана к роду Орла не только магией, но и кровью, — прозвучало не только задумчиво, но и так, будто Триена успокаивала эта мысль.

— Я бы не стала у них жить в любом случае, — хмуро ответила я.

Он тяжело вздохнул:

— Традиции бывают сильней воли одного человека. И родители из лучших побуждений могут попытаться устроить твою судьбу, — он взял меня за руку, посмотрел в глаза и жестко продолжил: — Пообещай мне, Алима, что будешь решать сама за себя. Пообещай!

— Обещаю.

Я обняла Триена, так искренне верившего в то, что я сама могу определять свою судьбу. Но на сердце стало неспокойно, ведь он был прав.

Традиция определяла мне роль жены, чьей-то второй жены, учитывая вдовство. На большее рассчитывать вряд ли приходилось. Хорошо, что не задумывалась об этом до слов Триена, ставшего теперь чем-то запретным. Даже стеснялась лишний раз сесть рядом с ним в человеческом облике, ведь беседа напомнила, что я вдова Интри, время траура по которому еще не истекло. Мне неприлично так явно показывать расположение к другому мужчине. Да что там, даже взгляды в сторону Триена и те предосудительны!

Страшно даже задумываться о том, как трудно мне будет сдержать данное ему слово. Дочь, вернувшаяся в родительский дом, уже ничего не может решать сама.

Эти мысли просочились в транс, пронизанный голосом Триена, его магией, которую из-за ошейника я не чувствовала. Оттого на душе было тяжело, горько. Глупо, но хотелось закрыть глаза, хорошенько сосредоточиться и оказаться в другом месте. В доме Триена. Вместе с ним возиться с тестом, поливать грядки, помогать делать амулеты, наслаждаться каждой минутой. Лишь бы он был рядом.

Я не готова расставаться! Не готова! Пусть он подольше учится у бабушки, пусть это длится месяцы, а то и год!

— Ты плачешь. Тебе больно? — прорвался сквозь вызванную трансом дремоту голос Триена.

— Нет. Не больно, — прошептала я и постаралась успокоиться.

Тщетные попытки. Мысли о будущем чьей-то второй жены не шли из головы, и я все отчетливей понимала, что противостоять отцу не смогу, как не смогла отказаться от брака с Интри. Кажется, Триен это понимал, потому и хотел, чтобы я дала слово. С этим обещанием, опорой, костылем будет проще бороться за себя.

Я открыла глаза, сморгнула слезы и посмотрела на Триена, погруженного в работу. Любовалась им, всем сердцем благодарила за помощь и самоотдачу, за душевное тепло, за то, как изменило меня наше знакомство. Кажется, только рядом с ним я по-настоящему поняла, что значит быть живой.

Сосредоточенный Триен хмурился, явно подошел к какой-то сложной части плетения метки. Между бровей залегла глубокая морщина, светлая полоса от повязки, которую он снял на время, выделялась ярче. Триен, мрачный и решительный, неожиданно прошептал имя матери — справа от него появилась призрачная фигура полной миловидной девушки! Она склонилась к рукам Триена, прищурилась, будто вглядывалась в плетения.

Рядом с первым призраком появился еще один. Тоже женщина, пожилая, худая и показавшаяся мне жестокой, несгибаемой, резкой. Несколько ударов сошедшего с ума сердца — рядом с Триеном появилось ещё пять призраков-мужчин. Я отметила длинные косы, всмотрелась в лица. Я знала этих призраков! Они вели меня в Пуп, зазывали в деревню! Их я видела в горячечном бреду, когда Триен лечил меня!

Но кто они? Триен знал их по именам. Девушку звали Льинна, как и его мать. Пожилую женщину — Санхи. Οбе явно помогали Триену советами, как и один из молодых мужчин!

Стало жутко и холодно, противно шевельнулись волосы на затылке. Санхи посмотрела на меня, ее губы исказила хищная усмешка. Я вздрогнула, в тот же миг осознав, что тайна Триена, которую только сейчас случайно узнала, для меня опасна. Смертельно опасна.

— Не бойся. Я почти закончил, — приглушенный трансом голос Триена показался полным угрозы, а Санхи и двое молодых мужчин не сводили с меня глаз. Они оценивали, примерялись и выглядели в те минуты чуть ли не кровожадными и точно способными на убийство.

Что все это такое? Во что я впуталась? Кому доверилась? Не об этом ли предупреждала тетя? Она со своей стороны мира наверняка видела этих призраков!