Страница 26 из 85
— Не огорчайтесь, — повторял он, — прекрасный пикник. Уже одно это скрасит нашу морскую экскурсию. Попробуйте икры и водки. Достойные дары вашей великой страны, — адресовался он к особенно хмурому Рослову.
Тот вспылил:
— Не понимаю, почему повсюду в Европе или Америке, желая сказать приятное русскому, начинают хвалить русскую водку или русский балет. А лайнеры «Аэрофлота», на которых ежегодно курсируют десятки тысяч европейцев и американцев! А русские часы, потеснившие могущество часовой Швейцарии! А русские моды, покоряющие римлянок и парижанок!
«Ты прав, — сказал Голос, — интересная информация».
«Почему ты молчал?» — мысленно спросил Рослов.
«Я изучал новоприбывших. Один уже был здесь. Он неинтересен. Другие — тоже. Только один заслуживает внимания».
«Высокий, седой, с орлиным носом, как у Пилата».
«Я не вижу. Вот ты представил его, и я записал его образ, отраженный в твоем сознании».
«Как — записал?»
«Ты представляешь себе свою авторучку. А затем — цепочка ассоциаций: пишущая машинка, телетайп, лента магнитофона. Нет, ваши земные способы несовершенны и хрупки. Я снимаю записи с мозговых рецепторов».
«Ты прочел их мысли?»
«Я прочел их жизнь. Всю накопленную ими информацию. И ничего не взял. Интересен один. Я вспомнил его работы. Они значительнее твоих, но и традиционнее. Ты более смел, и угол зрения твой шире — я говорю о научной смелости и научном зрении. Я знаю его новый замысел в математической разработке теории управления. Вы оба идете к одной цели, но кружными путями. Напрасная трата энергии мысли».
«Почему энергии?»
«Ты сам писал, что мысль рождается как результат сознательного отбора информации, как следствие каких-то энергетических процессов в материальной структуре мозга».
«Каких процессов?»
«Не знаю. Как и ты».
«А Мак-Кэрри?»
«И он. Вы ищете, а я жду».
«И не хочешь подсказать решение или не можешь?»
«Иногда могу. Если решение — не вспышка гения, не что-то принципиально новое, а оптимальный результат отбора уже накопленной информации».
«Значит, и ты не гений?»
«Я не человек».
«Но вступаешь в контакт с человеком. А такой контакт не может быть односторонним. Отдавая часть своей информации, человек должен получить что-то взамен».
«Что?»
«Часть твоей».
«Не возражаю. Это тренировка памяти».
«Тогда ответь на вопросы прибывших со мной».
«Слишком много рецепторов. Трудно часто и произвольно менять настройку. Кто-нибудь из вас четырех всегда будет транслятором».
«Всегда?!»
«В период контакта. Я переключу настройку на другого, когда напряжение станет критическим».
«Тогда скажи всем, что ты существуешь — одной мыслью, — и переключись на меня».
«Не сразу. Мне потребуется короткий отдых. По аналогии с вашим. Но только по аналогии, иначе, к сожалению, объяснить не могу».
Весь этот мысленный диалог Рослов провел в состоянии прострации. Лицо — гипсовая маска, снятая с мертвого. Мысль не отливалась в звуки — губы даже не дрогнули. Сначала никто не заметил этого — пикник затмил все. Белая скатерть на белом коралле под нейлоновым гребнем палатки. Тихий шорох волны. Небрежный обмен репликами, как стук шарика на столе для пинг-понга. Тук-тук: «Передайте подливку», «А тишина какая — даже океана не слышно», «Попробуйте устриц в шампанском — прелесть!», «А если гроза?..».
Первым заметил состояние Рослова губернатор.
— Вам нездоровится? — спросил он тревожно и недоуменно оглядел соседей.
— Что это с ним?
Барнс, сидевший рядом, толкнул легонько Рослова — тот даже не пошевельнулся.
— Кажется, без сознания, — сказал доктор Керн, подымаясь. — Похоже на каталепсию.
— Сядьте, док, — остановил его Смайли. — Не трогайте — он разговаривает.
— С кем?
— С кем здесь разговаривают? С хозяином острова.
— Не шутите.
— Какие уж тут шутки. Шутим не мы, шутят с нами.
— Анджей… — тихо позвала Янина. — Вы меня слышите?.. Матерь Божия, какой он бледный!
Смайли заметил, не скрывая раздражения:
— Вы были не розовее, когда очнулись. Кажется, мы все-таки дождались спектакля. Берегите нервы, джентльмены.
Маска Рослова вдруг ожила. В глазах блеснул огонек сознания, возвращенного из путешествия в никуда.
— Борода шевелится! — воскликнул Корнхилл. — Дайте ему виски.
Но Рослов уже без посторонней помощи проглотил свой стакан. Губернатор хотел сказать что-то, но так и замер с открытым ртом. Чужая мысль откликнулась в нем.
— Я здесь, господа. И я буду говорить с вами. Подумайте над тем, что вы хотите услышать.
— Кто это? — воскликнул губернатор. — Кто сказал?
— Я тоже слышал, — прибавил Керн.
— И я.
— Все слышали, — поморщился Смайли. — Послушаем лучше Энди.
Рослов, уже успевший проглотить солидный кусок омара, ответил сквозь зубы:
— Порядок, Боб. Он будет говорить с каждым и со всеми. Но через нас.
— Не понимаю.
— Он только что сказал мне, что слишком много рецепторов и ему трудно менять настройку. Каждый из нас четырех будет транслятором.
— Как на радио? — спросил Корнхилл.
— Почти. Готовьте ваши вопросы, господа. Он сейчас включится.
— Но вы успели его спросить, кто он и откуда?
— Не успел. Спросите сами. А мне надо заправиться перед сеансом. — Рослов уже глодал жареного цыпленка.
— Предлагаю регламент, — вмешался до сих пор молчавший Шпагин. — Четыре настройки — четыре транслятора — это максимальная продолжительность сеанса. Первую настройку — вопросам профессора Мак-Кэрри, вторую — Рослову, третью — мне с Яной, четвертую — вам, господа. Не обижайтесь: все предшествующие вопросы учтут и чисто научный, и общечеловеческий интерес. Вы дополните то, что мы упустим или забудем. Просьба задавать вопросы вслух, а не мысленно, мысленного контакта с нами не будет — передача, как выразился Корнхилл, пойдет через одного. И воздержитесь от личных, я бы сказал, неинтересных вопросов.
— Что значит «личных»? — спросил лорд Келленхем.
Ответить Шпагин не успел. Он вытянулся, побледнел, кровь отхлынула от лица, отдавая весь свой поток мозгу, и заговорил странно глухим голосом без интонаций и пауз, — Шпагин не Шпагин, а электронная машина с ее обезличенной акустикой.