Страница 9 из 14
Войдя в покои матери, Ибрагим невольно поморщился. Аромат курящейся серой амбры давно уже стал для него привычен, султан с ним сроднился, а в этих покоях витали совсем другие запахи. Нежные, цветочные. Он словно попал в детство, которое ненавидел. Так же пахло от матери, когда она прижимала его, малыша, к своей груди, словно пытаясь защитить. Но кровожадный старший брат был начеку. Став султаном, он истребил всех сыновей Кёсем-султан, кроме самого младшего, которого все считали слабоумным. Да и Ибрагим все время ходил по краю острого, как бритва, лезвия ятагана.
Воспоминания, связанные с детством, Ибрагим ненавидел, вот и сейчас он словно споткнулся: заныла шея, потом виски. Цветочные запахи султана раздражали.
– Здравствуй, мой сын, – валиде протянула ему руку для благословения.
Только ее покои соединялись с покоями султана, так что мать могла прийти к нему в любое время дня и ночи так же, как и он к ней. О том, что Ибрагим сейчас здесь, в гареме не знал никто, даже всесильный кизляр-ага.
Падишах на мгновение прижался лбом к прохладной материнской руке, пахнущей цветами. Стало чуть легче. Виски, которые словно сжимал стальной обруч, перестали так ныть. От руки валиде веяло силой, Ибрагим хотел бы держаться за нее все время. Он и любил мать, и ненавидел ее, подозревая, что против него плетутся интриги. В гареме непрерывно шла война. Старухи в черном были похожи на стаю ворон, слетевшихся на поле боя, усеянное трупами.
Он с ненавистью посмотрел на это воронье, рассевшееся на низких диванах в ногах у валиде, сидящей на троне. И заколебался. Захотелось развернуться и уйти.
– Ребенок Турхан-хатум слаб здоровьем, – остановив его повелительным жестом, сказала валиде. – Другой шехзаде не выжил, и вряд ли Турхан способна еще родить. Династии же нужны воины. Сильные наследники. Воспитанием которых мать должна заниматься. И учиться самой. Хатум нет и двадцати, а она уже забросила уроки чтения и письма. Турхан ленива, сынок. Когда я была любимой женой султана, я находила время не только для своих детей. Муж мой, султан Ахмед, всегда обращался ко мне за советом, и до последнего дня я бывала в его покоях. Говорят, ты больше не зовешь Турхан-хатум на хальвет. Не удивительно. После смерти младшего сына у бедняжки повредился рассудок. Да и не только. Я позвала сюда, во дворец Топкапы, самых искушенных и опытных наложниц. Которым годами удавалось удерживать внимание повелителя, в отличие от твоей хатум. Все они нашли у Турхан изъян.
– И что за изъян? – с интересом спросил Ибрагим. Он еще не решил, остаться ему или уйти?
Жена ему порядком надоела. Она только и делала, что сплетничала, старясь очернить других наложниц, бывающих в покоях султана, и клянчила деньги. Ей все время что-то было надо, хотя Ибрагим и так не скупился на подарки.
– Она слишком уж тощая. Я допросила повара и лекаря. Турхан заметно похудела после четвертых родов. У нее, похоже, больной желудок. Или даже женская болезнь, спаси Аллах! Оттого она такая желчная и злая.
– Истинно так, – загалдели старухи. – Турхан-султан больна по-женски. Она вся высохла изнутри, последний ребенок выпил все ее соки. Она больше не хочет Повелителя как мужчину. Когда родился шехзаде Ахмед, у султанши не было в груди ни капли молока. Суха, как палка. Она больше не сможет доставить Повелителю удовольствие на ложе любви.
– Эй ты, – султан обернулся, ища глазами служанку. – Щербет мне кизиловый принеси.
Валиде незаметно вздохнула: слава Аллаху! И встала, приглашая сына разделить с ней трапезу. Старухи настороженно затихли, ожидая, когда им дозволено будет заговорить снова.
Ибрагим вглядывался в каменное лицо матери, пытаясь понять: что она задумала? И сколько правды в ее словах? А вдруг его проблемы на хальвете и в самом деле связаны с Турхан-султан, которая изливает на него свою желчь? И заражает своей холодностью. Турхан и в самом деле внутри суха, иногда он видит, как жена стискивает зубы, чтобы не закричать от боли. После ее визита в султанские покои Ибрагиму особенно тяжко, он чувствует себя опустошенным, даже зелья Джинджи-ходжи не помогают. Турхан одними своими словами убивает желание. И лицо у нее все время кислое, а глаза холодные. И даже когда Турхан нет, ее тень словно бы стоит у изголовья, презрительно кривя губы. Отчего Ибрагим не может удовлетворить наложницу. Разве что толстая эфиопка ему помогает, вовремя поднимая повыше факел. Чтобы султану видны были ее огромные бедра и необъятная грудь.
Старухи заговорили, когда султан поставил на поднос служанки опустевший стакан из-под кизилового щербета. Напевно, зазывно, и в то же время вкрадчиво, возбуждая желание у повелителя. Старость неумолима к женщине, но ее голос – все тот же инструмент, на котором искусницы умело играют до самой своей смерти:
– Чем женщина толще, тем она слаще. Она только и думает, что об утехах, и ее влагалище всегда готово принять мужчину. Все дело в размере, великий султан. Необъятных размеров женщина способна подарить такое же недостижимое доселе наслаждение. Чем больше грудь, тем крепче и сильнее будет мальчик, это верный признак плодовитости. Найдите самую большую женщину в Стамбуле, и ваши ночи станут такими яркими, что даже луна, которая любуется с небес на дворец Топкапы, стыдливо спрячется в тучах…
Ибрагим мечтательно прикрыл глаза, слушая старух. Их слова лишь подтверждали его собственные желания. Султан обожал толстух. Он по натуре не был защитником и долго боялся женщин. Его к ним до двадцати пяти лет и не допускали. А когда это случилось, султан не знал, что надо делать, оставшись наедине с наложницей. Эта неуверенность преследовала его до сих пор.
Ибрагим, до смерти запуганный в детстве, сам искал защиты. И с большими женщинами он чувствовал себя маленьким ребенком. Зарывшись в пышную грудь, он оказывался под защитой. Последнее время султану стало хуже. Наркотики разрушали его и без того больную психику. И он еще больше, чем прежде, нуждался в защите. Его давно уже тянуло на толстух. Слова старух он слушал с удовольствием и даже почувствовал желание. Одни только слова о самой толстой женщине в мире возбуждали его больше, чем старания очередной девственницы, которую каждую ночь приводил к нему в покои кизляр-ага после того, как Турхан получила отставку. Сегодня раздраженный Ибрагим наложницу отослал.
Теперь он понял, в чем дело. Ему нужны в гареме толстухи. Такие, как эфиопка, которая на днях куда-то исчезла. Наверняка валиде постаралась.
– И как мне найти эту женщину? – нетерпеливым жестом оборвал он старух. – Девственниц тщательно прячут. Когда еще придут мои корабли с рабынями после того, как я отдам приказ отбирать самых толстых пленниц для своего гарема? А мне не терпится узнать, насколько правдивы ваши слова. Если же вы врете, вас всех казнят, – пригрозил султан.
– Прикажите обойти все общественные бани, повелитель, – сказала одна из бывших султанских наложниц. – В хамаме изъянов не спрячешь. Именно там заботливые матери, которым надо женить сыновей, и ищут невесток. А вы поищите усладу. Толстую женщину, девственницу. Чтобы и лицо ее было прекрасно, и тело.
– Мудрый совет, – рассмеялся Ибрагим и встал. – Мама, награди их. Теперь я знаю, что делать.
… Сын ушел, старухи отправились в гарем, какое-то время они еще побудут здесь, в Топкапы. Чтобы осмотреть отобранных в банях наложниц. А потом отправятся обратно в свое захолустье. Свое дело они сделали. Но валиде еще долго сидела, прикрыв глаза и напряженно обдумывая события сегодняшнего дня.
Ибрагим какое-то время будет занят поисками девственницы-толстухи и перестанет вмешиваться в государственные дела. А когда найдет ее наконец, то будет занят этой женщиной. Главное, объяснить ей, кому она обязана своим появлением во дворце. Славянскую рабыню Надю, ныне Турхан, испортила сестра султана, Атике, к которой валиде отослала девчонку на воспитание. Вот хатум и заносится теперь. Небось вообразила себя Хюррем-султан! Тайно, а иногда и явно ведет свою партию, мечтая о единоличной власти.