Заветные сказки

Ничем другим прошлая коммунистическая религия и не заменилась. Остался только этот осколок кривого зеркала бывшей Коммунистической партии Советского Союза, который изо всех сил старается верить в светлое будущее и одновременно и в одно и то же время старается показать, что он верит на всякий случай и в Бога вместе с Президентом, Премьером и Патриархом. Тут, я думаю, срабатывает их подсознание, им неведомое. Так они, надо полагать, думают о перестройке недостроенного. Как раз об этом и говорит Лев Колодный:

«Пришедшая на смену советской интеллигенции «буржуазная элита» пока не способна предложить населению и стране те ценности, опираясь на которые люди могли бы воспитывать детей, сплетать семейные узы, строить отношения друг с другом и властью».

Примерно то же самое отмечает и известный учёный-горняк В.Ж.Аренс:

«Нравственный идеал коммунистического будущего прекратил своё существование, и многим людям становится нечем жить – нет цели, веры, надежды, а, в общем, и высокого смысла жизни».

Ну, возможно, и не так печально и пессимистически, как выразился Аренс, но, всё-таки, печально и пессимистически, что всё так, в конце концов, и получается.

Да и не только Колодный и Аренс отметили текущую сущность нашего времени, об этом ещё раньше говорил и С.Л.Франк ([24], «Крушение кумиров»):

«Наша душа обнищала и изголодалась. Потеря веры – не лёгкое дело, низвержение кумиров, которым мы и наши отцы поклонялись так долго и страстно, – не детская забава. Вероятно, так же жутко, пустынно и тоскливо было нашим предкам, древним славянам, когда низвергался в Днепр Перун вместе с остальными идолами, и они не знали, кому теперь надо служить и у кого просить помощи в бедах. Ибо отречение от кумиров не есть наглое предательство, не есть отказ от веры и впадение в буйство нечестия: оно есть признак смены вер, и если новая вера ещё не найдена, то падение старой само уже есть признак её страстного искания, мучительного томления по ней».

Да и Н.Г.Чернышевский в 1848 г. задавал себе такой вопрос:

«Что если мы должны ждать новой религии? У меня волнуется при этом сердце и дрожит душа, – я хотел бы сохранения прежнего… Я не верю, чтобы было новое, – и жаль, очень жаль мне было бы расстаться с Иисусом Христом, который так благ, так мил своей личностью, благой и любящей человечество».

Здесь же и о том же размышления академика В.И.Вернадского («Дневник. Наброски фактов, мыслей»):

«Говорят, – теперь возбуждается интерес к философии. Мне кажется, – виден интерес к религии, – а религия и философия, враги по сути, и лишь слабость мысли наших философов, их рабский дух ставит их в их нынешнее положение». И ещё, у него же и там же: «Наука не противоречит религии – так же мало опровергает божественность Христа, несуществование христианского Бога, как опровергает существование Аполлона и Венеры. Страшно то, что она не даёт опоры для их существования в области подведомственного её изучению мира. А что ей не подведомственно из понятного нашей личности?»

Уместно здесь поместить рассуждения В.О.Ключевского ([10], т. 3, лекция LIV) о вероучении:

«Вероучение слагается из верований двух порядков: одни суть истины, которые устанавливают миросозерцание верующего, разрешая ему высшие вопросы мироздания; другие суть требования, которые направляют нравственные поступки верующего, указывая ему задачи его бытия. Эти истины и эти требования выше познавательных средств логически мыслящего разума и выше естественных влечений человеческой воли; потому те и другие почитаются свыше откровенными. Мыслимые, т.е. доступные пониманию формулы религиозных истин, суть догматы; мыслимые формулы религиозных требований суть заповеди. Как усвояются те и другие, когда они недоступны ни логическому мышлению, ни естественной воле? Они усвояются религиозным познанием или мышлением и религиозным воспитанием… Человек далеко не всё постигает логическим мышлением и, может быть, даже постигает им наименьшую долю постижимого. Усвояя догматы и заповеди, верующий усвояет себе известные религиозные идеи и нравственные побуждения, которые так же мало поддаются логическому разбору, как и идеи художественные… Эти религиозные идеи и побуждения суть верования».

Ключевский говорил это вообще о религии, любой религии, не обязательно христианской. Но это вполне применимо и к религии, отрицающей любого бога, то есть к атеизму. И в атеизме имеются установленные истины, требования, не обходится без догматов и заповедей. Только все эти определения имеют разное содержание в той или иной религии и, можно сказать, в том или ином атеистическом направлении.

Казалось бы, для чего это выше немного рассказано о психиатрических лечебницах, говоря о религии? Это очень взаимосвязано. В христианстве тоже не обходилось и не обходится без инакомыслящих. И из истории христианства (потом в нескольких местах об этом будет сказано) известно, как расправлялись поборники этой религии с еретиками, как они их называли. Сколько людей погибло напрасно! С судом и следствием, без суда и следствия. Это признаётся всеми, кроме церковников. Приведу цитату из произведения А.Франса «Восстаное ангелов»:

«Много дурного совершалось помимо него и даже против него, но в чём узнаю я руку милосердного бога (как они называют его) – это в обычае, введённом его наместниками и установленном во всём христианском мире: сжигать с колокольным звоном и пением псалмов мужчин и женщин, которые, по наущению демонов мыслили об этом боге не так, как подобало».

Коснись сейчас, например, возвратиться к власти коммунистической партии, появится очень большая вероятность строительства новых специальных психиатрических больниц. А то и без них, как при И.В.Сталине. К стенке – и дело сделано. Нет человека – и дела нет. Во-многом можно не согласиться с Владимиром Истарховым, с его мыслями в книге «Удар Русских Богов», но в чём определённо он прав, так это в том, что в «Ударе» сравнительно доказательно проводится параллель между христианством и коммунизмом. Как говорил В.И.Ленин (но о другом): «Не надо двух слов – это одно и то же».

О лжи в религии и направлении этой лжи очень хорошо и образно сказал Джордж Оруэлл в произведении «Мысли в пути»:

«Читая блистательную и гнетущую книгу Малькольма Маггериджа «Тридцатые», я вспомнил, как однажды жестоко обошёлся с осой. Она ела джем из блюдечка, а я ножом разрубил её пополам. Не обратив на это внимания, она продолжала пировать, и сладкая струйка сочилась из её рассечённого брюшка. Но вот она собралась взлететь, и только тут ей стал понятен весь ужас её положения. То же самое происходит с современным человеком. Ему отсекли душу, а он долго – пожалуй, лет двадцать – этого просто не замечал.

Отсечь душу было совершенно необходимо. Было необходимо, чтобы человек отказался от религии в той форме, которая её прежде отличала. Уже к девятнадцатому веку религия, по сути, стала ложью, помогавшей богатым оставаться богатыми, а бедных держать бедными. Пусть бедные довольствуются своей бедностью, ибо им воздастся за гробом, где ждёт их райская жизнь, изображавшаяся так, что выходил наполовину ботанический сад Кьюгардена, наполовину ювелирная лавка. Все мы дети Божии, только я получаю десять тысяч в год, а ты два фунта в неделю. Такой вот или сходной ложью насквозь пронизывалась жизнь в капиталистическом обществе, и ложь эту подобало выкорчевать без остатка».

И далее, там же:

«О дивный новый мир» Олдоса Хаксли был превосходным шаржем, запечатлевшим гедонистическую утопию, которая казалась достижимой, заставляя людей столь охотно обманываться собственной убеждённостью, будто Царство Божие тем или иным способом должно сделаться реальностью на Земле. Но нам надлежит оставаться детьми Божиими, даже если Бог из молитвенников более не существует.

Иной раз это постигали даже те, кто старался динамитом взорвать нашу цивилизацию. Знаменитое высказывание Маркса, что «религия есть опиум народа», как правило, вырывают из контекста, придавая ему существенно иной, нежели вкладывал в него автор, смысл, хотя подмена едва заметна. Маркс – по крайней мере в той работе, откуда эта фраза цитируется, – не утверждал, что религия есть наркотик, распространённый свыше; он утверждал, что религию создают сами люди, удовлетворяя свойственную им потребность, насущность которой он не отрицал. «Религия – это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира… Религия есть опиум народа». Разве тут сказано не о том, что человеку невозможно жить хлебом единым, что одной ненависти недостаточно, что мир, достойный людского рода, не может держаться «реализмом» и силой пулемётов? Если бы Маркс предвидел, как велико окажется его интеллектуальное влияние, возможно, то же самое он сказал бы ещё не раз и ещё яснее».