Страница 6 из 16
Здоровенный плечистый чернобородый парень отчаянно тряс руками в воздухе, глядя на неё с выражением какого-то потустороннего ужаса на лице. Потом он попятился, запинаясь, и вдруг резко развернулся на пятках и кинулся прочь. Почему-то Верена очень хорошо видела всё это, как будто пространство вокруг неё осветили прожектором. В лучах непонятно откуда взявшегося света она могла отчётливо разглядеть деревянную лавочку под кустом сирени, огромные липы по сторонам аллеи, покрытую лужами и усыпанную окурками песчаную дорожку под своими ногами…
Руки жгло, словно Верена только что по локоть засовывала их в кипящую воду.
И вдруг она увидела свои ладони.
Постепенно затухая, от них распространялся ровный, огненнолучистый, очень, очень яркий золотистый свет.
Тимка проснулся от холода. Отсыревшая постель совершенно не грела, наоборот – сухая одежда, в которой он лёг под одеяло, пропиталась влажным, несвежим и нежилым душком и теперь, неприятно холодя, липла к телу.
Он встал, с пронзительным скрипом распахнул дверцу старого рассохшегося шкафа, порылся на полках и натянул на себя вылинялый свитер с оленями, а поверх него – синтепоновую куртку с оторванным карманом. В таком виде Тимка попытался было снова лечь, но сон, конечно, больше не шёл.
Тогда он снова встал, ёжась, слез с продавленной тахты, сунул ноги в кроссовки и прошлёпал в прихожую-кухню. Пошарил в застеленном белой клеёнкой пристенном шкафчике, вытащил старую электроплитку, вставил вилку в розетку и выкрутил выключатель на максимум. «Хорошо хоть, электричество есть в доме, а ведь могли бы и отключить», – подумал Тимка, держа озябшие пальцы над маленьким раскаляющимся диском и стуча зубами. Запястья болели, кисти рук словно бы свело от холода. А может быть, они просто затекли во сне…
Тимке хотелось есть, а есть в доме было нечего – только в ящике кухонного стола среди алюминиевых ножей и вилок нашёлся прошлогодний батончик мюсли с истёкшим сроком годности, и мальчик со вздохом надорвал упаковку, откусил маленький кусочек и уставился в окно.
За мутноватым стеклом, покрытым ажурной филигранью первой осенней изморози, виднелся занимающийся рассвет над одинаковыми тёмными крышами дачного поселка – пока ещё очень-очень ранний, тусклый, серовато-розовый, без единого солнечного луча. «Интересно, который сейчас час – во сколько вообще начинает светать в сентябре?» Тимка не помнил. Пластмассовые часы на стене кухни остановились, а мобильник он специально оставил дома.
Дома…
Мальчик некоторое время бессмысленно рассматривал узор на пожелтевшей тюлевой занавеске, обводя пальцами вышитых на ней то ли змеек, то ли ящериц с короткими перепончатыми лапами. В детстве он сочинял сказки про эти картинки. Про смелых ящерок в услужении у хозяйки Медной горы.
Тогда он ещё приезжал сюда с родителями. Совсем малышом, первоклашкой. Уже шесть лет назад.
Так давно.
Тимка отпер входную дверь и вышел на крыльцо.
Холодный утренний воздух был напоен терпкой сыростью ранней осени. Дома вокруг стояли угрюмо-серые, тоскливые и неуютные, будто вымершие. Земля местами была покрыта тонкой блестящей ледяной корочкой – ночью, видимо, были заморозки. На пожелтевшей траве перед домом лежало плотное покрывало белесого ледяного тумана, и вместе с этим туманом землю укрывала глубокая-глубокая тишина. Вот так бы, наверное, и выглядел мир совсем без людей…
«А ведь ещё вчера было так ясно и тепло», – подумал Тимка. И к кому ему теперь идти? Домой он не вернётся, это точно. Вот не вернётся, и всё. Дудки.
По запястьям наконец-то перестали бегать противные колюшки, и Тимка почувствовал, как холод понемногу его отпускает.
– Куда же мне пойти, а? – спросил он вслух.
– Куда захочешь… – вдруг раздался за его спиной негромкий женский голос.
Мальчик вздрогнул и обернулся. На серых рассохшихся досках крыльца стояла женщина. Очень… очень странная женщина. Она выглядела на фоне их дачного домика так же неуместно, как могла бы выглядеть картина из Эрмитажа на стене его увешанной плакатами девятиметровки в тёткиной двухкомнатной квартире.
Женщина как будто сошла с иллюстрации к какой-то старинной книжке – лучшего сравнения Тимка не мог подобрать. Её длинное, глухое чёрное бархатное платье с меховой оторочкой было перевязано широким пурпурным кушаком, вышитым золотыми нитями. Вытянутые концы тёмно-красных замшевых туфель загибались вверх. Лёгкое серебристое покрывало прятало густые тёмные волосы, прижатое сверху тяжёлым бронзовым венчиком в виде множества переплетающихся маленьких змеек с изумрудными глазами. «Настоящая Серпентина», – подумал Тимка. Как в сказке про золотой горшок.
Женщина смотрела на него и улыбалась.
– Тебе теперь всё можно, – тихо повторила она. – Всё, что тебе захочется.
Сначала Тимке отчего-то показалась, что женщина сказала это по-испански – Тимка второй год учил в школе испанский язык и мог уже иногда разбирать на нём простые фразы. Секундой позже он понял, что все слова были произнесены по-русски. Тимка просто слышал каждое слово как будто бы за мгновение до того, как женщина открывала рот.
Он тряхнул головой, но странное ощущение не исчезало.
«Да я же просто ещё сплю», – дошло до него вдруг. В самом деле, это же только во сне можно засомневаться, на каком именно языке к тебе обращаются. Тем более что кроме русского, Тимка никаких языков никогда больше и не знал…
– Бывают такие сны, – на пробу сказал он, просто чтобы услышать собственный голос. – Когда я вроде бы уже проснулся и встал, а потом вижу в окне вместо парковки с тёткиной машиной всякие пейзажи. Очень необычные и яркие, совсем как ты сейчас. Но я всегда понимаю, что сплю.
Тимка действительно всегда это понимал. Он научился этому ещё в детском садике, когда не мог уснуть в тихий час – вроде бы спать, а вроде бы бодрствовать, видеть цветные сны и наблюдать за ними со стороны, или пытаться ими управлять. Это была очень интересная игра. Он всегда её любил.
Женщина покачала головой, и маленькие зелёные камни в её венце заискрились:
– Даже не знаю, Тим… Мне уже очень давно не снились сны.
Тимка провёл пальцем по перилам крыльца. Ну конечно же он спит. Вот и перила – они кажутся тёплыми, как будто нагретыми солнцем. А ведь на улице – раннее пасмурное осеннее утро. Значит, он на самом деле спит сейчас внутри дома, пригревшись в тепле, а всё это ему просто мерещится.
– Ты знаешь моё имя, а я не знаю твоего, – сказал он. – Но это ничего, я понимаю, что во сне всегда так бывает.
Женщина снова улыбнулась:
– Ты можешь называть меня Милис, – сказала она. – Донья Ми лис…
– Хочу этот сон подольше. Знаешь, они всегда так быстро кончаются, как только понял, что спишь, – пожаловался ей Тимка. – А там надо будет опять думать, что делать дальше. Куда деваться. А может быть, она сама за мной приедет и разбудит. Не дура же. Наверняка сообразит, что я здесь. А я не хочу.
– Ты всегда можешь изменить свой облик, – прозвучал в его ушах мелодичный голос. – Как захочешь. Ты хотел бы?
– А как это делается? – спросил Тимка.
Женщина шагнула ближе, взяла его руки в свои и крест-накрест приложила к его груди:
– …вот так. Сожми кулаки, Тим. Покажи мне зверя.
Сперва Тимка не почувствовал ничего особенного, но уже спустя несколько секунд у него вдруг отчего-то резко зазвенело в ушах. По напряжённым рукам от ладоней к плечам прошла волна мелкой вибрации, и тут Тимка ощутил, как всё его тело внезапно окутало жаром; запястья заболели, как будто их накрепко перетянули верёвкой.
И в следующий момент… что-то изменилось.
Крошечные колюшки защекотали сначала лицо, а потом и всё туловище; ледяной воздух вокруг сделался каким-то густым, одновременно сладким и терпким. Тимка рефлекторно сделал глубокий вдох и вдруг понял, что туман, лежащий на земле, словно проникает внутрь его тела, растворяется там, и от этого ощущения ему вдруг делается очень легко, будто он потерял часть собственного веса. Так легко, легко и беззаботно…