Страница 10 из 15
А дождь зачастил, набирая силу, и народ стал разбегаться кто куда, но больше всего спешили к прицепу, где «руссиш зольдатен», натащив на кузов брезент, соорудили подобие палатки.
Иван же посмотрел на копну клевера, которая из возможных укрытий была ближе всего к ним. А стояла она у края зелёного поля, что было сразу за картофельным. Из середины копны торчала жердина и, похоже, что стог еще ждал своего завершения, подраставшим на поле клевером.
– Там можно спрятаться, – сказал Иван, указав на копну.
Немка вопросительно посмотрела на него, а затем по сторонам, увидела, что почти все лезут под брезент, еще раз с интересом глянула на Ивана и, усмехнувшись, побежала в сторону копны, а Иван за ней.
А у стога он обогнал фрау, нырнул под низ сложенного сена и начал энергично выдергивать, приминать и раздвигать ещё не слежавшийся, пахучий клевер. Тихонько повизгивая и смеясь, вслед за ним, в образовавшийся проход полезла и Моника.
Иван еще немного пошуровал вокруг себя, раздвигая и расталкивая сено и в образовавшейся пустоте, которая его стараниями углубилась аж до жердины, они с Моникой и устроились, прижались друг к другу и … затихли.
А гроза и дождь всё набирали силу, и постоянный грохот напрягал и слегка пугал Монику. Но вот для Ивана, происходящее снаружи, было за гранью его восприятия. Сейчас для него всё сосредоточилось в одном, в том, что он чувствовал, прижавшись к горячей и возбуждённой женщине. И эти ощущения, и осознание того, что может произойти дальше, наполняли его радостью и тревожным ожиданием.
Как известно Иван и раньше сближался с женщинами, но вот до финала дело так ни разу и не дошло. И, скорее, потому что он не был готов к подобному, возможно, что это чувствовали и женщины, находясь рядом с ним.
Не помогали в таких ситуациях и бесчисленные прокрутки в голове всей последовательности действий, потому что всякий раз реальность была несколько иной, чем та, на которую он рассчитывал. Мешали и переполнявшие его чувства и какая-то ненужная суета, а главное – боязнь последствий.
Памятными в этом плане были и проводы в армию, когда затянувшаяся возня с соседкой Тамарой, так и закончилась ничем. А всё потому, что и здесь не было с его стороны должной настойчивости.
Где-то на уровне подсознания он понимал, что случись подобное, да ещё и не дай Бог с последствиями в виде беременности, то это может связать его навсегда с девушкой, которая была ему приятна, мила и не более того. Возможно, что она и любит Ивана, только у него к ней, кроме интереса как к женщине, других чувств и не было.
И вот стечение обстоятельств снова свели его с женщиной, перед которой у него нет, и не может быть никаких обязательств, а значит и никаких тормозов и страхов. И это осознание, и готовность воспользоваться им и подвигло его на дальнейшие действия.
Перед лицом Ивана были её мокрые плечи и, чуть повернув голову, он прикоснулся к ним щекой. А потом ещё чуток повернулся, и уже губы его коснулись её плеча, и такая упоительная благостность наполнила организм, что глаза сами закрылись, а губы еще сильнее прижались к её солоноватому от пота телу, а затем, скользнув по нему, коснулись и шеи.
Моника пошевелилась, откинулась чуть назад и улеглась поудобнее, и теперь уже её груди были напротив его лица и он, как бы шутя, ткнулся носом в ложбинку между ними. Но Моника была спокойна, и только улыбка тронула её лицо. Иван сдвинул бретельку сарафанчика с её плеча, а затем и бретельку бюстгальтера – оголив одну грудь.
Моника вздохнула и быстро освободила от бретелек и другое плечо и две груди оказались перед лицом Ивана, и ему ничего не оставалось, как зарыться в них и вздрогнуть от избытка чувств, которые уже переполняли его.
Он шумно выдохнул, немного успокоился и просунул руку под резинку её трико и трусиков и стал гладить мягкие волосы внизу живота. А Моника, слегка отстранившись, посмотрела на него, и шепотом спросила:
– Первый раз?
Иван на мгновение замер, а затем, кивнув, прошептал:
– Да.
После этого она решительно расстегнула все пуговицы на сарафане и, приподнявшись, одним движением сняла с себя трико, вместе с розовыми трусиками и постелила под себя. А затем расстегнула на нем ремень и брюки и сунула руку… в самую его душу, потому что именно там она и была в этот момент. Тихо засмеялась, с любопытством заглянула ему в глаза и… душа его, возбуждённая и горячая, оказалась в женской руке.
Твердая, изнемогающая плоть его была извлечена наружу и уперлась в оголённое бедро Моники.
Иван сдвинул пониже мешавшие ему свои брюки и трусы, а немка, пошевелив не хилое его достоинство, легонько потянула на себя. Иван понял, поднялся, Моника передвинулась под Ивана и, раздвинув бедра и приподняв колени, вставила его торчащее естество в себя, а затем и прижала руками ягодицы.
И вот тут Иван и узнал, что женщина внутри скользкая и горячая. А вместе с грудью, прохладным и мокрым от пота животом, широкими белыми бедрами и раздвинутыми ногами она еще и безумно притягательна, приятна и до умопомрачения желанна – вся и везде. И это единственное живое существо на свете, соединившись с которым, испытываешь невероятные ощущения, какие только и возможно испытать в этой загадочной неопределённости, под названием жизнь.
Однако подобное Иван для себя определил позже. А сейчас, испытав от всего этого потрясающие чувства, он почти сразу же излил из себя всё, что было, и тотчас захотел это повторить и, не останавливаясь, продолжил. А затем проделывал это еще и еще, и так до полного изнеможения и забвения…
Время остановилось, они как ошалевшие занимались любовью без перерыва и передыха, хотя оба взмокли и уже скользили друг на друге. Мешало и сено: оно кололось, цеплялось, прилипало к телу, но всё равно не могло остановить их. Он целовал её везде, где только мог достать, обнимал, тискал и, казалось, что нет такой силы, что может прекратить это. Только однажды, после очередного извержения и наслаждения этим, Иван на секунду замер и тихо, лишь касаясь губами уха Моники, спросил:
– А это ничего, что я туда сливаю?
– Ничего, это не опасно, у меня там штучка такая, – сказала немка и, поводив пальцем по его спине, изобразила подобие спиральки.
Иван понял, и снова с натиском и чувством продолжил очередной подъём на вершину блаженства.
Но вот сильнейший удар и оглушительный треск на какое-то мгновение изменили всё вокруг. Внутри копны вдруг засветилось голубоватым, призрачным светом, а былинки вокруг, посветлев, задрожали и ток, как озноб, прошел по их соединённым телам, и неведомая сила вместе с копной приподняла их над землёй.
Эта невесомость длилась доли секунды, но Иван всем своим существом ощутил её. Почувствовала подобное и Моника, она взвизгнула и, захлебнувшись от страха и восторга, задрожала всем телом, испытав невероятное наслаждение и блаженство, о чём раньше даже и не представляла, что такое возможно.
Страх, восторг и ощущение в себе твёрдого и горячего тела, излившего в неё очередную, струю семени жизни, подняли её на самый верх наслаждения. А затем, после мига невесомости и восторга, сильнейший грохот над головой, потрясший копну, опустил парочку на землю и вернул в реальность.
Они замерли, слипшиеся их тела распались, а сознание, просветлев, пыталось понять, что же это было? Ясно, что подобное связано с грозой, только почему копна подпрыгнула, а всё осветилось и так резко запахло озоном? …
Однако дождь продолжал шуметь. Сильно прогрохотало и ещё пару раз, но вроде как чуток сбоку. А ещё Иван почувствовал рядом какое-то тепло, протянул руку и дотронулся до жердины, вокруг которой был сложен стог, и отдернул ладонь – дерево была горячее, точно это и не древесина, а разогретое железо.
Иван сел, соображая, но, так и не определившись с ответом, стал натягивать свои военные брючата и трусы, искрутившиеся на ногах невероятным образом, а заодно и вынимая из них сено, норовившее попасть в штанины.
А Моника вытащила из-под себя трико, достала из них трусики, вытерлась ими и сунула трусики в карман сарафана, а трико надела.