Одна вторая

Как Багира из «Маугли» царственно и молчаливо располагалась на теплом камне и наблюдала за происходящим или просто смотрела в небо. К ней страшно было подойти, она соорудила вокруг себя невидимую стену, за которую не мог проникнуть никто. Собственно, никто даже и не пытался. Все, видимо, привыкли к тому, что эта одиночка всегда сама по себе. Я видел как она, не торопясь наливает себе бокал, и пьет одна. Кем – кем, а ханжой она точно не была. Куталась в одеяло и смотрела в Карелию. В такие моменты ее сложно было заметить, ведь она становилась частью травы или камня, на котором сидела. Она была частью Карелии. И я понял это.

Стас теперь всегда садился рядом с ней, старался прикоснуться, позаботиться как-то. А Вера натягивала рукава на кончики пальцев и погружалась по самый нос в глубины безразмерной толстовки. Она принимала его ухаживания так, будто это было вполне естественно, даже немного обременительно для нее. Как если бы она была звездой, а он – немного докучающим ей поклонником. Она снисходительно улыбалась и старалась держаться на расстоянии, при этом пытаясь не обидеть его. Видимо, в своем мире это был привычный для нее сценарий. Я чувствовал, что она была притягательной для мужчин. Ребята из их группы не делали ей авансы только лишь потому, что знали, что ответа от нее не получат.

А вот Стас даже не думал капитулировать. Для него группа стала состоять лишь из одной Веры. Он делал все, чтобы сблизиться с ней, понравиться и переключить ее внимание на себя. Остальной же состав каким-то образом, не сговариваясь, оказался под моей опекой. Я был не против этого, всегда старался им рассказать что-нибудь интересное о наших краях. Ребята же были настолько самодостаточные, что мы просто гуляли по сказочным местам как друзья, а не как гид и туристы. Глядя на Стаса, я думал, что он будет делать послезавтра, когда эта группа уедет на сплав, а потом домой. Он спускал колеса для езды по насыпи. Я подошел к нему, первый раз попробовав заговорить о ней.

– Стас, она ведь уедет послезавтра.

– Нет, – отрезал он, продолжая сосредоточенно делать свое дело.

– Ты говорил с ней?

– Нет, – нахмурился он.

– Стас, ты чего? – я не понимал, почему он так себя ведет.

– Я не пущу ее просто.

Это было сказано так уверенно, я подумал, что он немного увлекся. Он знает ее четыре дня и хочет взять на себя такую ответственность. Я попытался понять его. Ну что в ней такого особенного по сравнению с толпами других туристок? Внешность – абсолютно обычная, она не была той красоткой, от которой рвет крышу, хотя она обладала набором черт, которые можно назвать стандартно-красивыми: длинные черные волосы, большие карие глаза, широкая улыбка. Фигура ее тоже не вызывала желания наброситься на нее. Внутренний мир Веры оставался для меня загадкой, хотя думаю для него тоже. Она была немного застенчивой, скромной, юмором не блистала. Когда все собирались вечером за одним столом, она приходила последней, а иногда и вовсе не приходила. При этом ее нельзя было назвать грустной или замкнутой. Она с удовольствием общалась, рассказывала о прочитанном или услышанном, спрашивала наше мнение, была хорошим слушателем. Но при всей этой простоте и неприметности, было в ней что-то необычное, неосязаемое и непередаваемое словами, то, от чего взгляд сразу не остановившийся на ней, непроизвольно к ней возвращался. Она жила в своей вселенной, в которую очень хотелось попасть каждому, кто оказывался в ее поле. Вера грела и освещала пространство вокруг себя. Она несла в себе какое-то безмятежное спокойствие и ощущение счастья и гармонии. Будто бы рядом с ней все естественные и простые вещи приобретали свою первородную значимость: запах свежесобранных грибов, который мы давно перестали ощущать, а она подносила их к носу, нюхала и сразу же хотелось сделать то же самое, ведь этот аромат когда-то был таким вкусным, кружка утреннего кофе, которую она пила медленно, наслаждаясь им и прохладой воздуха, и в эти моменты хотелось остановить хлопоты, сесть рядом и ощутить себя причастным к этому простому утреннему ритуалу. Даже сейчас перед глазами стоит картина как Вера смотрит на солнце через сорванную веточку вереска. В детстве мы часто подолгу так делали и вокруг каждого изгиба стебелька и соцветия будто свечение появлялось – волшебство, да и только! «Перо Жар-птицы», – говорили мы тогда. В один из дней, остановившись на очередной привал, мы напали на целую поляну ягод, Вера встала на коленки и собирала их как ребенок – двумя руками, радовалась тем, которые покрупнее и послаще – и я вспоминал свое детство: как ходил за ними с бабушкой и как ненавидел все, когда возвращаясь домой, меня заставляли их перебирать вместо того, чтобы отпустить во двор к друзьям.

Видимо Стас тогда попал в зону Вериного притяжения, она, сама того не желая, затянула его в свое бесконечное теплое уютное одеяло детских воспоминаний и грез о космическом будущем. Он был уже очень взрослый мальчик, чтобы принимать такие решения. Но когда Стас развернулся ко мне лицом, я заметил, что выглядел он не очень – осунувшийся какой-то, больше несчастный, чем счастливый влюбленный.

Он нашел ее глазами и стал на нее смотреть. Вера сидела на камне, подставив лицо мягкому солнышку. Глаза закрыты, на лице полуулыбка. То ли притворяется, зная, что на нее смотрят, то ли кайфует реально. Вот змея!

Мой взгляд невольно вернулся к ней. Волосы искрились, спина прямая как струна, ноги длинные…

– Не смей даже. Она моя, – Стас смотрел на меня как на врага.

– Да ты прикалываешься? Мне это надо? – я потушил сигарету.

Он взбесил меня своей необоснованной ревностью. Подумаешь, засмотрелся на девчонку, с кем не бывает.

– Мне тоже не надо. Но сделать ничего не могу.

– Она хоть как-то себя проявляет? – я не знаю, зачем это спросил, но ответ мне знать не хотелось.

– Да, – он посмотрел на меня как-то с вызовом и вздернул подбородок.

В этот момент мне как будто тысячу иголок в голову загнали. Постарался вида не подать:

– Как?

– Она смотрит так, словно знает меня всю жизнь. Мы говорим глазами.

– Эээ…Стас, а посущественнее?

– Ты ждешь, что я расскажу, как она пришла ко мне в номер голая?

– Понятно, – мы оба усмехнулись, меня отпустило тогда, только тревожный внутренний голос мне прошептал: «Попался?». Кому – кому, а себе я не врал никогда. Вера мне нравилась. Но давать ходу этому безумству я не собирался. Пусть Стас сам с ней разбирается, а через четыре дня меня ждет новая группа туристов в Петрозаводске, и мы едем в Хибины.

Наши туристы тем временем ловили рыбу, но так ржали, что вряд ли можно было рассчитывать на успех. Девочки раскуривали кальян, Стас пошел им помогать. Все. Не понятно почему, но я тогда разозлился на него и отправился собирать вещи. Однако все было как-то не так, все валилось из рук. Надо было бежать оттуда. Он наклонился перевернуть угли, свободную руку положил ей на плечо, а его голова приблизилась на опасное расстояние к ней. А эта коза позволяла ему это. На ее лице была такая ехидная усмешка! Он смотрел на нее, она на него. Потом она все-таки отстранилась.

– Все, закрой теперь их. Через минуту можно раскуривать, – сказала Вера, у которой был открыт только один глаз. Второй она хулигански зажмурила, от чего стала похожа на озорного мальчишку.

– Вера, откуда ты столько знаешь о кальянах? Откуда ты вообще столько всего знаешь?– Стас смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

– У Веруськи просто стаж курильщика 20 лет. За это время и не такое узнаешь, – засмеялась девочка Алена, тоже, судя по всему, Верина подружка.

– И помереть от рака легких можно, – присоединилась Катя.

– Ага, или просто ядом захлебнуться, – парировала Вера, подмигнула Стасу и пошла в палатку.

Ну вот зачем мне это все, а? Я тогда начал уже и на себя злиться. Но ничего, на следующий день все должно было закончиться. Я точно с ними распрощаюсь, а Стас уж как хочет. Но в душе я понимал, что вру. Я знал, что завтра уже ничего не закончится. Такое бывает на сплаве – ты в какой-то момент теряешь контроль над рафтом, его подхватывает течение и несет, и как бы ты не работал рулем, как бы не трудилась команда, мощное течение одерживает верх и несет тебя, куда ему одному вздумается. Это тогда со мной и произошло.